Как юность далека от той судьбы, какая ее ждет, блистательная в вечности! Даже в случае с Пушкиным, в его лицейские годы в Царском Селе еще далеко не было столь ясно, что его ждет. Вокруг него много было талантливых юношей, знатных, богатых, еще важнее по ту пору, красавцев. А он кто? Впадая в грусть, поэт лелеял мечту - превозмочь неблагосклонную к нему судьбу.

Странным, кажется, вопрос, не правда ли? Все наслышаны столько о поэтах, с юности связавших свои судьбы и помеченных трагической эпохой. Но ретроспекция чаще рисует не совсем верную картину.

В статьях «Гумилев и Ахматова. История любви», «Черубина де Габриак» и «Царскосельские лебеди» (более полная версия первой) я воспроизвел лишь внешние факты и свидетельства современников, которые тоже наблюдали лишь внешнюю сторону жизни Анны Ахматовой и Николая Гумилева, не ведая о многом, что всплыло в общей совокупности лишь со временем.

В статье «Леонардо да Винчи» я не касался знаменитой картины художника «Джоконда», в частности, потому что о ней идет речь в трагедии «Очаг света», то есть Леонардо и Мона Лиза в ней являются в числе действующих лиц. Между тем прошла шумная кампания по рекламе фильма «Код да Винчи», и пришлось на него откликнуться статьей «Джоконда» и «Код да Винчи». Что говорить, число предположений и версий вокруг «Джоконды» множится, что менее всего связано непосредственно с созданием художника и с его моделью. Даже серьезные исследователи весьма странно интерпретируют немногие известные свидетельства о картине Леонардо.

Датируют «Джоконду» - «После 1510 г.». «По манере исполнения пейзажа и складок одежд искусствоведы датируют это произведение приблизительно 1510 годом. Однако вполне возможно, что художник работал над портретом до самой смерти». Значит, художник мог приступить к работе и до 1510 года, а затем вносить изменения в пейзаж и складки одежды?

Нет оснований не верить красноречивому свидетельству Вазари о работе Леонардо над портретом Лизы Герардини, жены флорентийского купца Франческо дель Джокондо. И писал портрет Моны Лизы Леонардо естественно во Флоренции, когда он вернулся туда в начале XVI века, до 1508 года, когда снова уехал в Милан.

Что касается другого свидетельства - секретаря кардинала Луиджи д`Арагона о картинах Леонардо, показанных художником кардиналу 10 октября 1517 года во Франции в замке Клу: «Одна из них - портрет с натуры некоей флорентийской дамы, сделанный по просьбе Джулиано Медичи, сына покойного Лоренцо Великолепного, другая - изображение юного Иоанна Крестителя, а также Мадонна с младенцем, сидящие на коленях у св. Анны; все они совершенны», - оно лишь запутало всех исследователей.

В пору, когда я писал статью «Рафаэль Санти», в серьезных источниках я находил лишь отдельные упоминания и предположения о женщине, которую, по словам Вазари, художник любил до конца жизни и создал ее прекрасный портрет. Еще в 30-е годы XX века исследователи ничего не знали о ней, даже имени, хотя уже всплывало имя Форнарины в связи с портретом женщины с обнаженной грудью, что приписывают одному из учеников Рафаэля Джулио Романо.

Между тем естественно было предположить, что автор знаменитых жизнеописаний имеет в виду удивительный портрет даже среди созданий Рафаэля – Портрет женщины под покрывалом («Донна Велата»). Кто это? Та же самая Форнарина? Словом, о любовных историях Рафаэля, кроме отдельных свидетельств и домыслов, ничего достоверного я не знал.

Но стоило заглянуть в интернет, наткнулся на ряд публикаций о любви Рафаэля к этой самой Форнарине, со всевозможными подробностями, разработанными в русле двух легенд, каковые, видимо, тоже выдуманы уже в наше время в духе Голливуда.

 Впервые Тадж Махал я увидел на картине В.Верещагина, не имея еще никакого представления, что это, да и то мельком, между тем этот художник известен сценами войны, всех ее нелепых жестокостей, вплоть до нагромождения черепов... И это видение светлого и стройного, с его отражением в воде, со строениями по краям красного цвета... Нечто до неправдоподобия чудесное, чудом сохранившееся в столетиях бесконечных войн.

Ныне Тадж Махал мелькает в интернете во всех видах как одно из чудес света, с историей любви индийского принца, именуемого то мусульманским королем, то императором, с историей, которая у всех, за редким исключением, звучит одинаково, с добавлениями легенд, лишь смазывающих картину. Рассказывают, мол, принц встретил на улице бедную девушку с деревянными бусами, но столь удивительной красоты, что тотчас влюбился... Сказка о Золушке да из местного населения - можно понять, откуда взялась эта легенда.

Это уникальная картина. Один из мировых шедевров русского искусства. Это понимаешь сразу, когда, проходя по залам Русского Музея мимо, вдруг останавливаешься. Здесь все соединилось: необыкновенная модель и превосходный художник - и эпоха Русского Ренессанса в ее классический день, просиявший ослепительно ярко под вечер.

Это я теперь осознаю. Но в первые мои посещения Русского Музея школьником и студентом я останавливался перед портретом княгини З.Н.Юсуповой почти со страхом, возможно, как в жизни, если бы случилось мне увидеть ее. По форме глаз она мне напоминала мою тетю по отцу, необыкновенно красивую в ее тихие минуты, но красоты ее не замечали в селе из-за ее небрежности в одежде и запальчивого характера.

Не знаю, это Восток или просто особый тип лица и глаз, но это красота розы или красной лилии с черными крапинками, слишком совершенная и привлекательная, что даже пугает.

Удивительно соразмерное лицо и глаза как очерк или символ красоты и поза, исполненная живости, изящества и грации, - ослепительная светская дама, это ясно, и все же не шарм, а ясность и простота индивидуальности, что, как нарочно, скрадывает необыкновенную красоту, знатность, баснословное богатство...

Наследница колоссальнейшего состояния росла последней в роду, что всегда не просто, но юная княжна, как становится ясно, избежала всех опасностей, получив такое воспитание и образование, с каким вступало в жизнь то уникальное поколение 80-х годов XIX века из нескольких плеяд гениальных художников, писателей, артистов и просто прекрасных людей, с новыми представлениями о жизни, каких еще не было нигде, но что было уже выработано всем ходом русской жизни и классической русской литературой и что составляет сущность Русского Ренессанса - новый гуманизм, в отличие от гуманизма эпохи Возрождения в странах Западной Европы, в основе которого, как известно, был индивидуализм, одна из причин его вырождения.

Орест Кипренский первым из русских художников получил известность в Европе, может быть, потому что приехал в Италию для усовершенствования не сразу после окончания Академии художеств, а уже сформировавшимся художником, столь удивительным, в особенностях которого историки искусства до сих пор не разобрались, принимая его за романтика.

Но европейская известность Кипренского, с предложением написать автопортрет для знаменитой галереи Уффици, странным образом сопровождалась забвением в России, пренебрежением властей, поскольку художник, импульсивный, неровный в жизни и в творчестве, сам подавал тому повод. По характеру и эпохе Кипренский действительно был романтиком, что усугублялось и его происхождением.

Отец его был крепостным у помещика А.С.Дьяконова, служил у него управляющим и женился на крепостной девушке Анне Гавриловой, у которой родился «незаконнорожденный младенец Орест», как записано в метрической книге Копорской церкви, 13 марта 1782 года на мызе Нежинской Ораниенбаумского уезда Петербургской губернии.

 Историю своей любви к Беатриче Данте Алигьери (1265-1321), знаменитый итальянский поэт, автор «Божественной Комедии», поэмы о посещении загробного мира, поведал сам в стихах и в прозе в небольшой повести «Новая Жизнь» (Vita Nuova, или по-латыни Vita Nova). Она написана вскоре после ранней смерти Беатриче в 1290 году.

Какой смысл вкладывал в столь удивительное название своего юношеского произведения Данте, не совсем ясно. Он пишет о «книге памяти», вероятно, тетради, куда он заносил выписки из книг, стихи, и там он находит рубрику, помеченную словами Insipit vita nova - Начинается новая жизнь, - возможно, с сонетами и пометками, связанными с Беатриче, что он выделяет как «малую книгу памяти».

В документах эпохи, исключительно богатых, мало свидетельств о взаимоотношениях Петра и Екатерины, кроме нескольких, скорее юмористических; мало известно об избраннице царя и ее личности уже как царицы, хотя жизнь ее протекала в русле стремительной и разносторонней деятельности царя-реформатора, что ныне мы осознаем как начало эпохи Ренессанса в России.

В этом все дело, в высоте взгляда на великую эпоху преобразований, вместо приземленной, как в романе Алексея Толстого «Петр I», который поначалу вообще представлял нечто вроде чернухи, подвергся критике в 30-е годы и выправке, что особенно сказалось в сценарии известного фильма, когда от писателя прямо потребовали героизации образа царя-реформатора. О взглядах славянофилов и западников, искажающих образ и деяния Петра Великого и говорить не хочется.

Сохранилась переписка Петра и Екатерины, предельно лаконичная, но весьма для них важная в дни, когда им случалось разлучаться. Приветствия одни и те же, для сурового царя весьма неожиданные: «Катеринушка, друг мой сердешненькой, здравствуй!» И это с первых разлук до конца жизни. Хотя я занимаюсь историей Петра давно, с созданием трагедии «Державный мастер», только теперь для меня на первый план выдвигается пленница, наложница царя, ставшая царицей и императрицей. Несомненно это одна из самых удивительных историй любви всех времен и народов - в полном соответствии с эпохой Возрождения, взошедшей в России в начале XVIII века.

27.04.09

Орфей и Эвридика.

Попался ролик "Орфей и Эвридика". Чудесная музыка, что-то знакомое, не помню чья. В картинах тоже много знакомого, не всегда связанного с Орфеем и Эвридикой, но есть и непосредственно связанные с их образами, вплоть до пещеры нимф и аида.

Вот отрывок из трагедии "Орфей и Эвридика".

                    АКТ  II
          
                   Сцена 1

Пещера нимф. Лужайка среди скал склона горы, покрытой лесом; вход в пещеру, часть пещеры c источником, образующим озеро.
Орфей и Эвридика, искупавшись в священном источнике,  со смехом от волнения выбегают на лужайку, где под кустами поспешно одеваются: он - в белый хитон, она - в пурпурную тунику.

                ЭВРИДИКА
Послушай, что случилось? День все длится?
Или всю ночь в источнике купались?
                   ОРФЕЙ
Купались мы недолго; холодна
Вода в пещере, кажется бездонной,
И в страхе утонуть я все всплывал
Из бездны - не внизу, а в небесах,
Где мы, как птицы, возносились к свету.
                ЭВРИДИКА
Мы там, как птицы, возносились к свету?
                    ОРФЕЙ
Да, так и было, я припоминаю,
Как с детства мирозданье вопрошал
Во сне и наяву в полетах мысли,
Куда ни шло, реальных, как купанье.
Но там носился я один средь звезд,
А ныне ты была со мной, как счастье,
Земное и живое, и как песня.
                ЭВРИДИКА
Любовь и счастье - для тебя все песня.
В объятиях моих ты улетаешь
В неведомые дали без оглядки.
  (Обнимает его, словно стараясь удержать его.)
                    ОРФЕЙ
И здесь все изменилось - горы, небо
И свет тишайший полон вещих звуков,
Как в детстве лишь бывало. Я Орфей,
Ты Эвридика не по именам,
Мы настоящие и здесь сегодня.
                ЭВРИДИКА
Что это значит?
                   ОРФЕЙ
                              Мы родились снова,
Мне кажется, как сын и дочь царя
От поселянки, что за диво в том,
Но Феб отметил именами нас
Орфея, Эвридики, вызав к жизни.
             ЭВРИДИКА
То миф.
                  ОРФЕЙ
               Да, в вечно настоящем мы.
             ЭВРИДИКА
В прекрасный летний день, который длится,
Особенно под вечер, долго-долго,
Нам снится сон чудесный о былом?
    (Разглядывая перстень на руке Орфея.)
О, чудо перстень! Он от поселянки?
                  ОРФЕЙ
Подарок от царя. Она вернула
Его, как вещий знак судьбы младенца,
Чтоб царь признал за сына своего.
               ЭВРИДИКА
Но я-то нимфа; лишь нашли нас вместе,
Поющих с плачем у пещеры нимф.

                  *  *  *

Орфей и Эвридика - одна из первых и самых известных историй любви. Ныне для меня прояснивается до полной очевидности: в мифе об Орфее и Эвридике греки воссоздали историю рождения трагедии и театра. Она имеет отчетливо разработанную драматическую фабулу. В основе конфликта трагического мифа об Орфее, стало быть, и трагедии «Орфей и Эвридика» (2001), по сути, бога Диониса и Орфея, проступают перемены в миросозерцании греков, обративших свой взор от потустороннего и темного, от мира подземных богов первобытных племен на светлый мир олимпийских богов, воспетых Гомером.

В Книд чрез пучину морскую пришла Киферея-Киприда,
Чтобы взглянуть на свою новую статую в нем,
И, осмотрев ее всю, на открытом стоящую месте,
Вскрикнула: «Где же нагой видел Пракситель меня?...

Но на самом деле скульптор видел только Фрину...

 

Апеллес Фреска "Афродита Анадиомена" Помпеи


Ее настоящее имя было  Мнесарет — «помнящая о добродетелях». 

Почему эту самую красивую девушку Эллады прозвали «Фрина (Φρύνη)», что по-гречески означает «жаба», неизвестно. Историки предполагают, что так в Древней Греции называли людей с необыкновенно бледной для смуглых греков кожей. По описаниям античных летописцев, Фрина действительно была белокожей, c лицом как будто из белого мрамора.


 

Далее следует мой текст.

В рамках фестиваля «Черешневый лес» и года России – Италии из Флоренции в Москву, из Галереи Уффици в Музей изобразительных искусств имени А.С.Пушкина прибыла картина Сандро Боттичелли «Паллада и кентавр» и будет экспонироваться с 14 мая по 17 июля 2011 года.

В связи с этим событием промелькнули публикации, весьма разноречивые и по годам создания картины, и для кого она написана, и какой смысл несет она. Называют то 1482, то 1488 годы. Упоминаются и знаменитые картины Сандро Боттичелли «Весна» и «Рождение Венеры», якобы написанные к свадьбе кузена Лоренцо Медичи, с добавлением к ним и третьей картины «Паллада и кентавр», - и все к свадьбе кузена?

Другие утверждают с уверенностью, что картина «Паллада и кентавр» была написана около 1488 года для Джованни Пьерфранческо Медичи на том основании, что она находилась на вилле Кастелло вместе с «Весной» и «Рождением Венеры», откуда и попали в Галерею Уффици. Скорее всего именно на вилле Кастелло эти картины смотрелись и хранились лучше, с точки зрения семейства Медичи, как позже в Галерее Уффици.

Карл Брюллов. Портрет графини Ю.П.Самойловой с А.Паччини. Описание одной картины.

 Легко заметить, женские лица на картинах Карла Брюллова похожи, составляя определенный женский тип, излюбленный овал, к чему он словно проявляет пристрастие, может быть, не отдавая отчета в том, что можно наблюдать и у других художников, у Леонардо да Винчи или Рафаэля.

Правда, в картине «Итальянское утро» (1823), написанной вскоре по приезде в Рим, и которая столь понравилась в России, лицо молодой женщины мы видим в профиль, а в картине «Итальянский полдень» (1827) мы видим весьма полное лицо, все же нечто общее между ними ощущаем мы, это свежесть и роскошь женственности, что восхищает художника В последней картине, по описанию Гоголя, предстает «женщина страстная, сверкающая, южная, италианская, во всей красоте полудня, мощная, крепкая, пылающая всей роскошью страсти, всем могуществом красоты, - прекрасная, как женщина».

 Судя по поисковым фразам, которые ежедневно поступают в различных вариациях, Анна Петровна Керн - одна из самых знаменитых русских женщин, хотя, казалось бы, она ничем не проявила себя в жизни, не из писательниц, не из актрис, а только женщина удивительной красоты и обаяния, воспетая Пушкиным в хрестоматийном стихотворении «Я помню чудное мгновенье...».
Больше всего запрашивают портрет Анны Керн, а такового, сколько-нибудь достоверного у нас нет, кроме известного рисунка Пушкина и стихотворения, из которого проступает пленительный образ в звуках поэзии и музыки, ведь в самом деле «гений чистой красоты», с бесконечным содержанием: «и божество, и вдохновенье, и жизнь, и слезы, и любовь...»

 Это будут отрывки из новеллистического романа-эссе о первейших гениях поэзии, живописи и музыки «Сказки Золотого века».

                                     ПРОЛОГ

Огромный зал Дворянского собрания в Москве сиял огнями люстр и канделябров, блеском мраморных колонн, глазами и нарядами барышень, еще совсем юных, и их кавалеров, по преимуществу студентов. Это был один из еженедельных балов, почти домашних, каковые устраивали именно для молодежи, впервые являющейся в свете, в сопровождении старших. Два студента, входя в зал и оглядываясь, увидели собрата, который сопровождал целую стайку барышень одна замечательнее другой, при этом весьма фамильярно с ними обращался, как, впрочем, и с важными господами, все его знали, и он всех, но своих однокурсников не заметил, не пожелал узнать, как, впрочем, держался с ними и в университете, всегда в стороне от всех, с книжкой в руках, даже на лекциях он почти всегда читал.

       А. С. ПУШКИН

Я вас любил: любовь еще, быть может,
В душе моей угасла не совсем;
Но пусть она вас больше не тревожит;
Я не хочу печалить вас ничем.
Я вас любил безмолвно, безнадежно,
То робостью, то ревностью томим;
Я вас любил так искренно, так нежно,
Как дай вам бог любимой быть другим.

Датируется стихотворение 1829 годом. Опубликовано в «Северных цветах» на 1830 год. По тональности и настроению оно близко к стихотворению «На холмах Грузии лежит ночная мгла...», написанному в мае 1829 на Кавказе, которое княгиня Вяземская  в письме к М.Н.Волконской (Раевской) в Сибирь связывает с невестой поэта Н.Н.Гончаровой, возможно, со слов Пушкина, что, впрочем, не обязательно, поскольку поэтический мотив мог быть связан с воспоминанием, всплывшим на Кавказе со встречей с братьями Раевскими, которые несомненно уже знали, как высоко оценила Мария Волконская «Эпитафию младенцу», написанную Пушкиным на смерть ее сына.

Вообще-то довольно странно, зачем неопубликованное еще стихотворение, посвященное невесте, да со сватовством, весьма мучительным для поэта, о чем ведала княгиня Вяземская, посылать в Сибирь молодой женщине, которой восхищался Пушкин? Отдал ли Пушкин это стихотворение по возвращении с Кавказа невесте или почему не напечатал сразу, а лишь в 1831 году? Мне кажется, стихотворение «На холмах Грузии...» предназначалось Марии Волконской.

На холмах Грузии лежит ночная мгла;
      Шумит Арагва предо мною.
Мне грустно и легко; печаль моя светла;
      Печаль моя полна тобою,
Тобой, одной тобой... Унынья моего
      Ничто не мучит, не тревожит,
И сердце вновь горит и любит - оттого,
      Что не любить оно не может.

В отношении невесты и сватовства, вообще брака, в душе Пушкина не было покоя, именно в каком-то смятеньи, не запросив разрешения у властей, он бросился на Кавказ, в действующую армию, готовый погибнуть в перестрелке.

Здесь воспоминания юности нахлынули, с выделением из сестер Раевских Марии Волконской. Пушкин без объяснений с княгиней Вяземской мог пожелать, чтобы это стихотворение дошло до той, о ком он думал на Кавказе, с печалью и унынием, его в этих думах ничто не мучило, не тревожило, «И сердце вновь горит и любит - оттого, // Что не любить оно не может».

В отношении Гончаровой в то время Пушкина мучило и тревожило все, даже его «арабское безобразие», что исключало ее любовь к нему, как он писал в письмах к ее матери.

Отзыв о стихотворении «На холмах Грузии...» Марии Волконской был сдержан, возможно, она почувствовала двусмысленность положения, в какое поставила ее княгиня Вяземская.

Стихотворение «Я вас любил...» скорее можно было бы связать с Н.Н.Гончаровой в какой-то момент взаимоотношений поэта с барышней, но, увы, не было особых взаимоотношений, кроме сватовства, с чем Пушкин имел дело с ее матерью.

Между тем в период сватовства у Пушкина случилось несколько любовных историй, и одно из них, возможно, с предысторией, закончилось прощанием, в котором звучат грусть и умиротворение, как и в стихотворении «На холмах Грузии...», - драматическая история любви со всеми нюансами ее зарождения, развития, зигзагов заканчивается катарсисом. Это целая поэма любви, в основе которой проступает новый гуманизм эпохи Возрождения в России и эстетика отрадного.

Я вас любил...

Признаюсь, как писал о том не раз, при первом прочтении стихотворения «Я вас любил...» в классе 6 или 7 меня так проняло, что я обрел как бы новое зрение и восприимчивость к поэзии во всех ее проявлениях, что, верно, предопределило всю мою жизнь и мое призвание.

А ныне с уверенностью могу сказать, что это лучшее стихотворение о любви всех времен и народов, мировой шедевр русской ренессансной лирики.

©  Петр Киле

 Мария Дьякова и Николай Львов известны по портретам Дмитрия Левицкого, который встречался с ними в доме одного из Бакуниных, позже в доме Безбородко, близких ко двору Екатерины II, - то был кружок, просветительский по времени, литературно-художественный и даже театральный. К этому кружку были причастны и сослуживцы Львова по Измайловскому полку Хемницер и Капнист, будущие поэты, и Державин.
«Страстный почитатель гражданина женевского, - свидетельствует о Львове современник, - в его волшебном миру препроводил он бурные лета, в которых другие преданы единственно чувственным впечатлениям, гонятся за убегающими веселиями. Способен к глубоким размышлениям, приучал он себя благовременно к наблюдению человеческого сердца». Вместе с тем: «Обхождение его имело в себе нечто пленительное, и действие разума его, многими приятностями украшенного, было неизбежно в кругу друзей».

В доме Бакунина Меньшого, помимо бесед, репетировали и ставились спектакли любителями, говорят, на вполне профессиональном уровне. Среди них блистала Мария Алексеевна Дьякова и как певица, и как драматическая актриса. У нее был и необыкновенный голос, и темперамент. Ей бы перейти на профессиональную сцену,  но по тем временам это не приходило никому в голову. Еще бы! Девица из родовитой семьи, дочь обер-прокурора Сената, - в актрисы?

Лермонтов "рассматривал город по частям и на лодке ездил в море, - как писал в Москву к одной из знакомых барышень, - короче, я ищу впечатлений, каких-нибудь впечатлений!.. Преглупое состояние человека то, когда он принужден занимать себя, чтоб жить, как занимали некогда придворные старых королей, быть своим шутом!.. как после этого не презирать себя; не потерять доверенность, которую имел к душе своей..."
И это пишет юноша восемнадцати лет, впервые приехавший в столицу Российской империи. Ему скучно, мало впечатлений. А, может быть, их избыток, что в юности выносится с трудом как отсутствие тех, какие нужны уму и сердцу.
И далее он писал: "Странная вещь! только месяц тому назад я писал:
Я жить хочу! хочу печали
Любви и счастию назло;
Они мой ум избаловали
И слишком сгладили чело;
Пора, пора насмешкам света
Прогнать спокойствия туман:
Что без страданий жизнь поэта?
И что без бури океан?

России произошло трагическое событие: дуэль и смерть Пушкина. Лермонтов отозвался стихотворением «На смерть Поэта», подвергся аресту и ссылке. На Кавказ он проезжал через Москву.

                               *  *  *
Первые дни пребывания в Москве Лермонтова Мария Александровна и его брат Алексис ничего от него не слышали, кроме всевозможных шуток и хохота, будто молодой офицер приехал или едет в отпуск, беспечно весел и беззаботен. Лермонтову в самом деле было весело приезжать после необходимых визитов к Лопухиным в их старый просторный дом на Молчановке, где напротив стоял дом, где он некогда жил с бабушкой, и воспоминания оживали в душе, пусть самые горькие, не без муки сладости.

Мария Александровна, взрослая барышня в годы его отрочества, не казалась старше, а моложе своих лет, словно юность вернулась и к ней с его возвращением, только Алексис уже выглядел взрослым мужчиной, солидным и степенным, хотя так еще и не женился. Он был главой семьи, а хозяйкой в доме Мария Александровна, что весьма забавляло Лермонтова, который привык с ними проводить время под эгидой взрослых, выходило, они повзрослели, а он - нет.