30 минут. 30 minutes. 30 Minuten. 30 minutes. 30 minutos. Тридцать минут. Thirty minutes. Dreißig Minuten. Trente minutes. Treinta minutos. Полчаса. Half an hour. Die halbe Stunde. La demi-heure. La media hora. 1800 секунд. 1800 sekonds. 1800 Sekunden. Les 1800 secondes. Los 1800 segundos.
А какая разница..? Мир умолк, умолкли стрелки всех часов на свете, остановились песчинки, замерзла вода, замерло солнце. Не по расписанию неслись поезда, самолеты, автомобили. Не по расписанию случались встречи, расставания; не по расписанию люди ссорились и мирились, женились и разводились; не по расписанию рождались и умирали. Все встало с ног на голову.

Он сошел на эту платформу ровно семь счастий и семь грустей тому назад; устало оглядел чужой город и поприветствовал чужое небо. Теплая мотыльковая пыль, осыпающаяся с острых краев мерцающих звезд, что стекали с ночи, как слезы, легла на его ресницы и волосы, летела за шиворот, оседала на одежде и руках. В воздухе не было предвкушений, провидение замкнуло пустые глаза и выбросило его в темноту, так, что он был готов возненавидеть себя за ненужный порыв и тут же вписать дату во второй билет.
Бог знает, почему у него не хватило сил. Неизвестная дорога сама вела его; а билет и кошелек с нехитрой парой сотен так и остались лежать на дне рюкзака. Это была всего лишь дружба и непонятная жажда нового, что гнала его всю жизнь до самых заоблачных далей.

А она...Она была рядом, не смыкая глаз всю ночь. Всю ночь теплое вино, больше похожее на глинтвейн и почему-то постоянно остывающий кофе. Тонкие холодные пальцы на его щеке, разговоры о любимом Кипелове и никому не нужных стихах Блока. Просто потому, что было не о чем молчать. Или они оба боялись того, о чем можно было молчать.
Уставший с дороги, он почему-то не мог уснуть. Из окна лился впивающийся в улицу, дом, стекло, рамы, комнату и в его кожу серебристый лунный свет. Она была в соседней комнате и шумела то падающими кружками, то ударяясь коленом об крохотный журнальный столик, то просто слишком быстро и громко перелистывая страницы явно не читаемой книги.
Следующие дни прошли под знаком улыбок, изучений разрушенных домов в окрестностях, прогулок по ночному городу, знакомств с ее немногочисленными друзьями и многочисленными родственниками, легкого стеснения, негреющего солнечного света и маленького теплого рая ее комнаты. Следующие ночи прошли бессонницей, вином-глинтвейном и книгами по философии.

Оставалось ровно 30 минут. 30 minu... Оставалось совсем немного до того момента, как он взойдет обратно в чрево железного змея и исчезнет навсегда, дежурно пообещав писать и звонить. На перроне много людей, из-за которых приходилось кричать, чтобы хоть что-нибудь расслышать. Вещи погружены; он рассматривал носки кед и трещины в асфальте. Она встала на цыпочки, чтобы поцеловать его на прощание; он поднял глаза и потянулся ей навстречу.
Она вдруг оттолкнула его, изо всех сил, что были, и, начала судорожно что-то искать в карманах, пытаясь восстановить зрение после ослепивших ее янтарных огней. Шариковая ручка.
"Останешься навсегда?".
Он коснулся губами еще не высохшей записи на ее ладони.