Доконают тебя страждущие, отмороженные городом
Дети времени отважного, честь посеявшие смолоду
По ночам, под пьяным говором, по утрам - улыбки холодом
И по будням - в рассыпную, наклевавшиеся вороны.

А за несколько лет поменялись строители
Понастроили бед в своей детской обители
Накормили свинцом свои взгляды наивные
Овладев ремеслом каменеющей мимики.

Разорвали на части все нити железные
И не властны уже - просто стали полезными
Растворились на улицах, слившись с асфальтом
Позвонки поломали, не выполнив сальто.

И к тебе все идут, как к огню в белом снеге
Как же много их тут, как в лицо ветер веет
Забирая мечты на засраных квартирах
Раны держат бинты, что получены в тирах.

Убегай ты от них, где вчера было лето
В каждом третьем из них спит мертвец неотпетый
Жаждет вновь задышать - отвернись, не смотри
А если нет что сказать - и меня не буди.

Отпусти меня к пропасти вечного холода
Утони в своей гордости, мы еще слишком молоды
Нам неведом еще треск суставов в падении
И не морщит пока нас свое отражение.

Огради мне дорогу - я родился видением
Не тащил душу к богу, перерезав сомнения
Шлифовал свои мышцы случайными встречами
По утрам разгребая подробности вечера.

Я не грызся зубами за семейные ценности
Не приучен я с детства к походам торжественным
Так зачем же тебе заверения в верности?
Ведь холодным мужчинам - холодные женщины.

И голодному волку - костры в дикой чаще
Разбираться нет толку - лишь тебе станет страшно
А я верю что ты заработаешь счастье
Не тебе умирать от зубов в черной пасти.

Я допел уже все - ничего не осталось
Лишь нелепая радость, что два года стихами харкалась
Мои верные псы на краю Псовской области, зты сравни шагов скорости
Мне пора уходить Отпусти меня к пропасти...

Нет никого, вспоминаю прошедшее
Нет никого, тихий голос мне шепчет
Песни уже уходящего вечера
Сводку рождаемости и происшествий

Смеха веселого слабые доли
Прочно мне въелись в глаза эти взгляды
Роль? Нет, не надо - устал я от ролей
Нет никого? Зал пустой? И не надо.

Смерти холодные руки там где-то
Бродят по людям, ломают им кости
Люди приносятся вихрями ветра
Так же случайно смываются. Гости.

Лязгают струны на липких гитарах
Запах цветов - засуши и закурим
Кто - о любви, кто - о чистых наварах
Кто обсуждает эффекты от дури.

Кто - то упал, но еще не разбился
Кто-то разбился, но строит гримасы
Кто-то ушел, убежал, растворился
В липком болоте пустой биомассы.

Кто-то давно прозябает в трущобах
Кто-то базарит за дульные скорости
Кто-то сменяет добро дикой злобой
Кто-то стремиться лизнуть ниже пояса.

Кто-то тревогой звонит в телефоне
Как-то в последнее время им свойственно
Я слышал плач, слышал крики и стоны
Я посоветовал больше спокойствия.

Нет никого, вспоминаю прошедшее
Нет никого, тихий голос мне шепчет
Песни уже уходящего вечера
Сводку рождаемости и происшествий

Я кажется слышал, как кто-то плачет…

Наверное, это была мать. Я никогда не слышал до этого, чтобы она плакала. Да, определенно - это могла быть она.

Я видел камеры предварительного заключения, в которых нас держали, как волков. Та ерунда, которую я сам не жрал, но скармливал своему соседу, которого даже не смог толком рассмотреть за все это время - он сидел у параши и время от времени что-то бормотал себе под нос. Но жрал эту тухлятину, которую нам швыряли через решетки. Как собакам.

Часто водили на допросы. А я и знать не знаю ничего - ничего не видел. Потому что, если видел, мне пиздец. Я еще пока не хочу умирать - у меня скоро родится сын. Или дочь. Все равно. Хочу увидеть.

- Пивоваров, ты знаешь гораздо больше, чем говоришь.

С этого следователь начинал каждый новый допрос. Потом все шло стандартно - менялись только методы убеждения. Вы, наверное, слышали о "слонике" - это когда тебе на голову надевают противогаз и пережимают клапан, чтобы ты не мог дышать. И кто-то держит тебя на стуле, а ты медленно понимаешь, что каждая секунда может быть последней. Сначала слышишь, как громко стучит твое сердце, а потом становится все тише, и тише.

Иногда они просто бьют. Кулаками, об стены, дубинками. Иногда раздевают до трусов и так отправляют в камеру. И, поверьте - ночь после этого не забудешь ни за что.

Каждую неделю мать приносила мне книги. Почти ничего не говорила - просто передавала их, сидела в комнате для свиданий и боялась смотреть мне в глаза. Пол-часа. А потом меня уводили. Она оставалась там, иногда я слышал что-то похожее на плачь у себя за спиной.

Хмыреныш, с которым мы были соседями, не оставлял от книг живого места. К нему никто не приходил, газет у него не было - вырывал листы и подтирался, когда меня уводили на допросы. Я пробовал его пиздить - он был мягкий как говно, и каждый раз после этого все равно поганил мои книги. Там было много чего - и сборник стихов Есенина, и книга хокку, которую подарила мне мать на совершеннолетие. Все то, что я читал раньше. Даже Буковски.

Я не знаю, сколько этот хмыреныш здесь сидит. Когда меня привели, он уже был здесь. Если его и водили на допросы, то я об этом не знаю. Все, что помню - он всегда тут был, на одном и том же месте. Наверное, это было его любимое место. Он ел и срал в одной точке. Чем-то напомнило мне мою жизнь. В метафорическом смысле, разумеется.

Я знаю, что все говорят, что они невиновны и попали сюда случайно. Поэтому не буду так говорить. Виновен я или нет - это знаю только я сам. Все, что скажу - мне светит от двадцати пяти лет до пожизненного, если признают что человек, похожий на меня, до смерти забил любовника моей беременной девушки на ее глазах. Будем ждать.

А пока я сижу на нарах и учусь играть на губной гармошке хмыреныша. Наверное, она его - она уже была здесь, когда меня привели в первый раз. Получается хреново, но это лучше, чем ничего.

Лучше бывает только душ. Если бывает. Три раза в неделю тебя отводят в душевую, дают кусок мыла и советуют его не ронять. Я хорошо дерусь, но тут есть такие быки, что держусь всегда жопой к стенке. Однажды один из них подошел ко мне и схватил за яйца. Я несколько раз ударил его с правой и добавил ногой, выбил ему зуб. После этого ко мне не приставали. Думаю, если я просижу здесь еще пару месяцев, они сговорятся и выебут меня. Девочки всегда говорили, что у меня аппетитная задница.

Главное, когда становишься под душ - стараться не смотреть на свое тело. От холода в камере кожа начинает шелушиться, синяки от "допросов" расползаются по тебе, не успевая зажить, и слава богу тут нет зеркал.

Так проходят мои дни последний месяц. Мое дело может быть жирным плюсом у кого-то в послужном списке, скорее всего - у многих, но, раз меня тут держат, им еще чего-то не хватает. И очень сильно. Последний раз меня пиздили около трех часов - по очереди. Пока один пиздит, второй выходит из кабинета покурить и отдышаться. Суют ко мне свои ебальники, пропахшие кислым табаком и кариесом, пытаются запугать.

А один раз было интересно. После того как меня пиздили ногами на полу, в кабинет вошел человек в костюме и галстуке. Спокойно поздоровался, сел за следовательский стол и открыл какую-то папку.

- Ты же понимаешь, Гоша, как переживает твоя мама, - сказал он, глядя на мою опухшую от ударов и голодания рожу. - Я смотрю, как она приходит к тебе, по пол-часа. Знаешь, что она потом час не может встать? Знаешь, как она плачет?

Он улыбнулся. Мои глаза заплыли, и я не разобрал что это была за улыбка. Но он улыбнулся.

- Она не плачет, Гоша. Она рыдает. Даже нет - она умирает каждый раз, когда видит тебя здесь. И, в отличии от тебя, она понимает что ты виновен. Никто, кроме матери, по-настоящему не может понять человека.

- Ат.. со… си… - шепеляво и медленно ответил я и улыбнулся распухшими губами.

Больше костюм не приходит ко мне на допросы.

А вот он я опять. На этот раз меня зашвыривают в камеру после очередной аудиенции. На ногах стоять не могу - пробегаю два шага на коленях и падаю прямо мордой в бетонный пол рядом с хмыренышем. А он опять себе там что-то бормочет. Делать мне нечего, я прислушиваюсь, стараясь не потерять сознания. У него, кстати, очень тонкий голос. По-моему, он пытается петь.

[Ветра мне мало, перелетные птицы
Крылья мои перебило судьбою
Пусть мне сегодняшней ночью приснится
Море, и берег, и рядом с тобою.

Вот уже год мне не спится от боли
Вот уже год ты меня не дождалась
Может быть, ты вспоминаешь порою
Счастье, что нам от судьбы не досталось]

Мне хочется закрыть глаза. И заткнуть нос - вблизи от хмыреныша исходит просто убийственный запах фекалий, тюремной баланды и чего-то очень кислого. Возможно, он чем-то болен.

[Вороны злые склевали мне сердце
Крестик на лбу - я поштучно виновен
Поздно доказывать - был я, иль не был
"Не был" теперь. За грехи, что не понял]

Хмыреныш привстает и начинает срать в парашу. Затем хватает одну из моих книг и вырывает несколько страниц.

- Су…кА… - шепчу я, наблюдая за тем, как он вытирает жопу.

Закрываю глаза, теряю сознание.

Проходит месяц. Все как обычно.

Хмыреныша забирают - сознался, пожизненное. На выходе я впервые вижу его лицо и понимаю, что ему от силы лет восемнадцать. Зубов у него почти нет - сгнили или выбили. Его выводят из камеры, он смотрит на меня и что-то шепчет.

- Что? - переспрашиваю я со злобным интересом.

- шшшш… шушу-бубу.

- Что? - я перехожу на крик. - ЧТО? ЧТО?

- я шышал пач.

- КОГО?

- Я ШЫШАЛ ПЛАЧ!!! - орет он и снова улыбается. Ему дают ногой под дых и уводят.

Мне приносят обед. Беру его, сажусь у параши. Доедаю, подтираю жопу "Театром" Моэма.

Вечером, засыпая у параши, прислоняюсь ухом к сливном трубе. Слышу рыдания. Нечеловеческие, я таких нигде раньше не слышал. Звериные. Злобные рыдания.

На следующий день в душе меня пытается прижать к стенке какой-то коротышка. Пизжу его пока не устаю, потом пизжу еще и пытаюсь выдавить глаза. Сплю теперь исключительно у параши. Сплю и слушаю. Я слышу их даже во сне.

Перестаю ходить в душ, от меня начинает нести смрадом. Жру все, что дают, иногда даже улыбаюсь и говорю "спасибо".

Через пол-года меня выпускают. Она не дала показаний против меня, и расколоть тоже не получилось. Мать встречает меня на ступеньках изолятора. Не бросается ко мне на шею, не плачет, вообще ничего не говорит - просто принимает у меня мешок с рваными книгами и молча идет к такси.

Я так и не увидел своего сына. Или дочь. Сейчас работаю фрезеровщиком, часто остаюсь после смены. Перевыполняю план. Не потому, что люблю работать. Просто в цехе стоит такой гул, что плач иногда замолкает. И мне кажется, что это был лишь сон.

Мне нравится моя работа.

Кстати.

Я правда был невиновен.

Если это что-то значит...

LI 7.05.22

По правилу стрематься
Неправильных погонов
И ждать с молчаньем веским
От барыни подгонов.

Солоник, супер-киллер
Как зоохитмен в старости
Не говорит - он ищет
От жизни этой радости.

Вина тяжелым грузом
Легла ему на плечи
И плачет его муза
Навек лишившись речи.

"Собачек много" -
твердят ему
"бери ты шавку -
еще одну"
А он всех сурдопереводом слал к хую
Ему бы просто дали воскресить "Му-му".

И никогда им не понять цены его пороков
Молчанья дни, скупые мачо- сопли отчужденья
Они не ведают тональности беззвучных стонов
Убийцы, что не принял пораженья.

С тех пор, на этой всем известной речке
Мы можем часто и подолгу видеть
Как молчаливый парень убивает клетки печени
Все больше привыкая ненавидеть.

А знаешь - пока ты спала, я проснулся
Достал из стола почерневшие крылья
И лишь у порога тебе улыбнулся
И волки, как прежде, с тревогой завыли.

И этим глазам, что так ясно сияли
Уверив почти что в наличии смысла
Пора возвращаться в привычную стаю
Пора возвращаться к привычной мне жизни.

Пора доставать из багажных отсеков
Оружие силы с печатями скорби
Пора навсегда уходить во все это
Железо согреет холодной любовью.

Такие, как я, не рождаются сбродом
И лишь планомерно становятся кодлой
Меняются лица на дьяволов морды
Что часто увозят дырявых на <скорой>

Что часто бухают, и метко стреляют
И воют под сенью деревьев в лесах
Они выживают - так тоже бывает
Но стрелки замолкнут и в лучших часах...

И крылья сломались, не выдержав боли
И веки сомкнулись секунды на две
И видел я мир, наполняемый любовью
Но он не сейчас и, наверно, не мне.

Оставь себе память о сумраке взгляда
Я вовсе не смелый, мне просто нет дела
До жалящих пуль, согревающих ядом
Ведь яды с рожденья текут в волчьих венах.

Ты лишь пассажир на моем поле боя
Твой взгляд согревает дорожные стрелки
Тебе не понять какафонию воя
И всю красоту небольшой перестрелки.

Я вел тренировки на псовых массивах
С большими волками, теперь чую кровь
Ты только не плачь, и, ты знаешь, спасибо
Я, кажется, понял, что значит любовь.

Не надо прощаться, ты слышишь? Не надо
Я все же надеюсь сегодня вернуться
Прости мне реальность холодного взгляда
Ведь рекам огня по ночам нужны русла.

Дам звездам на небе сегодня послушать
Печальную песню от тех, кто не дышит
Тебе без моих ран войны будет лучше
И выстрел в ночи ты, дай бог, не услышишь.

Случайно согнется дорога насилья
И мир превратится в печальные тени
Чему удивляться - скажи мне, любимая
Ведь мы, как и ты - мы одно поколение...

Их бы всех в небо, да окрасить красками, превратить из небыли в быль ветер ласковый
Их бы всех в модели, может даже в манекенщицы, позабыв про целлюлит на теле, напомнить что они женщины
Им бы грызться меньше, им бы стать добрее, чувствовать защиту, чувствовать что греют
Им бы меньше страхов, больше бы свободы, от печатных знаков и забыть про годы.
А я не спас уже многих, хотя была возможность, растоптал ногами юности, неосторожностью
Глупым был? Возможно. Возможно есть причины. Разобрать мне сложно память паутины
В ней обрывки мокрые слез на старых фото, комнаты в них темные, в которых плачет кто-то
В них таймлайн обманами - ну, найди виновного, месть мне сделай фразами, месть мне сделай кровную
Знаю, что не стоит мне в них искать спасения, знаю, что не скроется от мнения и полемики
Сколько б ни крутили у висков бабы-ребусы, сколько бы ни называли попытки мои тщетными
Сколько бы ни летели по смс сердец щепки и молчание в ответ им
Сколько б ни считали что огонь погас, или и не жил он в нас, был просто фарс
Я иду по дороге, по тихой, по кладбищу
И касаюсь надгробий, грязью их не испугаешь меня
Принесу - пусть ненадолго - луч солнца и ландыши
Похожу так немного, пойду себе дальше
Не вини ты меня за создание и убийство сказки
Самому порой страшно, даже думать опасно
Столько мертвых душ, столько судеб бьются в истерике, самим не разбить оков
Я иду на их крики.
Воскрешать мертвецов.

Собственно, далее идет книга. Разумеется, логичнее всего читать с I части - как она, собственно, и задумывалась. Все представленные иллюстрации - авторские, любое совпадение персонажей с реально существующими личностями - случайно.

Ты еще не спишь? Все еще со мной? Все еще ловишь мое дыхание вместе со случайным эхом ветра запсовских дворов? Возможно, ты что-то задумал?

Мой бедный, наивный созерцатель и творец несуществующего мира. Моя очередная ошибка в откровенности, моя внебрачно-рожденная и сданная в волчий приют мечта. Кроток в словах, но смел в желаниях.

Как я знаю тебя? Все очень просто. Я видел тебя в миллионах таких же тел, в тысячах красных шапок, в сотнях дневников маньяков, в мегаватах света, высвобождающихся при каждом самоубийстве безнадежно-влюбленного романтика.

Запомни меня сегодня. Сегодня и навсегда. Уходи от них, убегай. Я дам тебе последний шанс. Никаких больше вопросов, у меня нет для тебя ответов. Я рассказал все, что хотел рассказать.

Бери такси. Или частника - мне все равно. Я чувствую, что вскоре мне придется присутствовать на просмотре новейших картинок. Уже решено. Мы с тобой можем лишь определить - будешь ли ты их участником, или нет?

Или уже являешься? Стал им в тот момент, когда заговорил со мной?

Не скупись во время торга. Видишь, как улыбается тебе усталый водитель? Он ведь хочет тебе помочь.

И не только тебе... Слышишь? 29...41...35...

Нет, я не могу открыть эту дверь. Прости. Не я придумал вас, не я управляю вами. Я могу лишь только наблюдать. Одни и те же картинки. Из года в год, из века в век.

Да. Закрывай глаза. Вот так. Стань еще одной смытой приливом песчинкой бесконечного океана истории. Я тебе открою секрет. Я знаю вас. Вы все - словно маленькие лучики солнца, но лишь немногие из вас могут пробиться сквозь тучи и засиять свежим утром на черном снеге.

Ты уже не слышишь. Ладно, спи.

А мне пора.

LI 7.05.22

Старшина ППС ввалился в отделение, сбивая с плеч густой снег.

- Вот блядь! - было сказано им от души в адрес дежурного. - Сраные тупые долбоебы!

Следом за ним ввалились два сержанта, пытавшиеся урезонить какую-то некрупную субстанцию. Несмотря на свои скромные размеры и тщедушный вид, субстанция так и норовила вырваться из праведных пут закона и порядка.

- Аверченков! - скомандовал старшина. - Веди этого пидораса в кабинет... Не, отряхни его сначала, чтоб не заговнил.

Сержант Аверченков понял намек и, достав дубинку, несколько раз врезал субстанции в то место, где у нее предположительно находился корпус.

- паравоз... - выдохнула субстанция и осела на пол.

Морщась, старшина прошествовал в своей кабинет. Заговнить его более нынешнего состояния не представлялось возможным - час назад они всем личным составом "новогодних везунков" успешно отметили прибытие нового года из пункта "Бля" в пункт "Гэ".

Старшина Пелерепенко никогда не отличался особыми служебными достижениями. Были времена, когда у него был шанс пробиться к сытной кормушке, однако каждый раз он терпел неудачу по причинам личным, с работой ни в коей мере не связанным. Исключая переодические запои, несовместимые с опасной, трудной и как-будто невидной службой, он частенько позволял себе вольности в адрес вышестоящего начальства. Виной тому был отнюдь не его непокорный характер, закопанный много лет назад вместе с иллюзорным светлым будущим, а элементарное неумение лизать пятые точки нужным людям. Не умел он лебезить, а потому успеха особого не имел.

Отбросив в сторону мысли об оставленной дома теплой еще, в некоторых местах, жене, и неизвестно где шатающейся третий день дочке-бляди, Виктор Парфирич (ну да - а что сделаешь?) поставил под стол недопитую водку, тем самым придав своему рабочему месту определенную солидность и строгость. Затем, все-таки приняв решение в пользу непринужденной атмосферы, достал обратно и пропустил пол-стакана.

Вскоре Аверченков привел малохольную субстанцию, предварительно стянув с нее красную шапку и проверив наличие зрачков. Зрачки присутствовали в наличии - светло-голубые, две штуки - только загнанно метались из стороны в сторону, увиливая от взгляда бравого сержанта. Запаха спиртного от малохольного не исходило - исходил он от остальных.

- Ну что, сучонок, что будем? - неопределенно-задумчиво продекламировал старшина, взмахом жирной ладони приглашая субстанцию сесть. Субстанция села, едва найдя ногами пол. Старшина ухмыльнулся.

- Добрыый гномик ептвая?

Субстанция медленно и осторожно поглядела сначала на сержанта, потом на него и дернула головой.

- Ты что в новогоднюю ночь делал на улице во время ебаного бурана? - уже менее добродушно осведомился Перелепенко.

- Гулял, - промямлил малахольный, спрятав нижнюю часть лица под воротник дешевой куртки.

- Гулял он. - передразнил Виктор Парфирич. - Да ежели б ты так просто гулял, ты б уже окоченел на смерть.

Малохольный почесал давно немытую голову, затем развел руками и искренне выдохнул "Не смог".

Перелепенко захохотал. Дико и необузданно. Тем хохотом, который рождается не в легких, а где-то в желудке, пробиваясь наружу вместе с парами повышенной кислотности. Глядя на него, захохотал и сержант - для приличия. Его уже порядочно затуманенному собачьим холодом и водкой разуму реплика смешной не показалась, равно как и несмешной. Она вообще ему никакой не показалась.

- Ты, он,... От бля.... - выбивал сквозь пьяное ржание из себя старшина ППС.

Субстанция, казалось, испугалась этого хохота.

- новогодний паровоз... - тихо выдавила она, закрывая уши от уже переходящего на визг Виктора Парфирича. - папавоз. Мамавоз. Новогодний.

- бля отведи в камеру! Атведи! - гоготал Перелепенко. - Сдохну щас бля комик-гомик.

Сержант, все еще посмеиваясь, взял малохольного за шкирку и мягко втащил за собой в коридор.

А Виктор Парфирич с трудом встал и, повернувшись к служебному сейфу, узрел себя в не менее служебном зеркале над ним. Обрюзгшие щеки, напоминавшие плохо замешанное тесто, узкие от наплывшего жира глаза, три складки на шее, походившей на советскую детскую гармошку.

Старшина захотел снова засмеяться, но вместо этого уселся обратно и взялся за стакан. Еще минут сорок он пил водку и плакал, вглядываясь в мутную трансляцию новогодних гуляний в доме культуры Псова на черно-белом телевизоре, а затем выронил стакан и захрапел. Слезы продолжали катиться из его закрытых глаз.

Служебный регламент требовал от Аверченкова немедля приступить к выяснению личности задержанного. Отвесив тому несколько подзатыльников и запихнув в пустую камеру (пока еще пустую - к бабке Ванге не ходи), он уселся за компьютер и, тыкая в клавиатуру указательным пальцем, принялся за работу. Работалось хорошо - весело и бездумно.

Ни жены, ни детей у сержанта не было. В свои тридцать два он только и успел что закончить училище и отслужить в армии. Надо ли говорить о том, что военная служба научила его одному простому жизненному правилу - чем теплее дислокация задницы, тем полнее желудок и свободнее голова. Именно поэтому товарищ сержант никогда не брезговал ни скромными подачками (после которых в явно липовых заявлениях об изнасилованиях появлялись весьма убедительные показания и улики в пользу потерпевших), ни преимуществом своим в виде автомата Калашникова на боевом посту. Летал он, как правило, достаточно низко, не желая иметь дела с самыми серьезными людьми Псова, но ему хватало с лихвой.

Процедура установления личности требовала наличия хоть каких-то документов в тщедушном теле малохольного. Разумеется, их в установленном месте не оказалось - боковые карманы куртки были пусты, а остальное трепье на его теле не содержало мест для хранения чего-либо.

Аверченков предпринял смелую попытку задуматься. В отличии от своих коллег, он не имел особых проблем с новогодним дежурством - ему было абсолютно все равно где нажираться. Однако бесцельное присутствие в отделении крайне нежелательного и явно невменяемого неизвестного индивида виделось ему положительно бессмысленным. Да и алкогольный угар уже начал спадать - душа требовала продолжения праздненства.

- Где живешь, задержанный? - поинтересовался он после нескольких тщетных попыток попасть по очередной клавише.

- ...дома

- Это ясно что дома. Дом твой где?

- Груда 55.

- Груда? На запсовье?

- Ага. - покивал малахольный.

- Далеко ж тебя закинуло в новогоднюю ночь, - хрюкнул Аверченков. - Ладно, так и быть - отвезу я тебя домой.

Малохольный не проявил никакой реакции на подобную широту души, однако Аверченков списал это на недостаток в психологическом развитии мозговых жидкостей задержанного.

Кое-как затолкав его в бобик и выругавшись в адрес "спермоблядской погоды", он забрался на водительское сидение и раза с пятого завел двигатель.

Ехали молча. Аверченков попытался связаться с ППС на Груда, но те не ответили. Впрочем, он особо и не рассчитывал - они что - не люди, что ли?

- Малой, я во дворы заезжать не буду, - протянул сержант, вспоминая о следах от ударов на теле задержанного. - Тут метров сто от остановки. Пройдешься?

...

- Пройдешься?

И тут сержант понял, что малахольный заснул. Совсем по - детски, осев на сидение и уронив голову на грудь.

Аверченков сжал кулаки, нехотя выполз из прогретой машины и, открыв дверь, за шкирку вытащил пассажира и со злостью швырнул его в сугроб. Субстанция в красной шапке что-то сказала, но слова ее заглушил протяжный порыв ветра.

И тут глаза сержанта округлились настолько, насколько им это позволило раскрасневшееся от возлияний и прогулок на чересчур свежем воздухе лицо. Он зачерпнул горсть снега и поднес ее к свету фонаря.

Снег был черным. Весь снег. Тот, что лежал на земле, на деревьях, столбах. Тот, что падал сверху, забивая глаза жидким холодным киселем.

Пообещав себе больше сегодня не пить, сержант залез в машину и, неожиданно ловко развернув ее на сто восемьдесят градусов, умчался прочь.

Человечек кое-как поднялся и, улыбнувшись, натянул шапку на самые глаза и вприпрыжку побежал через снегопад. Черный снег шипел и таял там, куда ступали его явно не по размеру ботинки.

LI 7.05.22

- Какого черта под ноги не смотришь, дебил?

Я улыбнулся водителю грузовика и жестом показал на зеленый огонек светофора.

- Дебил! - повторил он и упал обратно на водительское сидение.

- Сам мудак! - убедившись, что никто не услышит, тихонько прошептала Оля. Мы засмеялись. Наверное, он бы очень разозлился, если бы услышал.

Мне же было все равно - я держал ее за руку.

На этом месте я проснулся. Вернее, это последнее, что я запомнил из того сна. На часах было десять пятьдесят вечера. Я спал сорок минут.

В темноте наткнулся на что-то. Еще не привык к обстановке в новой квартире, не успел обозначить все точки соприкосновения с мебелью. Вышел на площадку в мятой одежде, выкинул пустые бутылки, нечаянно разбив одну о мусоропровод. Кому-то придется убирать. Накинув куртку, вышел из подъезда.

Купив бутылку пива, уселся во дворе и стал ждать, пока кто-нибудь появится. Не дождался, пошел гулять по городу.

В центре было людно, как, впрочем, и всегда в пятницу вечером. Мне нравилась толпа, в которой легко затеряться. Вчерашнее похмелье почти прошло, и я стал думать как провести этот теперь уже приятный вечер.

Оценив свои финансовые возможности и тот факт, что на утро мне надо быть в форме (сверхурочные по выходным - это круто!), я решил просто сходить в гости. Правда, не совсем обычные.

Перебирая в телефоне имена своих случайных подруг, я захотел позвонить Илоне. До "Зеленых Садов" добрался пешком, взяв еще пива. Денег на телефоне не оказалось - черт с ним, приду без приглашения. Она всегда всем рада, но мне - особенно - по той простой причине, что я единственный мужчина в ее жизни. Был и остался.

Она была типичной одинокой девушкой - серой мышкой - но такие мне тоже иногда нравятся. У них нет времени на клубы, потому что они слишком устают на работе, да и опыт общения с мужчинами у них почти всегда минимальный.

Думаю, если бы у меня была такая же работа, я бы давно свихнулся. Работать в психушке, да еще и в ночную смену, меня никогда не тянуло. Однако сейчас меня тянуло к ней. Она что-то говорила о том, что работает где-то еще, но этого я не запомнил. Вообще я случайно с ней познакомился, она сказала потом что у меня добрый глаза. Я это знаю, и уже давно научился этим пользоваться.

У местных психов уже был отбой, поэтому вахтер поздоровался со мной крайне неохотно - наверное, уже хотел завалиться спать, а от Илоны я уже пару раз уходил на рассвете, и черт меня знает когда уйду сегодня.

Я поднялся на второй этаж и пошел вдоль "комнат для буйных" - так их здесь называют. Суть в том, что заселяют сюда исключительно долбанутых личностей, но так накачивают наркотой, что они становятся похожими на ходячие растения с болтающимися вдоль тела руками и макаронной походкой. Обожаю эту иронию.

Дверь в каморку Илоны, как всегда, была приоткрыта. У нее негромко играло радио и пахло свежей выпечкой. Запах потерянного детства.

- Привет, - просто сказал я.

Она подняла глаза от какой-то газеты и тепло улыбнулась. Именно эта улыбка делала ее заурядную внешность особенной. Была в ней та искренность, которая мне всегда нравилась в девушках. Таких у меня было немного.

- Здравствуй, Виталик, - ответила она, вставая из-за стола. - Кофе будешь?

Я кивнул и, поцеловав ее в щечку, расположился на весьма удобном стуле рядом с ее столом.

- Как работа?

- Хорошо, - ответила она, подавая мне чашку с ароматным напитком - всегда хороший кофе. - А ты как?

- Ну ты же знаешь меня.

Она знала, что пью, курю и трахаюсь. Я бы сказал, что мы с ней расстались из-за этого, но это было бы не совсем правдой - она любила меня таким.

- Есть что-нибудь интересное? - спросил я, прихлебывая из чашки.

- Нашего главного врача хотят уволить.

Я сделал вид, что крайне заинтересован и поражен, но одного ее искреннего взгляда было достаточно для того, чтобы увидеть что она прекрасно понимает что это не так.

- На него донесли вчера - он обыскивает шкафчики буйных, смотрит что они пишут или рисуют.

- Серьезно? - продолжил неумело подыгрывать я. - А разве он не имеет на это права? В смысле они же психи, он - доктор. Он их лечит, он ими и рулит.

- Нет, не имеет. - тихо ответила она. Наверное, я сказал что-то лишнее. Хотя когда меня это волновало?

Мы поговорили еще немного - она рассказала мне о новом пациенте, с биполярным расстройством личности и темпоральной амнезией. Его направили сюда по решению суда, признав виновным в куче изнасилований, убийств и прочих типичных для нашего времени вещах. Мало ли психов ходит по земле? У меня была одна девочка, которая в буквальном смысле умоляла помочиться на нее. Кажется, ее звали Вера, но я могу ошибаться.

- Ты никогда не хотела отсюда убежать? - спросил я, перебив ее. Иногда меня раздражал ее человеколюбительский бред - мне серьезно показалось, что она жалеет этого полярного амнестезиака. Или как его там...

- Куда? - прошептала она, пристально посмотрев мне в глаза.

- Да куда угодно! - развел я руками. - Посмотри на меня - я не няньчусь с психами по ночам!

Я тут же понял, что зря это сказал. Ей действительно было некуда идти - серые мышки ищут норку и забиваются в нее. Там им тепло и безопасно. Она ничего не ответила, но ее ответ мне был и не нужен.

- Я бы тебе помог... - помолчав, продолжил я.

- В чем?

- Ну, измениться, чтобы жить полноценной жизнью.

- Измениться? - она опустила глаза. - Тебе не нравится, кто я?

- Мне не нравится, где ты работаешь.

- А я тебе нравлюсь?

- Да.

Это было чистая правда - мне было тепло мне с ней. Мне не столько захотелось ее трахнуть, сколько крепко обнять.

... И только потом трахнуть.

Что я и сделал. По-ковбойски - без контрацепции.

Я вышел из Зеленых Садов часа в четыре утра. Прошелся по берегу речки, попробовал ногой еще неокрепший лед. Во мне не осталось ничего, кроме пустоты и нахлынувшего внезапно отвращения к каждому своему действию, к каждому слову.

Я решил больше никогда не возвращаться сюда, меня не устраивало это чувство. Я последний раз посмотрел на ее окно. Увидел ее - кажется, она улыбнулась и помахала мне. Я тоже помахал в ответ.

"Сука" - подумал я, улыбаясь единственному пятну света на мрачном фасаде здания. - "тупая, уродливая сука".

LI 7.05.22

Я открываю глаза. Вижу этот облезлый потолок. За эти пол-год он стал мне практически родным. В конце-концов, кроме него у меня теперь мало что есть.

Я даже не помню, как меня поместили в Зеленые Сады. Не знаю даже приблизительно, где находится это учреждение для душевнобольных. У меня нет прошлого. Только эти пол-года, которые я провел здесь. Здесь вся моя жизнь и, боюсь, она останется такой.

Мой доктор говорит, что нужно вести дневник, что анализ происходящих событий может помочь мне вспомнить хотя бы что-то из своей прошлой жизни. Я решил послушаться его. Не то, чтобы я верю в выздоровление - просто это единственная видимость действия, которую я могу себе позволить. Сейчас я встану и пойду на завтрак, вместе со своим соседом по палате. Завтра попробую написать еще.


________________________________________________________


Моего соседа зовут Витал. Его все здесь так называют. Он добрый. Иногда он достает доску, и мы с ним вместе играем в маленькие шахматы с магнитами. Когда меня только привезли сюда, я очень сильно боялся его. Поговаривали, что он биполярным расстройством личности и убил свою мать. Суд признал его больным и отправил сюда. Мне было очень страшно. Но потом, когда меня подсадили здесь на морфий и гп, я понял, что в таком состоянии, в котором находятся все пациенты, очень сложно бывает даже дышать, не то что причинить вред кому-то. Сейчас я не боюсь Витала.

Пойду на обед - может, завтра еще напишу.

________________________________________________________


Фу. На завтрак давали овсянку. Не люблю ее. Я попытался отказаться, но санитар заставил меня съесть ее всю. Потом принес мне добавки и заставил съесть и ее. Он так смотрел на меня. Так страшно... Не могу больше писать сегодня.

________________________________________________________


Илона - самый лучший человек в моей жизни. Она работает здесь медсестрой, а по ночам дежурит на нашем этаже и еще моет полы. Она очень часто мне улыбается. Наверное, я симпатичный. Если бы у меня было зеркало, я бы знал точно. Но мне не дают его - боятся, что я что-нибудь с собой сделаю, наверное. Правильно, наверное. Я просто устал уже. Вы меня не поймете, но сложно жить без прошлого. Я был бы рад ему, даже если оно плохое. Хоть какое.

Илона знает, что я плохо сплю по ночам. Иногда, когда мне особенно не спится, я тихонько выхожу из палаты. Иногда, когда меня слишком сильно накачивают, она помогает мне доползти до своей каморки.

Она угощает меня чаем и рассказывает о своей жизни. Иногда грустное, иногда хорошее, а иногда я очень сильно смеюсь. Она рассказывает о мире, которого нет для меня, я слушаю все с интересом. Она красивая и очень добрая, немного полноватая, всегда немного уставшая. Жаль, что я сижу здесь - я бы хотел, чтобы она была моей девушкой. Она одинока - как-то она рассказывала о своем парне, который заразил ее чем-то и она ушла от него. Я сегодня опять хочу к ней. Мне хорошо сидеть там, у нее, и есть вкусные печенья. Напишу еще завтра.

________________________________________________________


Вчера Илона угостила меня яблочным пирогом. Было очень вкусно. А говорила она мало, больше молчала, сидела и слушала радио. Мне было неуютно - я хотел успокоить ее, но не знал как. Я спросил, почему она грустит, а она улыбнулась и сказала что все в порядке. Я знал, что это не так, но меня так накачали морфием, что я улыбнулся и продолжал улыбаться. Она отвела меня в палату. Я повалился на кровать и уснул с улыбкой. Сегодня мне надо на прием к доктору. Напишу завтра.


Вчера я был у доктора. Сказал ему, что начал вести дневник. Он похвалил меня, мне было очень приятно. Потом он усадил меня в кресло и велел закрыть глаза. Он всегда так делает - говорит, что это новая методика. Он говорит 'закрой глаза', потом берет меня за руку и называет разные цифры. Он говорит: 'двадцать девять. Сорок один. Тридцать пять'. Потом спрашивает как я себя чувствую. Я открываю глаза, улыбаюсь и говорю, что хочу есть.

Я пытался узнать у него хоть что-то о той, настоящей своей жизни, но он сказал что это мне ничего не даст, что это не вылечит меня. Если бы он знал, как я хочу вернуть...

Вряд ли вы поймете меня. Вернуть что угодно. Может, я был женат. Может, у меня была интересная работа. Все, что угодно. Я бы упал на колени и умолял его, умолял, но перед его сеансами меня накачивают гп, и я уже не могу ничего. Меня уводит санитар. Вчера он втолкнул меня в палату и ударил меня по щеке. Было больно. Я не понимаю, за что. За что мне больно. За что мне все это... Почему...

________________________________________________________


Вчера Илона сама зашла ко мне в палату и позвала на чай. Она рассказала мне веселую историю про двух ежей, которые хотели обмануть лису, я здорово смеялся. А потом она сказала, что скоро мы больше не сможем видеться, потому что она серьезно больна от того парня и врачи говорят, что скоро ей надо будет ехать умирать в другую больницу. Я неуклюже обнял ее слабыми руками, и она плакала у меня на плече. Вся рубашка была мокрая. И я тоже плакал. Мне было жалко ее, жалко себя - жалко, что все так получилось. Она дала мне пару печенюшек и сказала, чтобы я угостил и Витала, чтобы он не обижался. Я хочу спать. Мне больно.

________________________________________________________

"двадцать девять. Сорок один. Тридцать пять. двадцать девять. Сорок один. Тридцать пять" Мне уже нехорошо от этих сеансов. Снятся по ночам - все эти цифры. Сегодня я проснулся с ужасной головной болью. Угостил Витала печеньем, а он мне подмигнул - мол, завел себе девчонку, парень. Вот, печеньем угощает. Потом он несколько раз подмигивал мне во время завтрака. Мне было немножко неловко. Вечером мы играли в шахматы. Витал опять выиграл, а потом рассказал мне про того санитара, который меня ударил. Сказал, что он плохой, что он всех бьет. Называет нас психами. Только мы и есть психи.

Сегодня я не видел Илону. Я очень волновался за нее. Надеюсь, увижу ее завтра.


Сегодня мы проснулись раньше от криков. Из соседней палаты выбежал парень и кричал, а потом его стошнило. Ему сделали какой-то укол и куда-то унесли. Потом все говорили разное, а Витал сказал что у него что-то с мозгом, какая-то штука с детства там неправильно работает, и он плохо может контролировать свои процессы. Только сейчас все было хуже, чем обычно. Обычно он писался и все в подобном роде. А в чем он был виноват я так и не понял. Когда я спросил у санитара, он ударил меня и сказал чтобы я ел, иначе я сдохну. А может я хочу сдохнуть, почему он запрещает мне? Почему нас держат здесь, почему просто не убьют? Нам было бы легче.

Сегодня я опять не видел Илону. Мне надоел дневник, мне тяжело в него писать. Не хочу больше.

_______________________________________________________
_______________________________________________________
_______________________________________________________
_______________________________________________________
_______________________________________________________
_______________________________________________________
_______________________________________________________



Я не писал уже больше месяца. Потому что все как обычно. Те же сеансы, разные цифры. Санитар меня бьет, доктор говорит цифры. Я спрашивал у него про Илону, он сказал что она на больничном, но скоро вернется. Я жду этого очень-очень.

Сегодня Виталу было нехорошо. Он стонал во сне и не давал мне уснуть. Я не хотел его будить, поэтому выскользнул в коридор и пошел к окну, смотреть на луну. Я смотрел на нее, пока не услышал...

двадцать девять. Сорок один. Тридцать пять

Сорок один. Тридцать пять. Двадцать девять...

Плачь. Она плакала. Я пошел в ее каморку, я увидел ее. Она сидела на своем стульчике и плакала. Я посмотрел в ее глаза мне стало очень больно. Боль наполнила меня.

двадцать девять. Сорок один. Тридцать пять

Она ничего не говорила. Плакала. Плакала. Плакала. Я сидел, я держался, я должен был ей помочь. Но просто закрыл уши и выбежал в коридор. Вбежал в свою палату и плакал до утра. Страница мокрая - я еще плачу.


двадцать девять. Сорок один. Тридцать пять

Я не знаю, что доктор делает со мной. Что за наркотики мне дают. Я уже ничего не знаю. Зачем эти цифры? Что это за метод? Больно.

_______________________________________________________


Было три часа ночи, когда Илона зашла ко мне. Она очень сильно похудела, кожа на щеках обвисла. Она села на мою кровать. Я испугался, что она снова будет плакать, но она погладила меня по голове и сказала, что все будет хорошо. А потом ушла. Просто так. Я думал, что она позовет меня, но она просто ушла.

Больше я никогда ее не видел.

_______________________________________________________


Сегодня у нас праздник - родительский день. Доктор собирает нас в игровой комнате и мы по очереди говорим спасибо своим мамам и папам. За это дают шоколадку. Все время я сижу и жду, когда очередь дойдет до меня. Я хочу шоколадку, но я не помню своих маму и папу. Я говорю им спасибо, и мне дают белый шоколад. Я разворачиваю его и с улыбкой ем. Быстро - быстро. Я вижу свое отражение на фольге, и меня начинает тошнить. Я сгибаюсь пополам, на пол летят каша вперемешку с таблетками успокоительного. У меня все лицо в шрамах. В уродливых шрамах. Мне больно.

Теперь я понял, что за цифры. Столько шрамов... Их очень много.

…

Доктор заходит в палату и садится на стул рядом с кроватью. Смотрит на мой дневник, спрашивает, пишу ли я. Я говорю что да, он говорит, что я молодец. Это очень приятно.

Он спрашивает, что я видел. Я говорю, что теперь знаю про цифры и откуда они. Он кивает и отвечает, что мне пока не будут больше давать лекарства всю неделю, что я, возможно, уже почти вылечился. Только говорит он это сухо, так, как-будто я не человек, а собака. Да я уже мало похож на человека, чего толку в моем излечении? Все верно.

Он уходит. Я спрашиваю у него, можно ли мне зеркало, ведь теперь я все знаю. Я планирую разбить его и перерезать себе горло осколком. Он не слышит меня. Мой план срывается. Я засыпаю.
________________________________________________________


Я просыпаюсь. Просыпаюсь и лежу. Никуда не иду. Санитар не заставляет меня. Никто не заставляет. Я просто лежу. Пропускаю завтрак. Не иду в игровую комнату. Заходит Витал, говорит что скучно и ложится спать. Вечером приходит доктор. Опять спрашивает как у меня дела. Веду ли я дневник. Я молчу. Я хочу спросить у него - за что мне этот потолок. Но вряд ли он знает. Я даже не закрываю глаза, когда он берет меня за руку и начинает опять говорить цифры.

двадцать девять. Сорок один. Тридцать пять. двадцать девять. Сорок один. Тридцать пять. двадцать девять. Сорок один. Тридцать пять

Я повторяю за ним. Ощупываю свое лицо, пытаюсь сосчитать. Улыбаюсь, смеюсь и плачу. Потом кричу. Он уже молчит, я кричу сам. Смеюсь, перехожу на вопль. В двери со скучающим видно появляется санитар. Я знаю, куда меня отнесут. В одиночку. С мягкими стенами. Их всего три во всей больнице. Санитар сгребает меня в кучу, тащит меня. Я пытаюсь упираться, кричу. Смеюсь.

двадцать девять. Сорок один. Тридцать пять

Открываются двери, из палат выходят люди. Смотрят на меня. Мне все равно. Смотрите на меня. Я вот такой. Я не знаю почему. Но вас не интересует почему. Вы видите меня таким - орущим, плачущим и смеющимся психом - уродом. Вы не лучше.

двадцать девять. Сорок один. Тридцать пять

Здесь не так темно, как я думал. Тут окно, в него светит луна.

_______________________________________________________________
_______________________________________________________________
_______________________________________________________________
_______________________________________________________________


Я провел в одиночке два дня. Или три. Это уже неважно. Теперь я знаю, что это за цифры.

двадцать девять девочек, зарезанных. Изнасилованных после смерти. Хотя, на самом деле, тридцать четыре - на суде я немного ошибся.

Сорок один. Это мальчики, которых я воровал на детских площадках, когда отворачивались их мамы. Я сажал их в подвал своего дома, избивал, мучил. Эту цифру следствию назвал я сам - в моем подвале много крыс, точно было не определить.

Тридцать пять. Количество учеников шестого 'б'. Я просто зашел в класс во время урока и начал убивать. Бум. Бум. Бум. У меня был пистолет тт-34. Я стрелял, неторопливо менял обойму за обоймой, медленно наводил на них и снова стрелял.

Как я выбрался? Очень просто. Украл из столовой ложку, заточил о решетку. Когда Витал уснул, я всадил ее ему в шею несколько раз. Потом пошел по палатам. Я убил всех. Тихо, просто. У парня - того, у которого штуковина в мозгу - нашел пакет. Подкрался к вахтеру, когда тот обходил здание, надел ему пакет на голову и задушил. Для верности несколько раз всадил ему в шею ложку. Зеленые Сады опустели. Тишина.

В каморке у вахтера я нашел зеркало. У меня не было никаких шрамов - наверное, фольга просто замялась. Я взял журнал с адресами доктора и санитаров. Если вы читаете это сейчас, знайте - они уже мертвы. Они и их семьи.

Сейчас я оставлю эту тетрадку и выйду на улицу. Вдохну свежий воздух - впервые за очень долгое время. Вам интересно, почему я делаю это? Все очень просто. Просто я не могу этого не делать. Во мне живет зло, и во мне живет боль. Вы страдаете, все страдаете. Вы плачете, вы теряете близких, любите тех, кто не любит вас. Вам плохо. И тем, кто творит зло, тоже. Чем больше из вас я освобожу, тем меньше вы будете страдать. Мне надо идти. Мне надо найти Илону, если она еще жива, и помочь ей. До свидания. До встречи...


Прошу приобщить данную тетрадь к материалам следствия по делу о серийном маньяке В. Б. и выделить дополнительные силы на его поимку.
Начальник УВД Псовской области.

LI 7.05.22

Сентябрь
Это твои следы я вчера видел на песке. Ты бежала по обугленному солнцем берегу ко мне - так легко и грациозно. Кто-то из нас уехал, ты или я. А может оба - в разных направлениях.

Маленькие нытики больше не вызывают усмешек - только пренебрежение. Особенно когда смотрю свои старые фотографии. А тебя все еще жалко. Для меня ты навсегда останешься нежным и милым ребенком, глупая сука.

Плана в городе нет. То есть совсем нет. Или мы стали так хуево мутить? Так или иначе, плана нет.

Слишком часто стал тебя видеть. А ты, соответственно, меня. Хорошо это или плохо - не знаю, мне похуй. Как факт.

Организовываем массовые экскурсии на новое кладбище для самоубийц-неудачников, затем - курсы переквалификации для самых упорных из них.

Ищем идеалы. Думаю, найдем у Буковски. Только надо побольше водки.


Октябрь
Мне положительно нравятся эти дети. Сегодня они кричат мне о тщетности жизни, а завтра искренне улыбаются, завидев в толпе. Что ни говори, сейчас они взрослеют гораздо раньше. Или стареют.

Сидим в КПЗ. Времени - часов пять утра. Хотя и знаю что ничего не будет - просто иногда немного заябывает. Надо же как-то убивать время, верно?

Мамин день рождения. Купил огромную открытку, букет хризантем (ее любимые) и маленькую композицию - три лебедя на озере. Хотел еще написать что люблю ее, но как-то стремно стало и не стал.

Все ждут декабря. А я пока хожу по городу. Деньги приходят - деньги уходят. По крайней мере я, в отличии от большинства, не задаюсь вопросом куда они деваются.

Девочки звонят и предлагают посмотреть на звездное небо. Сорок минут - и мы у них. Вечер только начинается.

Сводим пылкие сердца друг с другом, чтобы они могли продемонстрировать насколько хорошо умеют ебаться. Я делаю вывод - вечер удался.

А где сейчас ты, интересно. Если что - привет. Я скучаю.

Ноябрь
Уже не помню, как давно не появлялся дома. Занят все время. С работой иногда хуйня выходит, плачут и смеются какие-то девочки. В ответ пиздим мальчиков.

Утром просыпаюсь в чьей-то квартире - в одежде, небритый. Захожу в ванну. Со всех сторон из-за стенок, с потолка, доносится базарная ругань. Потом удары. Семейные сцены мне никогда не нравились. Бля, не все и не сразу!

Умываюсь, кладу ключи на столик, выхожу и защелкиваю дверь. Интересно.

Скоро получу диплом. Будет высшее образование. Пора начинать носить галстук. И стараться его не заблевать.

А мне нравится эта жизнь, слушай. А тебе?

Декабрь
Теряем сны - во всем виноваты ноздри. Теперь понял, почему все так ждали декабря. Даже не помню, как он начался.

Стоим с двумя быками на эстокаде, смотрим на салют. Телефон разрывается от звонков. Пора ехать на праздник.

Январь

"Ролексы" стоили по 4 рэ за грамм. Синие, сверкающие на солнце хуй знает какой оболочкой. За новогодней ночью наступает новогоднее утро. И город спит, город устал. Только не доктор Финтиперцев и его бригада двухметровых врачей.

Взяли совсем чуть-чуть - так, попробовать. Луга, уже зеленеет на них трава. Время сбора урожая.

Прохладный ветерок не дает солнцу опалить кожу. Дивные птицы щебечут о гостеприимности и всепрощении лета. Если и есть в Псовской области гармония, то вся она концентрируется здесь. На стенах ванной.

Раздавленный зефир в шоколаде, объедки с нехарактерного пиршества, усталые люди по всей стране. Усталая страна?

Хуй. Это для Лимоновых и Позднеров наших голубых экранов. Мы верим в лучшее. Мы верим в "Ролексы" - по 4 рэ за грамм.

Сижу на крыше, смотрю вниз. Валит густой снег, время от времени отряхиваюсь. Сигареты мокнут и ломаются. Город отморозился окончательно - на улице ни души. Закончится водка в магазине - на районе случится депрессия. Предчувствую.

Ну, и чем этот год новее?

Понял, что мне нравятся твои стихи. Особенно последние. Наверное, ты стала очень похожа на меня.

Жаль.

Февраль
Местное быдло пьет в подъезде. Третий справа - я. Кто-то приносит гитару, я что-то играю. Бабка с первого этажа вызывает ментов. Наливаем подъехавшим ментам, те выпивают и едут дальше. Бабка замолкает перед справедливым решением закона. Продолжаем орать песни.

Кто-то приезжает из Дагестана. А до этого приезжал из Чечни. А еще раньше - из Афгана. Говорит, там все проще - то же, что и здесь, только ясно, в кого надо стрелять, а в кого нет. Мне нравятся эти мысли. Забиваем пару париков, идем на дискотеку - проверять теорию на практике.

Март
Кто-то пиздит весну. Не очень на нее похоже. Едем в Питер. Останавливаемся в неположенном месте. Гаишник с каким-то мудаком пытаются погрузить нас на эвакуатор. Ну и зря.

Теряю чувствительность где-то рядом с Ольгинским мостом. Но деньги еще при мне.

Выходной на ярмарке. Охрана отгоняет от входа слепого саксофониста. Жаль, хорошо играл. Только здесь люди, а не музыка. И это тоже жаль.

Стоит-не стоит? Правда так думаете? Разрешите, я протиснусь. Теперь протискивайтесь вы. Не крутите тиски пока. Я не сделал ничего плохого. Это мне так теперь кажется.

А ты все молодеешь с каждым годом, моя единственная любовь. Какой бы ужасной ты ни становилось, для меня ты продолжаешь сиять. Осоловевшие от наркоты немые рыбы знают все о красоте, как знают и то, что настоящую красоту описать невозможно - таких слов не было придумано ни на одном языке.

Апрель
Интересно, где ты сейчас.

Я всегда хотел голубой галстук и не менее голубую рубашку с элегантно-черным костюмом. Как-нибудь забрать тебя с работы, небрежно открыв перед тобой дверь своего лимузина. Элегантное французское в бокалах - ни одна элегантность не сравниться с твоей. Убаюкивающая музыка, в которой оживет Луи. Джеймс Коул получит еще один шанс. Много шансов. До бесконечности умирать.

Май
Теряем сны.

Если бы я мог бросить - я бы уже бросил. И трахал бы тебя всю жизнь. И гордился бы тем, что трахаю мечту.

Живи в моих снах. Умоляю. Прошу тебя.

Мое маленькое худенькое создание.

Июнь
Ванна из шампанского. Жим лежа 92, грамота победителя соревнований из стопки дешевых бланков. Развлекаемся как можем.

После афтапати скипаю в комнату за твоей фотографией. Как ты, наверное, скипаешь иногда за моей. Кто-то фотографирует меня, смотри вконтакте. Ты догадаешься где именно я скипал за тобой.

Берем план, идем к отделению. Выебываемся.

Июль
Ты уже и не помнишь, что у меня день рождения? Хотя я тоже его не помню.

Едем в банк, переводим деньги на счет. Начинаю завидовать сам себе.

Где-то курим, что-то пьем. Домой иду один. Сворачиваю не туда, дома заканчиваются. Два уебка за углом пытаются сорвать с меня цепочку, пизжу обоих. Ловлю такси.

Август
Я уже не помню, когда ты растворилась в этих точках на венах. 90 процентов своих секунд я провожу под кайфом, остальные десять меня ломает. И ведь никто не достанет - все сам уже.

Приди ко мне этой ночью, и мы займемся любовью, в первый раз. А утром ты проснешься немного раньше, моя сладкая девочка, и убьешь меня. Как тогда.

Я хочу умереть еще раз, чтобы убедиться в том, что эта боль будет жить вечно.

Это твои следы я вчера видел на песке. Ты бежала по обугленному солнцем берегу ко мне - так легко и грациозно. Кто-то из нас уехал, ты или я. А может оба - в разных направлениях.

LI 7.05.22

Город умирал. Мостовые задыхались под тяжестью снега. Люди сидели в теплых квартирах, некоторые уже садились за стол, кто-то уже спал пьяный с блаженной улыбкой на губах.

По главному проспекту Псова шел человек. Подошел к памятнику, попытался закурить, но закашлялся. Глупо улыбнулся и весь сжался, пытаясь сохранить драгоценное тепло.

- Подарков ждут все. Девочки. Мальчики - повторял он, переминаясь с ноги на ногу.

По пустой дороге промчалась машина. В хлопьях снега она выглядела как настоящий белый паровоз. Новогодний.

- Новогоодний паравооз - глупо хихикнул человек и натянул красную шапку почти на глаза.

Шли минуты. Он стоял и пытался хоть что-то разглядеть в усиливающемся снегопаде.

Он стоял так час, и, когда понял, что совсем околел, направился туда, откуда пришел. В никуда.

Шел снег. Драгоценные снежинки, увеличиваясь, все быстрее падали на землю. Город терпел, не произнося ни звука. Лишь редкие деревца порой выражали свое возмущение дикому ветру, пытавшемуся то ли повалить их, то ли поиграть с ними.

- Этот город... - прошептал водитель Новогоднего Паровоза, сворачивая во дворы.

- Этот город. - подтвердили сзади два голоса.

- Эти люди. - продолжил он.

- Эти. - ответили ему.

Водитель остановил машину рядом с осевшей пятиэтажкой.

- Посмотри на них... - обратился он ни к кому. - Они позволяют сердцу биться в такой грязи.

- Этот город. - ответили ему с заднего сидения.

- Эти люди. - покачал головой он и посмотрел на часы.

Окно пятого этажа с треском открылось. Кто-то показался в нем на секунду, а затем стал частью снегопада. Его тело упало рядом с Новогодним Паровозом, не издав ни единого звука.

- Милость людям. - сказали на заднем сидении.

Водитель вновь покачал головой и, наклонившись к соседнему креслу, достал из бардачка нож.

- Не сегодня.

До нового года оставалось всего несколько часов. Кое-где в окнах уже светили всеми цветами гирлянд нарядные елки, кто-то смеялся, где-то собирались в гости. Кому-то повезло настолько, что он только собирался родиться.

Человек в красной шапке сидел на большой трубе парового отопления и, глупо улыбаясь, перебирал короткими ногами в воздухе.

- Мама-мама-мама - нараспев произнес он и громко засмеялся. Затем втянул голову в плечи, словно испугался кого-то. - Папа.

Так он и остался сидеть, поглядывая одним глазом из своего укрытия на заброшенный завод и вслушиваясь в постанывание труб.

- Напаподний Папавоз! - наконец, произнес он слипшимися от холода губами, завидев вдалеке снежную машину.

Водитель Новогоднего Паровоза заглушил мотор.

- Ждущие люди, - прошептал он, глядя на высокие трубы завода. На глазах его выступили спокойные и безжалостные слезы.

- Но люди. - ответили ему с заднего сидения хором три голоса.

- Люди - согласился он и щелкнул пальцами.

В ту же секунду седой сторож, пьющий спирт в каптерке, схватился за сердце.

- Люди? - задал вопрос водитель, глядя на свои пальцы.

- Да - ответили ему с заднего сидения.

Водитель щелкнул пальцами еще раз. Сердце сторожа - пенсионера остановилось. В третий раз за последние два года.

- Люди. - водитель вытер слезы, успевшие растечься по его лицу, и завел машину.

Ветер продолжал усиливаться. Снегопад грозил превратиться в бурю - на радость тем, кому было бы тепло смотреть из окна. В глазах появлялась надежда. Она отражалась в елочных игрушках, в расставленных на столе бокалах, в экранах телевизоров и мониторов.

Новогодний Паровоз бесшумно остановился на автобусной остановке. Сквозь белую пелену из машины едва различался силуэт, нетвердой походкой шедший ему навстречу.

- Если глупость... - задумчиво произнес водитель, доставая из кармана бутылку водки.

- Если цена, - ответили ему четыре голоса сзади.

Силуэт подошел к машине и постучал по стеклу. Водитель молча открыл окно и протянул ему бутылку.

- Мы не ждем. - промямлил старческий голос с заднего сидения и закашлялся.

Водитель ничего не ответил. Он смотрел на то, как силуэт уселся на скамейку, осушил бутылку и через пятнадцать минут затих под белым покрывалом.

Оставалось пять минут. Всего каких-то пять минут до новой жизни. Ждали скатерти, ждали подарки под елками. Ждали люди. Ждала надежда. Ждала для того, чтобы на мгновение пощекотать согретые алкоголем сердца, а затем покинуть их. Буря за окном превратилась в сплошную стену снега, отрезав обитателей квартир от остального мира.

- Трам-пам-пам... - раздавалось в ней беззаботное пение. - Как вам там, как вам там?

Коротконогий человечек уже не видел, куда идет. Укутавшись в свою потрепанную куртку и натянув красную шапку на бесполезные теперь глаза, он, приплясывая, вышагивал в белом тумане.

- Трам-пам-пам, - слушал он свой голос, трясясь всем телом. - Пам-пам.

Из пустоты вынырнул бампер Новогоднего Паровоза и больно ударил его по ноге. Упав, человечек улыбнулся, насколько ему позволяло замороженое лицо, и хрипло засмеялся.

- Нов... Паравз... Нов! - пищал он, ползя на локтях к машине. - пар! Нов!

Часы пробили ровно двенадцать. Город ожил тысячами радостных криков и салютов. А затем странно затих.

Новогодний Паравоз растворялся. Его не заносило снегом - он просто исчезал в воздухе. Вскоре он пропал.

Человечек в красной шапке лежал на снегу и сучил ножками.

- Мама. Папа-мама? - ревел он звериным басом, размазывая по лицу слезы вперемешку со снегом. - Новогодний! Паровоз! Новогодний! Папавоз и мамавоз! Новогодний!

Самые яркие окна поглядывали на него сквозь бурю и молчали.

LI 7.05.22

Неужели ты до сих пор ждешь? Все гуляешь на задворках города Псов, пьешь водку с такими же, как ты, куришь с ними план? Чего ты ждешь? Чего ищешь? Следы прошлого уже давно замело, только ты еще не понял что, в сущности, все осталось как прежде. Те же районы, те же люди, то же дыхание ночного ветра. Сегодня я собираюсь прогуляться с тобой. Даже если твой удел - одиночество, ты не убежишь от меня, как бы ты ни старался. Потому что я везде.

Ты можешь увидеть меня где угодно. Я слетаю с крыш вместе с остатками утреннего снега, слетаю с катушек вместе с призраками лучшей жизни, запертыми в темных клетках коммуналок. Черные следы прошедших здесь ранее, красные подтеки на стенах, еще почти живые глаза подростков - это все я.

Я был здесь, когда ты родился. Терпеливо слушал молитвы, обращенные к иконам, неторопливо бродил по кладбищам, вчитывался в надписи надгробий и заметал их снегом времени. Вместе с твоей мамой я ждал, когда ты, новое чудо этого мира, появишься на свет. Вместе с ней я рыдал, осознав тот путь, который тебе предстоит пройти.

Это я срывал те глупые плакаты со стен твоей комнаты. Я был виновником безразличия людей. Я научил тебя терпеть боль, а затем и причинять ее. Я изменил тебя настолько, что теперь ты не можешь вспоминать себя без глупого огня памяти, пожирающего тебя изнутри.

Откуда я пришел? Не знаю. Так же, как и зачем я показываю тебе эти картинки и заставляю слушать волчий вой. Я всегда рядом. Просто нам надо узнать друг друга немного ближе.

LI 7.05.22

Действующие лица:

Машенька - 16-ти летняя девочка

Вольный - бизнесмен

Нигр - юродивый рэпук

Авшан и Трезуб - братья с фирмОй


А также:
Мечты
Надежда
Антидепрессанты
Восход
Вера

[Сцена 1. Машенька и Вера]

Машенька: [смотря на Веру влажными глазами] Скажи мне, я умру?

Вера: [молчит]

Машенька: Скажи мне, я стану хорошей?

Вера: [молчит]

Машенька: [плача] Скажи мне - почему они такие злые?

Папа: [из кухни] Машка, еб твою мать, в школу пора, пизда ушастая!

Вера: [уходит]

[Сцена 2. Нигр в церкви. Идет служба. На алтаре священник читает проповедь.]

Священник: И скорби за тех, кто не нашел веры. И поддался власти денег. И забыл об отроках своих, о главном в своей жизни.

Нигр: [громко сморкается в носовой платок]

Священник: [делая вид, что не замечает] Готовы лишь те, кто готов протянуть руку чаду своему, в полной мере отдать себя другому человеку.

Нигр: [шепотом, восхищенно] Песдато!

Священник: Ведь, как завещал нам господь - помогать убогим, не судить падших, делится всем с ближним своим...

Нигр: [громко кашляет]

Священник: Это что блядь такое? А ну пошел нахуй отсюда!

[К Нигру подбегает охрана и начинает пиздить его. Затем его выкидывают на улицу]

Священник: И блаженен вовеки будет тот, кто проявит чувства свои истинные к брату своему, коих у него - целый мир.

[Сцена 3. Трезуб и Авшан в ювелирном магазине]

Трезуб: [пристально вглядываясь в витрину] Надо б че как, затарить крест.

Авшан: [жуя беляш, с набитым ртом] Бери большой самый. И золотой.

[Подходит продавщица]

Продавщица: Вам подсказать что-нибудь?

Трезуб: Крестец золотой, шоб пабольше и посверкалистее.

[Смена кадра. Трезуб и Авшан выходят из магазина. На Трезубе -огромный крест в пол-груди]

Авшан: Бля, слышька - тебе не тяжело?

Трезуб: [кряхтя] Нармалек. Щаз еще пойдем надо буит в лабас...

[подходит старушка]

Старушка: Подайте, детушки!

Трезуб: [замахиваясь на нее] А ну пошла на хуй отсюда! Не видишь чтоль [показывает на крест, выпячивая грудь] какие серьезные люди?

[Сцена 4. Машенька в клубе. На ней мини-юбка, яркий макияж. Она немного пьяна]

Вера: [подходит к Машеньки, кладет ей руку на плечо]

Машенька: [стряхивая руку] Это че за дела, подруга?

Вера: [пытается что-то сказать, но не может]

Машенька: Че ты?

Вера: [показывает куда-то вверх]

Машенька: Да иди ты ебнись [протягивает сигарету] На лучше. Кури.

Вера: [берет сигарету. Курит...]

[Сцена 5. Нигр стоит перед храмом]

Нигр: Не, ну бля... Ну все правильно... Не, ну че, все верно. Все красиво, все чотко.

[подходит Вера]

Вера: Закурить не найдется?

Нигр: [не поворачиваясь в ее сторону, отмахиваясь] Не курю.

Вера: Странно.

Нигр: [поворачивается, смотрит Вере в глаза] Что не курю?

Вера: Что ты меня слышишь.

[Нигр пожимает плечами, кашляет кровью]

[Сцена 6. Вольный лежит в яме. Сверху на него сыпят землю.]

Вольный: Блядь! Че я вам сделал-то?

Голос сверху: Че сделал, че сделал. Наебал ты нас!

Вольный: [захлебываясь землей, надрывно] Как же так-то? Я же денег много заработал, всем обеспечил! Недостатка нету!

Голос сверху: ... А потом, когда поднялся, забыл тихонько нас, да? Думал, краями съебешься?

Вольный: [уже пытаясь не заглотнуть землю] Я... Я хотел вам... П... Ну, с вами вместе все дела делать!

Голос сверху: Не пизди, терпила! Ты думаешь, ты нас наебал? Ты себя наебал, пидор бездушный!

[Вольный полностью скрывается под землей. Остается виден лишь кусочек лысины]

[Смена кадра. Над свежезакопанной могилой стоят Мечты и Вера]

Вера: [курит] Телефон он потерял. Блядь. Занятой слишком.

Мечты: [отряхивая руки от земли] Блядь, хули тогда вообще с нами работать, если обычный терпила?

Надежда: [доставая мобильник] Ладно, пацаны - я щаз последний раз до этого гондона позвоню. Не возьмет трубку - лопаты нам еще сегодня понадобятся.

[Сцена 7. Машенька сидит в грязном женском туалете. Заходит Надежда]

Машенька: Че ты? Может, выпить хочешь?

Надежда: [отрицательно качает головой]

Машенька: [доставая из кармана пакетик с белым порошком] Ну тогда я... Ты не против?

Надежда: [подбегает к Машеньке и неуклюже пытается поднять ее с пола. Та вырывается и отталкивает ее]

Машенька: Ты чо, подруга? Не охуела ли ты, прошмандовка бля?

Надежда: [еще раз пытается поднять Машеньку с пола. На этот раз - более настойчиво]

Машенька: Помогите, блядь! [достает "бабочку" и втыкает Надежде в сердце]

Надежда: [умирает]

[Машенька разрывает зубами пакетик с порошком, достает шприц]

[Сцена 8. Нигр стоит в церковном магазине и оценивает дешевые иконки]

Нигр: не, ну бля... Ну это ж как-то не то и не в этом... Не в этом ведь должно как-то быть... [оглядывает календарь с золотым тиснением, изображающий лики святых] Не в этом как-то...

[Звонит мобильник Нигра]

Нигр: Алло!

Голос на другом конце провода: Ты меня не потерял, случаем?

Нигр: Нет. У меня твой номер даже определился.

Голос на другом конце провода: Мы тут с друзьями сейчас. Можешь подъехать, поговорить надо?

Нигр: А куда?

Голос на другом конце провода: Ну где мы обычно тусуемся?

Нигр: Хорошо. Через час буду.

[Сцена 9. Машенька сидит в ванне. На полу - опасная бритва, кусок бумаги. Машенька в очередной раз перечитывает написанное]

[Я прощаю тебя за всех демонов детства
Что вселились в меня, и забрали покой
Я прощаю тебя за все эти последствия
Я прощаю, но знаю - ты больше не мой.

В моей маленькой сказке ты остался героем
Хоть и сделал так больно, что я стала другой
Я прощаю тебя, нас обоих с тобою
Только трудно мне будет попрощаться с мечтой.

Извини за безволие маленьких ручек
Извини за слезливость испуганных глаз
Счастье есть, и, поверь, что расступятся тучи
Но, увы, не сегодня и, увы, не для нас]

[Машенька всхлипывает и берет в руки бритву]

[Сцена 10. Избитый Нигр в порванной кофте, хромая, заходит на кладбище. Неподалеку останавливается "бумер", из него выходят Авшан и Трезуб]

Авшан: [задыхаясь, прогибаясь под тяжестью креста] Братуха, бля, не могу больше.

Трезуб: Не сцы. Немного осталось. Здесь договорились встретиться.

[Авшан и Трезуб обгоняют Нигра. Трезуб улыбается и сбивает его прямо в грязь]

Нигр: [захлебываясь] Да светится имя твое, да пребудет царствие твое...

Авшан: [подбегает к нему и начинает бить крестом] Да ты сука богохульствовать вздумал! Падла! Тварь!

[Медленно подходят Вера, Надежда и Мечты. Молча перерезают глотки Авшану и Трезубу, швыряют их в свежие могилы. Нательный крест Авшана ставят в качестве надгробия]

Надежда: Бля. Опять не дожил...

Вера: [наклоняясь к Нигру] Дышит вроде.

Мечты: Может, сделать еще что можно?

Надежда: Ждать.

Вера: Молиться.

Нигр: вы... Вызовите скорую лучше...

[Нигр поднимается на колени, заплывшими глазами оглядывает всех].

Нигр: Так вот вы какие. А зачем звали?

Вера: Мне показалось, что мы с тобой встретились.

Нигр: [обращаясь к Мечтам] А вы?

Мечты: Что "мы"?

Нигр: Дадите мне жить?

Надежда: Это ко мне. Если что - звони.

[Уходят.]

Нигр: [тянется к телефону] Будем взрослеть вместе.

LI 7.05.22

Действующие лица

Большой - жирный пьяный быдло. Кандидат в президенты РФ.

Смерть - главный помощник Большого.

Чоткий - наемный убийца

Бухен-вальд - алкоголик со стажем.

Зад-рот - терпила.

А также
Бог
ППС
Старшина ППС
Здравый смысл
Пациент
ОМОН
Генерал



[Сцена первая. Большой в своем кабинете. На нем костюм от "Могуччи" и галстук от "Биг Дика".]

Большой: Скучно, бля... [лузгает семечки, сплевывает в ладонь]

[Входит Смерть]

Смерть: Вам бумаги на подпись. [кладет на стол папку]

[Большой открывает папку. В ней лежат "валентинки". Большой ставит на каждой крестик "Паркером"]

Большой: Кому это неибаццо?

Смерть: [сгребая "валентинки" обратно в папку] Двести пособий матерям-одиночкам, триста двадцать одна повестка на прохождение службы в Дагестане, зарплата учителям, врачам и ментам.

Большой: [кивает] По почте пошлешь нах?

Смерть: Нет. Вручу лично.

[Сцена вторая. Бухен-вальд, Зад-рот и ППСники]

Бухен-Вальд: [покачивается, подергивает щекой] Кагда народ праснется? Када...

ППСники: [хором] Тиха!

Зад-рот: Товарищи, он у меня мобильный телефон забрал!

[ППСники пиздят Бухен-вальда]

Старшина: [достает из кармана Бухен-вальда мобильник, показывает Зад-роту] Этот?

Зад-рот: [радостно кивает] Дада, этот-этот! Спасибо вам большое!

Старшина: [пожимает плечами, кладет мобильник себе в карман] Да пожалуйста.

ППСники: [хором] Не за что!

[Появляется Смерть с папкой]

Смерть: [раскрывая папку] Господа, у меня для вас...

[Сцена третья. Чоткий сидит на крыше здания с винтовкой в руках и курит]

Чоткий: Вот такие дела. Один ты на всем белом свете.

[Чоткий вскидывает винтову и стреляет. На крышу падает окровавленный голубь]

Чоткий: ... И никто-то тебя не любит и не понимает...

[Чоткий видит своего "объекта", идущим по улице. Встает на одно колено, прицеливается]

Чоткий: И всего-то хочется тепла и ласки... [нажимает на курок, потом еще раз. "Клиент" падает] И пусть меня осудит бог.

Бог: [бормочет что-то невнятное во сне]

[Сцена четвертая. Смерть стоит в кабинете у генерала]

Генерал: [ковыряя в зубах] Ну и?

Смерть: Я вам тут бумаги для личного состава привез.

Генерал: Важные?

Смерть: Да нет, вообщем-то. Так, рутина одна.

[входит лейтенант]

Лейтенант: Товарищь генерал, разрешите перевестись из "горячей точки" в дивизию по семейным обстоятельствам!

Генерал: [ожидающе смотрит на Смерть]

Смерть: [сверяется с бумагами, отрицательно качает головой]

Генерал: Не разрешаю!

[Лейтенант уходит]

Смерть: Ну, я пойду, коллега. [улыбается, уходит]

[Сцена пятая. Большой выступает на площади перед народом]

Большой: [читает по бумажке, по слогам] Я вышел из самых низов! Но я всегда верил в бога, себя и людей... [в недоумении морщит лоб, продолжает] Я всегда знал, что мое предназначение - служить своему народу! [сплевывает] Я сделаю все, чтобы вы жили лучше, чем все остальные народы. Потому что я... [запинается] Ой, епта бля - здесь чернила размазаны...

[Толпа расступается. В образовавшемся проеме появляется Здравый Смысл]

Здравый Смысл: Блядь... И что я здесь вообще делаю? [уходит]

[Сцена шестая. Смерть заходит в палату, садится рядом с койкой больного.]

Смерть: Мудило Несчастнов?

Пациент: А.. Да...

Смерть: На операцию?

Пациент: А? Ага!

Смерть: Что ж вы так... Есть же хорошие доктора, оборудование. А вы в этой дыре...

Пациент: Так... Деньги-то откуда? Я ж... Учителем работаю здесь в школе.

Смерть: [сочувстсвующе кивает] Да, тяжело, небось?

Пациент: [молча вздыхает]

Смерть: Ну да ладно. Я там вашему хирургу для вас бумагу оставил. Он вам ее передаст. [уходит]

[Сцена седьмая. Чоткий заходит в парадную жилого дома с большим чемоданом в руках]

Чоткий: Есть ли на свете настоящая любовь? Способен ли человек, со всеми его грехами и зверствами, ощутить ее? Приблизиться к этому свету? [вздыхает, кладет чемодан на батарею] В сущности все мы - листья на ветру. Без дома, без мечты - летим мы куда глаза глядят...

[Сзади к Чоткому подходит Смерть]

Смерть: [хлопает Чоткого по плечу, показывает на папку]

Чоткий: Знаю, знаю. Не первый год вместе работаем. Для меня там есть?

Смерть: [кивает]

Чоткий: [ищет в папке "валентинку" со своим именем, достает ее] Могу я задать один вопрос?

Смерть: Конечно.

Чоткий: Все время хотел узнать... Зачем мы умираем?

Смерть: Затем же, зачем и рождаемся. [выходит из подъезда.]

[Раздается оглушительный взрыв. В облаке пыли и дыма кружатся обгоревшие "валентинки"]

[Сцена восьмая. Большой сидит в своем кабинете и ест беляш. Дверь с грохотом вылетает, и в кабинет врывается отряд ОМОНа]

Большой: Чо за пиздец? [хватается сальными руками за голову] Вы хто?

Смерть: [подходит к Большому сзади] А как ты думаешь?

Большой: это... Бротан, слышь...

Смерть: Я тебе не "бротан". Я никому не "бротан".

Большой: Да как же так?

Смерть: Ты так и не понял?

Большой: [мотает головой, машинально делая распальцовку]

Смерть: Ебнутый ты. Все вы ебнутые. Думаешь, коль ты убил кого, унизил - ты власть получил?

Большой: Ну бля, бротуха... У нас же этот... Ебать в пень... Копи-толизм! Токо так!

Смерть: [подходит ближе] А мне все равно. Кто крутой, а кто убогий. Кто капиталист, а кто коммунист... Кто онанист, а кто похуист...

ОМОН: СТАЯТЬРУКИЗАГОЛОВУСУКА!

Большой: Вы че, поцоны?

[Большой тянется за беляшом. Раздается выстрел.]

Большой: [падая на пол, хватаясь за простреленный живот] Нихуя!

Смерть: [нагинается к нему] Ты только пойми меня правильно. Я тоже справедливый бываю.

Большой: [задыхаясь] Я бля будущий президент нахуй!

Смерть: А я Смерть. Привет.

Большой: Ну привет. [умирает]

[ОМОНовцы уносят тело Большого. Смерть садится в кресло, подбирает беляш, выкидывает в урну] Кто-то должен следить за порядком...

ВЕЧЕРНИЙ МАРАФОН
Картинки с задворок Города Псов

Действующие лица
Кобан - здоровый, лысый, весь в фальшивом золоте.
Змеич - молодняк в длинной кожанной куртке, с диким взглядом и в бандане.
Большой - толстый пьяный быдло

Также:
Ангелы
Мысли
Мечты
Смерть

[Сцена первая]
[Кобан и Змеич стоят у ночного клуба и пьют текиллу из горла]

Змеюч: Слышь, Кобан!
Кобан: [сплевывая изжеванные поллимона] Че те?
Змеюч: Я тут по телеку видел. Слышь... Ты за любовь слышал?
Кобан: С Рижской которая, Любанька?
Змеюч: Бля... Не - ну за любовь...
Кобан: Че за хуйня?
Змеюч: Блядь, высокое и нежное!
Кобан: [растягивает рот в улыбке] Ааа... Так бы сразу и сказал. Вот тебе телефон сучки - рост метр 90 и сосет мягенько!

[Сцена вторая. Кобан, Змеич и Большой едут на стрелку с пацанами из другой деревни]

Большой: [читает книжку] ... Пред смертным одром предстать...
Кобан: Хуя се! Душевно! Миша Круг?
Большой: Слышь, а? Это ж бля книжка всех времен - библия нах!
Змеич: Ебать... Ты хоть понял о чем это ваще?
Кобан: [хлопает Змеича по плечу и ржот]
Большой: А что, если мы умрем? [глаза стекленеют]
Кобан: Хуево... У меня в четверг ведь день рождения.
Змеич: Все, останавливай. Вон они стоят.

[Сцена третья. Те же, плюс ангелы]

Кобан: [принимая из рук Змеича косяк] Кто это здесь летает, бля?
Ангелы: [молчат]
Змеич: Э, бля, оле! Это ж ангелы...
Большой: [дико ржет и сопит] Я нахуярился! Блядьянахуярился!!!
Змеич: [задумчиво] Летают...
Кобан: А и хуле? Нам счас тоже пару затяжечек...
Большой: [подходит к ангелам, тыкает в одного из них пальцем и ржот]
Ангелы: [молчат]
Змеич: Большой, ты рядом с ними негармонично смотришься! [принимает косяк от Кобана]
Кобан: Я ебал. Они не исчезают. Большой, че за трава такая?
Большой: [впадает в ступор] Они че, бля, настоящие бля?
Змеич: [затягивается и одновременно достает "Макаров"] Щаз проверим...
Ангелы: [молчат]...

[Сцена 4. Камера предварительного заключения. На нарах сидят Кобан и Большой]

Кобан: [чешет бок] Хорошо погуляли.
Большой: [трет правую щеку поломанным пальцем] Че за праздник-то был?
Кобан: [встает и кривится, оценивающе ощупывая сломанные ребра] По ходу дела, День ВДВ.
Большой: [обнаруживая сломанную руку] Не, бля... День Милиции, качественно...
Кобан: [хромая, проходится до параши и обратно] Не. Тут уже бля день рождения Гитлера. Суки фашисты... Так отпиздить бля.

[Открывается дверь и в камеру влетает Змеич]

Кобан: [следя взглядом за его полетом] Ты че, братуха? Цел?
Змеич: [встает, отряхивается] Нормально все.

[Кобан и Большой недоуменно переглядываются]

Большой: Эта... Бротан... А че за праздник-то?
Змеич: Дык епт... 8 марта, Международный Бабский День
Кобан: [обнаруживает отсутствие двух зубов] Блядь... А почему ж мы такие отпизженные, а ты нет?
Змеич: [кидает в рот жвачку, начинает злобно ее пережовывать] Так бля - я ж из вас единственный... Неженатый.

[Сцена пятая. Посреди деревенской церкви стоит белый гроб. В гробу лежит Кобан. На алтарь заходят Большой и Змеич]

Змеич: Братаны! Седня мы собрались здесь, дабы проститься с нашим дорогим братаном Кобаном!

Большой: Он был добрым, отзывчивым и мудрым поцоном! От пуль уворачивался в Дагестане, от ножа в кабацкой драке уходил. И нашел свою смерть... [Поворачивается к Змеичу, шепотом] Бля... От чего он умер?

Змеич: [перехватывая микрофон] Но память о нем будет жить вечно.

[Из зала]: О ком, бля?

[Сцена шестая. Змеич и Ангелы в туалете деревенского клуба]

Змеич: Ну че, так и будем молчать?

Ангелы: [молчат]

Змеич: [подходит к умывальнику, раскатывает на нем две дорожки кокаина] Хуевые из вас собеседники. Пиздить вас надо.

Ангелы: [молчат]

Змеич: [нюхает кокаин, шмыгает носом] Вот пока вы, пидоры, молчите, говорить будем мы.

[В туалет входит Смерть.]

Змеич: [смотрит в зеркало] Занято, бля! Иди и жди, ебтва!

[Смерть разворачивается, выходит за дверь.]

[Змеич раскатывает еще дорожку. Из зала доносятся отголоски музыки]

[Я хотел быть с тобою, я хотел бы быть рядом
Со своею мечтою, со своим теплым взглядом
Но теперь я живу в этой камере зверства
Потому что украли у меня звери сердце

И не вижу во тьме я сияния неба
И все чаще стреляю не только в песок
И все реже мечтаю о том, где я не был
И все меньше с тобою мне видится снов.

С каждым годом все жестче, с каждым годом все злее
Подыхали друзья, подыхали враги
С каждым годом все больше я, сука, тупею
От тебе непонятной, гнетущей тоски.

С каждым часом все больше я слетаю с катушек
С каждой каплей спиртного все больше тоски
Я засну пьяный в стельку, никому блядь ненужный
Мне сейчас хорошо... Подожди, не буди.

Дай забыть про врагов, дай забыть мне про "чоткость"
Хоть на миг ощутить вновь те лучики детства...
Ведь теперь я живу в этой камере зверства
Потому что украли у меня звери сердце]

[Змеич занюхивает кокаин, прижимается к стене и медленно сползает на пол]

[Снова входит смерть.]

Змеич: Че те надо, лошара?

Смерть: Привет.

Змеич: Ну привет. [умирает]

[Сцена седьмая]
[Большой на выставке изобразительного искусства. Подходит экскурсовод с толпой маленьких детишек]

Экскурсовод: [показывая на картину рядом с Большим, детям] А этот экспонат называется "Прощание с жизнью" художника Филипповича-Пронского.

[Большой таращится на экскурсовода, медленно лузгая семечки и сплевывая их в руку]

Экскурсовод: На этой картине художник изобразил девушку, стоящую на обрыве.

[В глазах Большого появляется идея. Он начинает рыться в своей спортивной сумке]

Экскурсовод: Эта картина показывает нам всю прелесть жизни на границе смерти. Девушка размышляет, что ей выбрать - жизнь без любимого или смерть?

[Большой достает из сумки камеру и фотографирует задницу экскурсовода]

Экскурсовод: ... В мире, где ее никто не понимает, где для нее больше нет ласки и тепла. Она одна. Но она смотрит на смерть и понимает, что в мире столько красоты, которую она еще не видела. Но она не хочет быть одинокой.

[По щеке Большого скатывается слеза]

Экскурсовод: Она понимает, что сама - простая крестьянка, и что за судьба уготована ей.

[Сзади над большим нависает Смерть]

Экскурсовод: По этой картине был написан рассказ, в котором мы узнаем что девушка выбрала жизнь, и ее душа навсегда была обречена скитаться - одинокая и непонятая, вынося оскорбления и видя лишь серые деревенские будни.

[Экскурсовод и дети уходят. Большой смахивает со щеки слезу и тупо-удивленно на нее смотрит]

Большой: [поворачивается, видит смерть] Блядь, я не хочу так нахуй! Привет!

[Ангелы валят большого, пиздят его ногами]

Смерть: [уходит. За ней уходят Ангелы]

Большой: [сплевывая кровь, орет экскурсоводше] Блядь, так че там за любовь-то, сука?

- не уходи. Пожалуйста.
- нет.
- я люблю тебя.
- любви нет.
- но я же люблю тебя.
- пошла на хуй.
- я все что хочешь сделаю.
- не надо ничего.
- я буду такой, какую ты хочешь.
- не надо ничего.
- люблю тебя...
- любви нет.
- больше жизни тебя люблю.
- пошла на хуй.
- давай просто погуляем сегодня? Как в первый раз, помнишь?
- не надо ничего.
- помнишь, как мы в первый раз поцеловались? Ты так мило улыбался, гладил меня по щеке...
- любви нет.
- но я же люблю тебя.
- пошла на хуй.
- у тебя проблемы? Я хочу помочь.
- не надо ничего.
- зачем ты так? тебя ведь никто не будет так сильно любить.
- любви нет.
- нет есть.
- пошла на хуй.
- я убью себя - хочешь?
- не надо ничего.
- а помнишь, как мы хотели пожениться. Ты хотел девочку от меня. Ты любил.
- любви нет.
- любил меня.
- пошла на хуй.
- люблю...
- не надо ничего.
- ничего?
- любви нет.
- я... Вижу. Любви нет, ты прав.
- пошла на хуй.
- а как мне теперь жить? чтО мне делать?
- не надо ничего.
- мне пора. Я тебе вечером напишу... И завтра... И после завтра... И вообще...
- пошла на хуй.
- =)
- пошла на хуй
- =)
- пошла на хуй
- до вечера.

Культура отношений - это вам не хуй собачий. Она гораздо обширнее. Только эту обширность очень легко не заметить.

Здравствуйте, дети. Садитесь. Надеюсь, завтрак вас удовлетворил. А если не удовлетворил, то удовлетворит следующая тема.

Сегодня мы поговорим об отношениях. Что такое отношения в наше время? Так - кто сказал 'ебля'? В конце урока подойдешь - я тебе пять поставлю. И родителей в школу.

Так что же такое еб... Культурные отношения? Кто знает? Отношения, ребята, это когда два человека... Как бы вам это объяснить... Заботятся друг о друге, что ли? Или нет? Простите, запамятовал уже. Ну да неважно.

Отношения были придуманы Адамом и Евой. Из-за за них же они были изгнаны из райского сада. Кто виноват? Блядь - кто сказал 'я'? Опять ты?

Что характерно, дети, в наше время каждый первый - личность, каждый второй - непризнанный гений, а каждый пятый - король вселенной. И вот, когда встречаются король вселенной и гений, им уже положительно друг не до друга, поскольку каждый сам себе пизда и бог.

Такие отношения напоминают непримиримую борьбу до победного - кто кого сломит. И, разумеется, они не являются истинными.

В отличии от упомянутой вашим товарищем ебли, отношения требуют не физических, а моральных затрат. Поэтому создать отношения могут только люди целостные, жизнью не объебанные.
А, поскольку в нашей школе таких нет, давайте немного помечтаем.

Встречаются девушка и парень. Им нравится быть вместе. Он любит ее, она любит его. Следовательно, они оба друг друга любят. Что такие глаза делаете - это простые причинно-следственные связи. Мы ведь мечтаем.

Так вот. Они встречаются. Естественно, тоже друг с другом. Уважают друг друга. Не обижают. Да, правильно там на задней парте говорят - ебуться тоже. Но по-другому. Не в смысле позиций, а в смысле духовном и по-особенному нежно.

Потом они женятся. Заводят детей. И дети их вырастают в счастливой семье, в которой люди понимают друг друга. А не то что наш класс ебанутый - половина учениц брюхатыми уже ходит и не знает кто отец. Я догадываюсь, но не скажу. Чего притих, орел ты наш ебливый? Это тебе не Еву соблазнять сухофруктом. Это гораздо глубже. Ну и дольше, да.

Так вот, дети. Подведем своеобразный итог. Есть люди, которым не дано воплотить эту мечту. С этим надо просто смириться. И,,возможно, среди нас есть такие. Возможно, мы все такие. Я, как мог, объяснил вам что к чему. А вы просто подумайте над этим. Может, что и выплывет.

Все. Урок закончен. Все свободны. От всего...

Не ценят в наше время полет фантазии. Либо слишком маргинален ты, либо недостаточно взрослый. Одно из двух. Или из трех - я открыт для новых идей.

Так, дети. Кто еще не понял - сейчас я веду вас в столовую. А как вы думали? Государство наше заботится о сынах своих слабопятых, дабы росли они пухлыми и здоровыми. И поменьше хрюкали - с набитым ртом хрюкать хочется гораздо меньше.

Самые грамотные уже шарили в кладовке. Так вот - столовая была построена еще при царь-папочке. Вермишель была завезена примерно в то же время. Из относительно новых продуктов - кетчуп 'Американская Мечта' и экспресс-соус 'Простые вещи сложными словами'. Последнее очень нравится вашим любимым учителям.

Сразу хочу предупредить - с едой не играть! С едой играет хищник, поскольку сам ее ловит и имеет на то право! А одному из ваших маленьких подонков-друзей из параллельного класса вчера проломили булкой череп. Вчера я нечаянно пролил на руку кетчуп. Получился ожог первой степени. Пришлось лечить спиртом изнутри. Потому прошу опрошения за сбивчивость шагов и речи. Хотя бы тоже, знаете ли... В понедельник, с утра.

Так, тебе чего, мальчик в очках? Свой завтрак принес? А тебе не кажется, что на фоне наших запахов он совсем будет резким? Нет, я не против. Только смотри - отравишься - администрация школы не несет ответственности за перманентно поврежденные твоих выпендрежных кишок.

Вот смотрю я на вас, как вы культурно потребляете, и кажется мне, что организмы ваши, ослабленные водкой и пивом, усваивают витамины по-разному. Вы сейчас такие довольные и одинаковые. А завтра, не ровен час, вздумаете письками или банками меряться - и поймете, кому что светит. И не надо после этого всего с претензиями в адрес поваров обращаться. Они, как и я, кормят вас вовсю из того, что дают на складе.

Что ты хочешь, мальчик? Что? Что я кушал, когда был таким же маленьким, как ты? А что другие не съедали, то и кушал. Так что беги давай, а то нечем будет жизнедеятельность поддерживать.

Меня хотели взять в Сауз-Парк, но не смогли оформить визу.