http://www.duel.ru/200941/?21_5_1
.....................................................................................................
ТЕХНОТКАНЬ: ВОЗНИКНОВЕНИЕ, ФУНКЦИОНИРОВАНИЕ, НЕКРОЗ
1
Потребительская философия, потребительская психология порождают в итоге целостное мировосприятие так называемого «ПОТРЕБИТЕЛЬСКОГО ОБЩЕСТВА». Потребительство - явление психосоциальное, и очень не правы те, кто путают его с явлением совершенно иного порядка - экономико-физическим, потреблением. Потребительское отношение к экономике вовсе не означает высокой степени потребления, и даже скорее наоборот. Точно так же и высокая мера простого физического, бытового потребления вовсе не вытекает из потребительства, и напротив - препятствует ему.
Потребительское отношение и «потребительское общество» - это феномены КРАТКОСРОЧНОЙ ПЕРСПЕКТИВЫ мышления. Задачей потребительского общества выступает не повышение уровня потребления как такового, а максимализация сиюминутных возможностей текущего потребления. Отсюда и знаковое явление потребительского общества - потребительское кредитование, суть которого заключается в переплате за товар или услугу во имя ускорения их получения.
Присущее данному типу общества потребительство уже не раз в исторической ретроспективе приводило к катастрофе в области простого физического потребления. Так например, хотя советское общество скорее относится к типу индустриально-аскетическому, а ельцинизм - к ярко выраженному типу потребительского общества, при переходе от индустриальной аскезы к потребительству потребление всевозможных благ уменьшилось в среднем по РФ более чем в два раза.
Ещё более поучительна история с негритянским потребительством в Зимбабве. Президент-популист Р. Мугабе дал своим избирателям-неграм право и возможность разграбить, растащить, распродать по частям фермы белых земледельцев. В итоге, хотя год или два наблюдался (за счет распродаж и присвоения) рост уровня потребления негров, Зимбабве из крупного экспортера сельхозпродукции стало зоной голода и гуманитарной катастрофы.
Несмотря на очевидный, как кажется, абсурд и безумие потребительства, именно потребительское общество, а не индустриальное является примером естественного общества. С технологической точки зрения потребление - это лишь конечный пункт очень длинной (и постоянно удлиняющейся) цепочки производства и является подчиненной и служебной частью производственного процесса.
Однако с точки зрения социальной, биологической, психологической - какой угодно, апеллирующей к животному в человеке, - потребление есть единственная цель, единственный смысл жизни, тогда как производство - нудный и мучительный посредник-преграда между человеком и его потреблением. Хотелось бы кушать сразу, но «почему-то» приходится идти «ишачить» на завод целую смену, чтобы только потом покушать. Естественно, «ишачащие» желали бы устранить эту переборку, а многие из «ишачащих» даже, как ни удивительно, вообще не видят связи между трудом и потреблением. Потребление - это мое, говорят они, а трудиться меня заставляет государство и другие насильники, угрозами и палкой гонят меня трудиться...
Подавляющее большинство обществ с глубокой древности были потребительскими. Они абсолютизировали потребление как единственный источник наслаждений для человека и стремились минимизировать трудовой процесс, если не получалось совсем от него избавиться. Именно поэтому в космос человек вышел только в ХХ веке, а не, скажем, с космодромов Римской империи.
Для модернизации в современном смысла слова, т.е. для НТП, нужны свободные ресурсы, а откуда им было взяться, если традиционный человек съедал столько же или даже больше, чем производил? Попытка довести свой контур потребления до своего производительного контура (а по возможности - посредством грабежа и иного хищничества, обмана и пр. и сделать контур потребления шире контура производства) приводила к стабильному дефициту ресурсов для технопрогресса.
Нужно было очень сложное сплетение обстоятельств, чтобы человек в массе своей отказался в долгосрочной перспективе потреблять значительную часть своего продукта, в многовековой перспективе стал бы копить ресурсы для модернизационного рывка. Нужно было общество, в котором человек искренне бы осудил потребительское наслаждение и нашел наслаждение в аскетическом подвиге отказа от возможного и доступного потребления (а не как в потребительском обществе, где наслаждение находят в поиске невозможного и недоступного потребления).
Индустриализм возникает из двух источников: протестанской трудовой этики и российского имперского милитаризма. Это различие источников и предопределило противоречия между двумя ветвями индустриализма на планете. В обоих случаях - что в протестантской трудовой этике, что в российском милитаризме-оборончестве, состоялось очень важное и знаковое явление: цель производства и средства к достижению цели поменялись местами. Если в традиционном обществе целью выступает потребление и господствует потребитель, то в протестантском и российском военизированном обществах целью выступало производство, а господствовали права и интересы производителя.
Индустриализм рождался из воспитанной веками монастырского быта христиан аскезы, из безжалостного и беспощадного подавления потребительства. В Европе это явления «буржуазной бережливости», крайнее, предельное самоукрощение в девизе протестантов «молись и работай!». Если прежде много тысячелетий все заработанное прожиралось и цикл производства начинался с ноля (в этом особенность краткосрочной перспективы мышления - ловушки, в которую всегда попадает потребительское общество), то буржуазная бережливость, потребовавшая экономить на всем, даже на церкви (лозунг «дешевой церкви» и др.), предопределила долгосрочное накопление ресурсов для развития и качественной трансформации производства.
Протестанстское общество работало и жило вовсе не для того, чтобы смачно, с хрустом потреблять блага жизни. Оно работало в религиозном экстазе (само слово «комфорт» первоначально означало достижение молитвенной гармонии человека с миром). Чем больше экономный протестант-аскет зарабатывал, тем больше он вкладывал в свое дело, в свое производство, старательно обделяя себя во всем, что касается потребления.
Так из христианской монастырской аскезы родился индустриал-аскетизм (когда себе жалко всего, а производству - ничего), а из индустриал-аскетизма, из многовекового накопительства, из многовекового превышения выработанно над потребленным - современный индустриальный мир. Была преодолена многотысячелетняя нищета человеческого рода, осуществлено кардинальное преобразование природы. Этого не могло бы осуществиться, если бы не присущая индустриал-аскетизму способность к долгосрочной перспективе мышления.
Явление индустриального мира с его потребительским изобилием - дело, мягко говоря, нетипичное. Нигде на планете оно не только не произошло само по себе, но и, как ни парадоксально, далеко не везде прижилось, даже будучи привезенным в готовом виде из Европы. Например, в Японии прижилось, а в Африке - очевидным образом нет.
Две ветви христианства породили два типа индустриализиа. Первая - протестантская и отчасти католическая - европейский индустриализм: «молись и работай» под страхом ада. Вторая - русская концепция «страны-фабрики», в которой «все для фронта, все для победы!». Здесь тоже логика рая и ада: «или научимся делать эти предметы, или нас сомнут».
Русский, в последствии советский, но в основе своей все равно русский и дореволюционный индустриал-милитаризм, естественно, дискомфортен, потому что разрешает для нужд обороны делать с человеком все, что угодно. Не менее дискомфортен и западный индустриализм, в котором тоже разрешено делать с человеком все, что угодно, но уже не для нужд обороны, а для главной цели: обогащения. Хотя оба типа индустриализма обладают равной степенью дискомфортности, но в ареалах своего возникновения они воспринимаются, как естественные. Другое дело - если один из индустриализмов попытается пересадить себя в традиционный ареал обитания своего брата.
Тут начнется вой и стон, потому что как западный человек отказывается резать себя на кусочки ради нужд непонятной ему обороны, так и русский человек отказывается резать себя в лоскуты ради тоже непонятной ему цели наращивания нолей на банковском счете.
Но так или иначе СССР и США, например, были все равно технократическими близнецами, потому что как кальвинизм в широком смысле, так и империализм в широком смысле производят индустрию, а более её никто породить не в состоянии. Принять со стороны - может быть, а породить из недр своих - извините, не получается.
В этом нет ничего удивительного. Жесткая аскеза (уже не важно, для обороны она или для бронирования места в кальвинистском раю) любому человеку тяжела, любому претит, любому кажется бременем. Никакая лошадь не любит седла, никакой вол не любит ярма; но лошади и волы делятся на тех, кто ПРИВЫК тащить седло и ярмо, и тех, кто НЕ ПРИВЫК, для кого это противоестественное, дикое издевательство над природой.
А без седла не будет и победы, без ярма - урожая. Будут традиционалистские нищета, беспомощность, ужатость во всем. Чем выше жажда немеделенно потреблять все доступные блага, тем ниже падает возможность добывать блага для человека. Чтобы справиться с современной индустрией, человеку нужно отсидеть 10 лет в средней школе, 5-6 лет в ВУЗе, да ещё, желательно, года 3-4 в аспирантуре. Пол жизни выпадает на тяжелый, преисполненный самоограничениями подготовительный период! Безусловно, на дискотеке с девочками эти годы провести было бы приятнее...
Индустриализм дискомфортен и в каком-то смысле даже противоестественен. Он препятствует всему животному в человеке, противостоит животной и звериной стороне природы человека. Даже простой грамоте научиться (для индустрии дело острой необходимости) - тяжелый крест для человека. Для средневековья не редкостью были даже неграмотные короли. В Англии королевские автографы появляются только с XVIII века (нужды индустриализации заставили), а женские автографы королевской семьи - ещё на век позже. В 60-х годах XIX века в Испании из 72 тыс. муниципальных советников 12,5 тысячи официально числились безграмотными. Из них не владели чтением и письмом 422 мэра испанских городов.
Следует понимать, что ЕСТЕСТВЕННОЙ является именно всеобщая неграмотность, тогда как всеобщая грамотность есть плод достаточно жесткого насилия над биологической природой человека, стремящейся к наслаждениям и убегающей от скуки и напряжения.
Но индустриализм потребовал далеко не только всеобщей грамотности и хорошего общего образования. Это было бы пол беды! Индустриализм потребовал вместо хорошего общего образования (широкой культуры, когда знаешь о многом понемногу) узкого, частного, но при этом глубокого технического образования.
Человек неизменен, что доказали опыты этнографов и атропологов, помещавших мальчиков из наиболее отсталых общин в классы суперсовременных школ. Человек не растет и не меняется, и потому не может быть умнее своих предков. Чтобы стать в чем-то умнее своих предков, ему приходится стать в чем-то другом глупее их, по принципу «тришкина кафтана»: срезаем полы, чтобы подшить локти.
Чем выше поднимался столбик человеческого знания, тем тоньше он становился, тем уже оказывалось его основание. Индустриализм потребовал образованных людей? Это только половина правды. Индустриализм потребовал специфически образованных людей, он потребовал особой конфигурации интеграционных процессов в обществе и производстве...
Не бытовой комфорт породил индустриализм. Индустриализм породил бытовой комфорт современности, но сам родился от аскетизма. Известно, что наилучшее - враг хорошего. Образно выражаясь, индустриализм противопоставил хорошему фанатическую веру в наилучшее.
2
Постоянная тенденция РАЗВИТИЯ техносферы - УСЛОЖНЕНИЕ. Этот постоянный процесс не имеет четко определенного начала и лишен какого-то строго обозначенного предела. В науке про такое говорят - перманентный процесс. Усложнение имеет три стороны - его комплектуют процессы нарастания точности измерений, нарастание определенности гарантий и нарастание экономности отлаженного действия.
Отделить их друг от друга сложно. Они - просто разные аспекты одного явления. Точность измерений касается и проблем ценообразования: когда ремесленник отливал уникальные топоры на глазок, или когда на современном рулоне туалетной бумаги пишут «длина 70 м + 2 м», то и цена может быть свободной. Понятно, что рулон, длину полотна которого сами изготовители не знают (разлет - четыре метра!) может быть на два рубля дороже или дешевле.
Но если точность измерений микронная, то плавающая цена - анахронизм. Получается - экономисты не поспевают за технологами. Технолог гарантирует микронную точность детали, а экономист приблизительно, на глазок ставит цену на ЭТУ ЖЕ САМУЮ деталь. Технолог гарантирует год, два, пять лет бесперебойной работы точного механизма - а экономист рискнет ГАРАНТИРОВАТЬ неизменность цены этого же самого механизма на пять лет вперед?!
Рыночная теория, либеральный «экономикс» - не сказка и не миф, конечно. Они рождались из реалий своего времени, из ТЕХ реалий, которые НА ТОТ ПЕРИОД адекватно отражали. Фабрика мира во Флоренции XV, Голландии XVI, Англии XVII веков от Р.Х. - породили теорию «Лессе пассе, лессе фэр» (т.е. «предоставьте делать, предоставьте идти» - лозунг французских буржуазных экономистов). Рыночная теория, либеральный «экономикс», архаичные сегодня, вчера были вполне дееспособны. Они рождались из цехового позднесредневекового производства, в котором коммерческая тайна была естественным продолжением цеховой тайны производства, для которого мир казался бесконечным, сырьё - неисчерпаемым и пр. Цеха Флоренции, мануфактуры Англии просто не могли вообразить себе ситуации, когда планета окажется маленькой, ресурсы - исчерпаемыми, а произведенное некуда будет девать, продукция сложного производства станет ЛИШНЕЙ.
Для молодого «экономикса» стояла одна задача - производить больше и качественнее. При этом вопросы сырьевой обеспеченности самой материей, плотью бытия и вопросы сбыта не разработаны и в принципе не могут быть разработаны в западном «экономиксе», лучшие годы которого прошли в позднем средневековье.
Здесь цеховое производство освобождалось от феодальных ещё плановых принципов. Они были невыгодны для производства, они работали только на сокращение доходов. Герцог или граф, городская коммуна, церковь, цеховые регламенты и ограничения - все они мешали сбывать товар, сбыт которого (по причине огромности потребительского мира и мизерности запасов произведенного), казалось, мог проглотить ЛЮБУЮ партию товара. Поэтому - «предоставьте делать, предоставьте идти!». О защите, протекции производство ещё не просит, оно взмолится о защите потом, много позже...
Именно поэтому западная экономика бессильна перед кризисами перепроизводства, она не умеет их предсказывать и не умеет им противостоять, она только предлагает подождать, пока «само все рассосется». Ничего себе, наука называется! Уже две мировых войны таким макаром случились, пока ждали рассоса!
В основе либерального «экономикса» - социальный дарвинизм, выживание сильнейшего. А кто сильнейший? В экономике это тот, кто сделает больше, дешевле, качественнее полезного товара - и суть конкуренции именно в поощрении такого силача. Кризис перепроизводства на планете, вдруг - в ХХ веке - ставшей маленькой, - бьёт в первую очередь именно по сильному. Именно по тому, кто сделал и соответственно затоварился больше других. И в этой новой ситуации логика «экономикса», либерально-рыночной теории, предполагавшей именно бесконечный и неисчерпаемый мир сбыта, приводит к коллапсу. То, что было естественным отбором, поощрением в мире недостаточности, в мире избыточности превращается в орудие истребления лучших производителей.
Второй могильщик либерально-экономической логики - растущее разделение труда. Рынок есть место обмена товарами, продуктами. И он действительно оптимизирует экономические отношения, когда его участники - производители продуктов, товаров. Когда один привез мешок картошки (ГОТОВОЙ!), а второй - мешок пригодных к непосредственному поеданию яблок - рынок работает.
Но разделение труда заменяет производителя продукта(товара) на производителя частной операции (алгоритмизированного действия). Обмениваться продуктами можно - хоть с деньгами, хоть без денег. Но как, и главное - зачем обмениваться операциями, действиями? Ведь именно потому и разделили, что так удобнее и быстрее делать конечный продукт! Если я рублю, а Ованес пилит, то что же нам делать? Мне пилить, а Ованесу рубить? Но это же АРХАИЗАЦИЯ производства - то есть свертывание разделения труда, возвращение к натуральному хозяйству, где каждый сам рубит, сам пилит и сам на дудке играет. Именно это (АРХАИЗАЦИЯ) происходило в пору ельцинских реформ, когда доценты стали сами себе выращивать картофель. Но ведь это же неправильно, противоречит прогрессу!
Почему происходит архаизация экономических отношений? Потому что тех, кто находился уже на стадии обмена технологическими операциями, заставляют обмениваться, как в старые времена, по принципу товарообмена.
Но и это не все.
Не стоит смешивать простое разделение труда и такое сложное явление, как когнитивное кассирование производства. В разделении труда имеет место простая передача части производственных функций другому лицу для ускорения и иной оптимизации производства. При этом передающий не утрачивает способности к САМОСТОЯТЕЛЬНОМУ воспроизводству делегированных функций. Он их отдал для удобства, а не по необходимости. Нужно будет - каждый из 18 человек, производящих булавку на хрестоматийной английской мануфактуре XVIII века, сможет сделать булавку самостоятельно.
Поэтому простое разделение труда (соответствующее мануфактурной стадии производства) не порождает нерасторжимой в своей целостности органики техноткани. Выбывание из строя какого-либо звена в простом разделении труда может принести производству неудобство, но не гибель.
Образец устройства целостного ремесленного производства:
1
1
1
1
1
1
1
1
1
1
1
1
Здесь мы видим автономные ячейки, каждая из которых производит продукт «1». Производит они (ячейки) его независимо друг от друга. Скажем 12 фермеров выращивают картофель на 12 участках. Оторвите от этой цепочки любое количество звеньев. Общей массы картофеля станет меньше, но его производство никуда не исчезнет. Более того, чем меньше останется звеньев в цепочке, тем дороже станет на рынке картофель, принятый нами за «продукт «1».
Здесь раскрывается действие рыночного механизма, который - отдадим ему должное - В ДАННОМ СЛУЧАЕ работает, как часы. Все описываемые либерал-монетаристами правила рентабельности, конкурентности, взаимоотношений производителя и потребителя совершенно адекватны для данной модели ПРИМИТИВНОГО производства. Именно поэтому рецепты либерал-монетаризма могут оказывать благотворное действие в примитивных обществах.
Как справедливо отмечали ещё в 1996 году американские советники в республиках бывшего СССР. «Все наши рекомендации для доиндустриальных стран третьего мира. Мы не знаем, как действовать в условиях деиндустриализации высокоиндустриального общества» (Г. Хей).
Почему они так говорили? Сами-то они не понимали до конца, с какой именно разницей они столкнулись в лице, скажем, Сомали и РФ. Я объясню и им, и уважаемому читателю: это разница между экономикой самодостаточных, только количественно дублирующих друг друга хозяйственных единиц и органикой техноткани.
Образец устройства простого разделения труда:
12
1/12
1/12
1/12
1/12
1/12
1/12
1/12
1/12
1/12
1/12
1/12
1/12
Здесь мы видим, что один продукт (назовем его продукт «12») производят 12 человек. Однако навыки и способности целостного производства продукта не утрачены, они могут быть в любой момент восстановлены силами элемента «12» (см. схему). Элемент «12» - это, скорее всего, инженер, управляющий производством продукта «12». Он распределяет роли, КАЖДАЯ из которых хорошо знакома ему самому.
Следовательно, если элемент «12» забросить к дикарям в дебри Амазонки (и если дикари его не съедят, а примут за бога), то он и там легко сможет организовать разделение труда на производстве продукта «12».
Сам отберет 12 человек из дикарей, объяснит каждому его маневр, его манипуляцию и соединит их в линию производства. А в качестве Робинзона может обойтись и без 12 подмастерьев, сам сделает все. Почему сам все сделает? Потому что все - от первого до последнего шага - знает и умеет сам.
Это очень важное уточнение. Оно и показывает границу между разделением труда и когнитивным кассированием, которые в традиционной экономике традиционно почитаются за одно и то же.
Усложение разделения труда приводит к тому, что в производстве сложных продуктов уже нет возможности разместить все знания и навыки в одной голове. Происходит кассирование когнитивных функций о продукте по производственным участкам.
Понимаете ли вы, что это значит?! Это значит, что сложного современного производства не знает в деталях НИКТО КОНКРЕТНЫЙ! Это значит, что знание современного производства существует над отдельным человеком, оно существует для человечества как неделимой совокупности, но не для отдельно взятого человека! Любому отдельно взятому человеку оно во всей целостности недоступно.
Выброшенный в джунгли Амазонки и принятый аборигенами за бога, инженер с радиозавода не сможет организовать там производство телевизоров. И не потому, что дикари будут ему плохо подчиняться или недостаточно внимательно прислушиваться к его указаниям. Просто инженер с радиозавода умеет работать с извне поступающими деталями, блоками сборки. Дайте ему блоки - он смонтирует телевизор. Но в джунглях блоков нет, нет проводов, пластика, кинескопы на деревьях не растут! Произвести телевизор в условиях девственных джунглей инженер мог бы, если бы умел сам найти и сам выплавить металл, сам найти, добыть и переработать нефть для пластика, сам в деталях знал бы все секреты кухни смежных производств и т.п.
Но такое знание выше сил человеческих. Производство сложных продуктов давно уже недоступно отдельно взятому человеческому разуму, давно уже есть плод коллективных усилий множества разумов. Это как принип двух ключей: я без вас не открою сейфа, вы без меня. Два наших ключа в отрыве друг от друга - бесполезный металлолом, и мы - обладая каждый половиной секрета замка - в одиночку справиться с замком не в состоянии.
Образец устройства техноткани:
A
B
C
I
II
III
IV
V
VI
1/12
1/12
1/12
1/12
1/12
1/12
1/12
1/12
1/12
1/12
1/12
1/12
Когнитивное кассирование - процесс сложный, малоизученный экономистами и, по совести говоря, СТРАШНЫЙ. Взгляните на схему устройства техноткани: здесь каждый из элементов знает только свой маневр, обладает своим «ключом» в устройстве, предполагающем принцип множества ключей. Элемент «1» не может осуществить манипуляции элемента «9» и наоборот. Но это пол беды. Элемент «I» не может заменить не только элементы «III» или «V», но и подчиненные ему элементы «1» и «2». И не потому, что он, как руководитель, некомпетентен - ведь и обратной связи нет, «1» и «2» тоже не могут его заменить.
Просто в техноткани у каждой клеточки своя функция, свой объем производительных манипуляций. Вышестоящие звенья работают с готовыми блоками, которые умеют комбинировать в нужном и правильном порядке. При этом содержимое блоков для них - «черный ящик». Элемент «А» умеет правильно соединить блоки «I» и «II». Но он уже не может собрать эти элементы из нижестоящих под-блоков, и в этом особенность когнитивного кассирования.
Классическая - идущая ещё от Лейбница - идея технократии, идея притягательная и опасная, заключалась в том, что знающие правят незнающими, а умелые - неумелыми. Но процессы формирования техноткани и когнитивного кассирования привели к тому, что в новой реальности вышестоящий вовсе не есть знающий, а нижестоящий - незнающий. Вышестоящий в той же мере не в состоянии заменить нижестоящего, как и нижестоящий - вышестоящего. Предположить такое Лейбиц в свое время просто не мог. Техническое знание стало в полном смысле надчеловеческой сущностью.
Не только продукт, но и знание о нем раскассировано между людьми. Невозможно уже передать целостного знания, как это делали древнегреческие философы или ещё даже Френсис Бэкон. Каждый из мастеров может передать последующим поколениям только свой отсек, довольно узкую отрасль знания. И оттого, если выбыл по какой-то причине один элемент в совокупности дискретной когнитивности, все остальные элементы оказываются бессмысленным хламом. Если нет хотя бы одного из 12 ключей, то сейф производственной премудрости уже не открыть, хотя все 11 оставшихся ключей в наличии...
3
Техноткань - это процессы параллелизации и синхронизации функционирования и развития отраслей знаний и умений, носители которых понятия не имеют об искусстве друг друга. Если секрет производства тонкого сукна у флорентийских шерстянщиков XV века хранил как зеницу ока господствующий в городе цех Лана, то секрет производства современной продукции вообще никто не хранит, потому что его никто из людей не знает.
Никто из современных производителей, выдернутый из своей ячейки техноткани, не сможет самостоятельно возродить производство даже при наличии неисчерпаемых, но необразованных человеческих ресурсов.
Приведу характерный пример. Китай заказывает на российском заводе УМПО авиационные двигатели и другое сложное агрегатное оборудование. Благодаря этому УМПО пережил страшные годы ельцинизма, выплачивал своим рабочим зарплату, которая В НЕСКОЛЬКО РАЗ выше, чем зарплата китайского рабочего.
Вот вопрос: почему китайцы платят чужим рабочим В НЕСКОЛЬКО РАЗ больше, чем заплатили бы своим, родным? Разве это рационально? Казалось бы, людские ресурсы Китая неисчерпаемы - укради чертежи авиадвигателя, разрежь готовый купленный, скопируй... С более простыми вещами китайцы именно так и поступают. Да и не такая уж большая тайна чертежи УМПО, а в ельцинской России можно даже атомную бомбу купить, не то что технологии гражданского авиастроения...
Но все это (ПОКА!) бессмысленно, потому что в Китае (ПОКА!) нет соответствующей техноткани. Нет огромной совокупности людей, которые умели бы делать каждый свое отдельное очень сложное дело, и нет тех, кто свел бы эти отдельные сложные дела в общее суперсложное дело, итогом которого выступает авиационный двигатель.
Китайцы не одно десятилетие работают над формированием своей техноткани. Они достигли на этом пути немалых успехов. Но - пока идут заказы на УМПО, в несколько раз более затратные, чем аналогичные на китайском заводе - китайская техноткань ещё недостаточно высокотехнологична.
Промышленный шпионаж имеет смысл только между двумя примерно одинакового уровня технотканями. Бесполезно воровать шуруп, если у тебя не предусмотрено резьбы. Бессмысленно красть секрет производства болтов, если не имеешь производства гаек. Производство того же авиадвигателя не могут увезти в Китай ни инженер-перебежчик, ни даже целая группа инженеров-перебежчиков. Бесполезно везти чемоданы производственной документации.
А как вывезти производство современного авиадвигателя в Китай? Только вывезя все элементы техноткани, так, чтобы слесарь с УМПО обучал бы китайского слесаря, мастер - мастера, инженер - инженера и т.п., каждый в своей ячейке передавал бы свой уникальный опыт. Мастер с УМПО не сможет толком обучить китайского слесаря, а инженер с УМПО - китайского мастера цеха. Знания об особенностях производства кассированы по десяткам, сотням голов. Записать их тоже невозможно - потому что прочитать их без объяснений знатока дела ни на каком языке нереально.
Попробуй научить играть на пианино без УЖЕ ГОТОВОГО пианино и без УЖЕ ИГРАЮЩЕГО преподавателя! Попробуй подобрать мелодию, тыкая пальцами в клавиши без постоянных консультаций стоящего над душой педагога!
Именно так работает и техноткань: в ней элементы сами себе готовят замену, сами себя совершенствуют, автономно друг от друга. Но в этом великий парадокс техноткани - как же можно функционировать и совершенствоваться АВТОНОМНО (сиречь, независимо) друг от друга, если вы - элементы единого целого, единого производства?! Для выхода из этого парадокса и существуют уровни интеграции, которые мы видели на схеме устройства техноткани.
Сижу я управляющим на знаменитом «Арарате». Думаете, я знаю и умею воспроизвести каждую деталь производства? Нет. Мне это и не нужно. Более того, если я в погоне за эрудицией начну влезать в частности технопроцесса, я завалю «Арарат»! Я должен воспроизводить и совершенствовать только свою ячейку: я интегрирую производственные блоки, внутреннее содержание которых мне неизвестно. Я работаю именно с блоками - только в отношении блоков я и могу предлагать оптимизацию комплектации и пр. Если каменщик, вместо того чтобы класть кирпичи, будет бегать на кирзавод изучать технологию выпечки кирпичей, стройка остановится!
Кирпич приходит уже готовый, и в этом суть техноткани. Тебя ДОЛЖНЫ обеспечить готовым кирпичом, ты не обязан сам его выпекать (а потому и не умеешь это делать), и только при гарантиях бесперебойного получения хорошего кирпича ты сможешь выполнить свою работу, сможешь дать рентабельность и накормить семью, сможешь быть нужным и полезным членом общества.
Как бесконечно далеко это от норм натурального, да и средневеково-цехового (оно же «малый бизнес») производства! Там ты делаешь продукт. В техноткани ты только ячейка, и ты не производишь продукта, ты производишь операцию. Без одного-единственного постороннего компонента, за который ты не отвечаешь, и более того - о котором ты и понятия-то не имеешь - твоя производственная операция становится бессмысленной и смешной, как смешон детский шагающий робот, упершийся в стену и отчаянно перебирающий ногами.
Несмотря на все минусы процессы, формирующие техноткань, НЕОБРАТИМЫ. Некроз техноткани производит всегда колоссальные катастрофические последствия. Традиционализм (он же «малый бизнес» в современной терминологии) не в состоянии просто прокормить, не говоря уж о большем, колоссально разросшийся в ячейках техноткани род человеческий.
Переход к примитивным производственным цепочкам будет означать физическое вымирание большей части нынешнего населения городов, потому что традиционализм не может содержать в городах больше 10% населения страны. При этом оставшиеся в живых, скорее всего, будут завидовать мертвым, потому что они столкнутся с невообразимыми для условий техноткани нуждой, бедствиями, ущемлениями и неудобствами быта.
Понимая, насколько опасен некроз техноткани современного общества, удивляешься, видя, насколько легко и органично этот некроз происходит. Если для разрушения крестьянского хозяйства нужны латышские стрелки с винтовками и ненавистью в сердце - больше крестьянское хозяйство ничем не проймешь, - то для разрушения современного производства достаточно выключить один даже второстепенный его элемент.
При этом осмысленная и логичная работа элементов техноткани сразу становится бессмысленной и алогичной, а технократы производят впечатление фрустрированых людей (т.е. людей не вполне психически здоровых, под влиянием суперстресса потерявших адекватность). Они продолжают свою деятельность, которая уже не ведет к сборке конечного продукта и не производит стоимости. Продолжают они её не только потому, что больше ничего делать не умеют, но ещё и потому, что не обладают целостным знанием и целостым видением всего процесса сборки и комплектации. Они и раньше этим знанием и видением не обладали, но делали то, чему их научили предшественники по ячейке, и все было хорошо: операцию оплачивали, зарплата шла, жизнь двигалась заведенным порядком.
Теперь внутри ячейки продолжается прежняя деятельность: из ячейки не видно, что где-то затор продукции. В ячейке нервничают, думают, что сами виноваты, что делают что-то не так, пытаются увеличить производительность труда и качество своей операции, отточить все мыслимые и немыслимые манипуляции.
Некроз техноткани - это последовательная, по «принципу домино» утрата смысла в деятельности огромного числа автономных ячеек, это расползание нерентабельности вокруг одного-единственного заблокированного элемента техноткани. Некроз тоже имеет необратимый характер - далеко не факт, что если блокировка элемента, с которого все началось, будет снята, разрушенные ячейки самовосстановятся. Если затянуть - они уже сами по себе выступят в роли заблокированного элемента, вокруг которого распространяются вторичные волны некроза техноткани.
Вазген Авагян, директор ИЛ «Энерго-прогресс», Уфа
