http://historylib.org/historybooks/Fomin_Varyago-Russkiy-vopros-v-istoriografii/27

Изучение истории раинесредневековой Таврики имеет первостепенное значение для исследования исторических процессов на территории всего Северного Причерноморья. Это обусловлено двумя факторами. Во-первых, в этом районе сталкивались интересы крупнейших государств того времени: Византийской империи, Хазарского каганата, а затем и Киевской Руси. Каждое из этих государств обладало письменностью, поэтому как ни мало письменных свидетельств о Таврике эпохи раннего средневековья, этих данных все-таки больше, нежели о любом другом районе Восточной Европы. Сообщаемые сведения принадлежали разноязычным авторам - грекам, арабам, хазарам, что создает в ряде случаев возможность проверки фактов, особенно когда речь идет об одних и тех же событиях.

Второй фактор обусловлен тем, что показания письменных источников могут быть сопоставлены, хотя и не всегда, с археологическими данными о многих событиях и фактах истории Крыма. Накопленный к нынешнему времени археологический материал позволяет дать в ряде случаев однозначные ответы там, где предлагавшиеся ранее решения, базировавшиеся только на письменных источниках, были гадательными, спорными или неопределенно многозначными. В настоящей статье мы пытаемся, сопоставляя показания письменных источников и археологических материалов, решить один из интересных вопросов, сформулированных еще историографией XIX в., - о росах в Крыму, - являющегося частью более общей проблемы о так называемой Азово-Черноморской Руси. Эта проблема в течение длительного времени порождала острую полемику. Отсылая интересующихся историографией этой проблемы к сравнительно недавно вышедшей работе2, отметим, что в 50-х годах вновь оживленную дискуссию вызвал вопрос, являющийся иным аспектом этой же проблемы - о времени появления славян и Руси в Крыму3. Появившийся в течение последних двух десятилетий археологический материал не прибавил новых данных в пользу тезиса о проникновении славян в Крым еще в период раннего Средневековья. В Крыму были выявлены единичные находки вещей Черняховского типа. Однако вопрос о связи Черняховской культуры со славянской, как известно, спорный4.

Тем более интересен вопрос о происхождении в Крыму топонимов с корнем «рос». Географические термины на западном побережье Крыма, содержащие этот корень, встречаются на каталонских и итальянских портоланах начиная с XIII в., и сохраняются на различных географических картах вплоть до XVI в.5 Этим терминам посвящена небольшая литература6. Речь идет о том, что на упомянутых картах в южной части Тарханкутского полуострова находился Rossofar (варианты: Rosofar, Roxofar), а местность еще южнее носила название Rossoca. С этими же названиями следует, очевидно, связать топоним, находившийся хотя и не в Западном Крыму, но в непосредственной близости, - Rossa, ныне Тендерская коса, Ахиллов дром античных авторов. На востоке Крыма или в Приазовье хрисовулл Мануила I Комнина от 1169 г. и печать Феофано Музалон указывают топоним «Росия»7. С этим термином нужно, вероятно, сопоставить топонимы тех же портоланов с корнем «рос» в Приазовье - Rosso или fiume Rosso вблизи устья Дона и Casale dei Rossi к югу от Азова. В 27 милях от Матрахов Идриси помещает пункт Русия, который можно отождествить с Росией - Боспором8.

Для соотнесения интересующих нас крымских топонимов с реальными носителями этого имени важны начальные даты возможного появления этих топонимов и этнонимов на территории Таврики. Существенные сведения для решения вопроса содержатся в житии Георгия Амастридского, написанного до 842 г.9 Для нас особенно важно то место жития, где сообщается о нашествии варваров, народа рос, который «начав разорение от Пропонтиды и посетив прочее побережье, достиг, наконец, и до отечества святого». Описывая далее жестокости и беззакония, совершенные варварами в Амастриде, автор указывает, что все это «древнее таврическое избиение иностранцев, у них сохраняющее свою силу». По мнению В.Г. Васильевского, в словоупотреблении автора жития, отмечающего, что древняя таврическая ксеноктония остается юной, т. е. сохраняет силу и значение у народа рос, выступает представление о непрерывном существовании этого обычая и о родстве или связи между таврами и росами10. Свидетельство жития Георгия Амастридского, будучи наиболее ранним и прямым указанием на связь этнонима «рос» с территорией Крыма, не единственное. Арабские авторы Аль Балхи, Истахри и Ибн-Хаукаль либо их общий источник приписывают этот обычай древних жителей Таврического полуострова одному из племени русов11. Эти сведения, очевидно, отражали бытовавшие на арабском Востоке представления об обитании русов в Гаврике12. Арабские авторы, правда, нигде не называют Таврику прямо местом обитания русов. Однако возможность привлечения этих свидетельств и достоверность опирающихся на них выводов существенно подкрепляются еще одной группой фактов. По крайней мере вплоть до второй половины XII в. византийские авторы, описывая области, примыкающие к Черному морю, связывали обычай ксеноктонии с таврами и ни с кем более. Эти описания, имея источником греческую мифологию и древних авторов, очевидно, не отражали этнографической ситуации в Крыму конца I - начала II тысячелетия н. э., однако территория, к которой относится упоминание ксеноктонии, очерчивается вполне определенно и сомнений не вызывает - именно та территория, на которой совершалась ксеноктония в мифе об Ифигении. Об этом ясно говорится в письме Михаила Хониата, писателя и религиозного деятеля второй половины XII в., к одному из своих друзей: «Страшит меня лежащая на той стороне пролива Тавроскифия, да не перейдет из нее на тебя злой обычай убивать чужеземцев»13. Этот обычай упоминает несколько раньше учитель Хониата, Евстафий Катафлорон, митрополит Солунский14.

Дальнейшее подтверждение правомерности отнесения первоначального обитания росов к Таврике находим в фактах, связанных с употреблением в источниках термина «тавроскифы». При всей сложности объяснения этого термина, в особенности его возникновения15, несомненно связь средневековых носителей этого имени с территорией Крыма. В первые века нашей эры Птолемей помещал тавроскифов на Ахилловом Беге16 и там же помещал тавров Дионисий Периегет17. Однако позднее у византийских авторов земля тавро- скифов ассоциируется только с Таврикой18.
Многочисленные данные, собранные В.Г.Васильевским, позволили ему утверждать, что этникон «тавроскифы» применялся в первых шести веках нашей эры только к обитателям Таврики либо районов, к ней примыкавших19. С другой стороны, в более позднее время, со второй половины X в., тавроскифами византийские авторы называли приднепровских славян. Таким образом, оба этникона, обозначавшие во второй половине I тысячелетия н. э. приднепровских славян, - росы и тавроскифы - связаны с Крымом. Эта связь отчетливо осознавалась современниками. Лев Диакон, рассказывая о военных действиях Святослава в Болгарии, воинов Святослава называет чаще всего тавроскифами или таврами, объясняя, что таково их подлинное имя и что только по-простонародному они именуются росами20. Несомненна связь с Крымом в наименовании Генесием одного из подразделений императорской гвардии, относящемся к 854 г. «скифы из Таврики»21, или подобным же оборотом у Кедрина и Зонары: «грубый и дикий скифский народ Рос», который они помещали «у северного Тавра»22.

В литературе высказывалось мнение, что такое словоупотребление у названных выше писателей является не более чем книжным оборотом23. Это утверждение верно лишь в той мере, в какой оно соответствует тому факту, что во второй половине X в. воины Святослава обитали не в Крыму, а в Приднепровье. Но в целом вся эта терминология отражает несомненную связь между этниконом и территорией. В связи с этим напомню достаточно хорошо известный факт, что готы в византийской литературе стали называться скифами не тогда, когда они обитали на Готланде, в Прибалтике или Волыни, а лишь с III в. н. э.24, т. е. когда они осели на землях, на которых действительно или по представлению византийских авторов обитали скифы. Другой факт: аланы Северного Кавказа в известных нам византийских источниках нигде не именуются таврами. Однако в Безымянном Перипле V в. н. э. говорится, что Феодосия имеет другое название - Ардабда на аланском или таврском языке25. Иными словами, автор Перипла отождествляет алан и тавров. Происходит это потому, что аланы продвинулись на территорию, на которой, по мнению византийских писателей, обитали тавры. Таким образом, даже заведомо ошибочные этнические отождествления - готы не скифы, а аланы не тавры, - явившиеся результатом неправильных географических представлений византийских авторов и хронологической аберрации, а также склонности многих из них к изощренной книжности, тем не менее отражают реальную связь м30ежду этнической и географической номенклатурой. Связь между этниконом тавроскифы и территорией тавроскифов исторически тем достовернее, чем со второй половины I тысячелетия н.э. все сколько-нибудь ясные свидетельства современников под Тавроскифией разумеют Крым целиком или частично. В житии Иоанна Готского говорится, что земля тавроскифов подчинена власти готов26. В житии херсонесских мучеников, написанном ранее X в., рассказывается, что один из них был поставлен епископом в Корсуне, в епархии тавроскифов27. Топоним «Тавроскифия» в применении к Крыму прочно удерживается вплоть до XII в. Выше уже приводилось письмо Михаила Хониата, где сказано: «Страшит меня лежащая на той стороне пролива Тавроскифия»28. Отсюда, кстати, следует, что во второй половине XII в. Тавроскифией называли весь Крым, так как «на той стороне пролива» - имелась в виду противоположная по отношению к Тмутаракани сторона Керченского пролива.

Итак, письменные источники свидетельствуют о том, что росы, обитатели Приднепровья, именовались тавроскифами, хотя в то же время топоним Тавроскифия вполне четко локализовался в другом месте. Это совпадение имен при одновременном различении территорий указывает на несомненную связь в представлениях современников топонима и этнонима. Подводя итоги всему сказанному, можем утверждать, что не позднее X в. тавроскифы, обитавшие в Таврике, идентифицируются с росами, оставившими след в крымской топонимике. Оба этих этникона, росы и тавроскифы, не позднее второй половины X в. пересекаются в имени одного народа, приднепровских славян.
Terminus post quern поп появления географической номенклатуры с корнем «рос» на географических картах устанавливается из следующих соображений. Во всех случаях, когда географическая терминология каталонских и итальянских портоланов, касающаяся Крыма, может быть сопоставлена с бытовавшими ранее названиями тех же объектов, выясняется глубокая древность этой терминологии и отсутствие произвольных новообразований. Особенно доказательны не прямые совпадения терминов, которых очень много29, а кажущиеся расхождения итальянских и греческих названий типа Сюмболон (современная Балаклава)-Чембало, Феодосия-Кафа. Тождественность Сюмболона и Чембало совершенно очевидна - это слова, различающиеся лишь огласовкой, но с одинаковым набором согласных. В слове «Чембало» итальянских карт звучит античный Сюмболон. Еще более существенно сопоставление Кафы с Феодосией. В сочинении Константина Багрянородного, написанном в середине X в., Феодосия названа Кафой. Особенно интересно, что это наименование встречено в так называемом рассказе о Гикии, который включен Константином в его повествование, но, судя по целому ряду признаков, относится к первым векам нашей эры31. Между тем, не будь этого единственного упоминания о существовании термина «Кафа» в I тысячелетии н. э. у Константина Багрянородного, следовало бы полагать, что этот топоним позднего происхождения, не ранее времени появления генуэзцев в Причерноморье. Рассмотренная параллель Кафа-Феодосия показывает, что географическая терминология каталонских и итальянских портоланов отражает не только, так сказать, официальную, но и издревле бытовавшую наряду с официальной демотическую терминологию, скрытую от нас отсутствием источников и уходящую своими корнями, бесспорно, в I тысячелетие н. э., а может быть, и его начало.

Итак, в соответствии с греческими и арабскими письменными источниками и данными топонимики можно утверждать, что не позднее во всяком случае первой половины X в. в Западной и Восточной Таврике, а также в Северном и Восточном Приазовье обитал многочисленный и известный своим соседям народ, который византийские авторы называли росы, тавроскифы, скифы или тавры, а арабские писатели - русы32. Этому утверждению, опирающемуся на показания письменных источников, противоречит археологический материал. Вещественные памятники, прежде всего керамика раннеславянского или русского происхождения на Нижнем Дону или Тамани ранее XI в. отсутствует, но и позднее она не становится там господствующей33. На северном побережье Азовского моря и по берегам впадающих в него рек славянских памятников не обнаружено вовсе34, как нет их и в Крыму, исключая единичные находки, датирующиеся временем не ранее XII-XIII вв., и вещи, относящиеся к русской колонии в Херсонесе, также не ранее XII-XIII вв.35 Таким образом, сопоставление письменных и археологических данных приводит к внутренне противоречивому, во всяком случае на существующей стадии изучения, тезису: в I тысячелетии н. э. росы жили в Крыму, но в это время славянской Руси в Крыму не было.

Наличие противоречии в письменных и археологических данных требует прежде всего определения хронологических критериев, которыми мы будем руководствоваться при оценке сходства или различия описываемых материалов и сопоставляемых фактов. В степной и предгорной части Крыма сельские поселения, как правило, возникают в VII и погибают на рубеже IX-X вв. и лишь отдельные поселения существовали дольше, в течение X в. К XI в. оседлое население сосредоточилось в основном в Боспоре-Корчеве и Тмутаракани36. Таким образом, нижняя хронологическая грань привлекаемого для сравнения материала славянских памятников - это третья четверть I тысячелетия н. э., а верхняя - рубеж IX-X вв. Славянские памятники третьей четверти I тысячелетия были изучены археологическими работами по преимуществу последних 15-20 лет, а потому они не получили отражения ни в материалах дискуссии 1952 г., ни в упоминавшихся выше статьях 40-50-х гг., так или иначе затрагивавших вопросы появления славян в Крыму. Отсутствие же синхронных аналогий во многом обусловило недостоверность выводов как сторонников, так и противников тезиса о раннем проникновении славян в Крым. В работах археологов-славистов, опубликованных в недавнее время, определены характерные черты погребального обряда, планировки поселений, устройства жилищ, дана классификация керамики и указаны типологические особенности некоторых категорий вещей, присущих раннеславянским памятникам. Все это создает достаточно надежные критерии для оценки сходства или различия сопоставляемых с раннеславянскими синхронных памятников Крыма37.
Существующее противоречие в показаниях археологических и письменных источников о росах в логическом плане может быть снято двояким способом. Первый - поселения со славянской керамикой I тысячелетия н. э. в Крыму были, но они нам неизвестны. Второй - топонимы с корнем «рос» оставлены росами, для которых характерен не славянский, а иной массовый керамический материал. Оба эти предположения логически равновероятны, поэтому проверим их с точки зрения соответствия известным историческим фактам. На территории центральной и восточной части Степного Крыма, т. е. к востоку от Симферополя и вплоть до Керченского пролива, известно уже около 60 поселений конца VII - начала X в.38 Изученность этих памятников различна: часть подвергалась широким раскопкам или разведкам путем закладки разведочных раскопов и шурфов39, другие известны по подъемному материалу40. Ни на одном из этих поселений, насколько можно судить по данным исследователей, осуществлявших раскопки и разведки, а также исходя из результатов наших собственных разведок и сборов на памятниках, не найдено никаких материалов, которым можно было бы указать бесспорные аналогии в славянской керамике третьей и начала последней четверти I тысячелетия н. э. Речь, следовательно, идет о различных вариантах керамики пражского, корчакского, райковецкого, пеньковского, волынцевского, пастырского типов, характерных для поселений, расположенных в бассейне Днепра с его притоками41, и керамике так называемого южнославянского типа, известной на поселениях между Бугом и Дунаем, а также расположенных и южнее, в Румынии и Болгарии42. На отсутствии общих черт в керамическом комплексе степных поселений Крыма и славянской керамики X в. и позднее, т. е. собственно древнерусской, нет нужды останавливаться в силу их разновременности. На поселениях с керамикой пеньковского, пастырского и волынцевского типов имеется и керамика салтово-маяцкого и салтоидного облика, аналогии которой рассматриваемой посуде будут отмечены дальше.

Расположенные в степи крымские поселения отличает от раннеславянских не только керамика, но и характер планировки, конструкция жилищ, устройство хозяйственных поселений. Это со всей ясностью показали раскопки в центральной и южной частях Керченского полуострова В.Ф. Гайдукевича, Д.Б. Шелова, А.В. Гадло; в северной части Керченского полуострова - на Казантипском полуострове автора этих строк; в Юго-Восточном Крыму - В.П. Бабенчикова, М.А. Фронджуло, А.Л. Якобсона43. Отсылая за детальными описаниями к работам названных авторов, отметим некоторые особенности степных селищ Крыма. Жилища и хозяйственные постройки с обязательным зольником расположены на большой площади отдельными небольшими группами. Селища тяготеют к низинам, поймам степных рек, пологому морскому берегу и только изредка занимают возвышенные плато или холмы древних городищ. Местоположение этих селищ и принцип размещения отдельных хозяйственно-бытовых комплексов напоминают обычный у кочевых народов аильно-куренной способ размещения на становище родоплеменной группы44. Наши работы на севере Керченского полуострова показали, что в VIII—IX вв. здесь существовали поселения с жилищами легкого, очевидно юртообразного, облика. Наличие такого типа жилищ подтверждено находками на поселении обломков котла с внутренними ушками. Обитатели степных селищ Крыма раннесредневекового времени первоначально сооружали полуземлянки, близкие по конструктивным особенностям полуземлянкам салтово-маяцких поселений Подонья, а позднее перешли к использованию камня. Вначале им обкладывали земляные стенки котлована полуземлянок, а затем стали возводить постройки целиком из камня, сложенного зачастую в технике «в елочку». Печь, стоявшая чаще всего в северо-западном углу, имела вид ящика, сложенного из камня или вылепленного из самана и перекрытого толстой плитой обожженного самана, которая поддерживалась опорным столбом в центре топки. Конструкция печи заимствована у оседлого населения, обитавшего здесь с древнейших времен. Наряду с печами в жилищах использовались и небольшие открытые очажки в виде тарелкообразных углублений в полу45.

Таким образом, отсутствие на поселениях Центрального и Восточного Крыма материалов, которые можно было бы связать с ранними славянами, равно как и различия в планировке поселений, конструкции жилищ, устройстве очагов46, не позволяет считать славянским ни одно из 60 известных на этой территории поселений. Отсюда следует, что вероятность упустить поселение именно со славянским материалом очень мала. В западной части Крымского полуострова археологические исследования велись с меньшим размахом, нежели в Восточной, и средневековых памятников известно меньше47. Все же характерно, что на поселениях и в этом районе Таврики отсутствует славянская керамика. Особенно показательны результаты многолетних раскопок на скифском городище «Чайка», около Евпатории, где выявлены и строительные остатки поселения раннесредневекового времени с довольно обильным керамическим материалом. Стены помещений были сложены в обычной для крымских поселений этого времени технике «в елочку», а керамика не имеет каких-либо существенных отличий от найденной в Центральном и Восточном Крыму48.
Нам остается сопоставить с известными фактами второе предположение: для росов в Крыму характерна не славянская, а какая-то другая керамика и не славянский, а какой-то другой тип поселений. Такой вывод, вытекающий из письменных источников, полностью соответствует и археологическим материалам. Керамику из всех известных степных и приморских поселений Крыма второй половины I тысячелетия н. э., рассматриваемую в качестве этнического индикатора, можно разделить на две большие группы. К первой группе отнесем керамику, лишенную каких-либо этнизирующих признаков. Сюда войдет посуда, в формах и технологии изготовления которой продолжаются античные традиции причерноморских городов. Эта группа включает прежде всего всю тарную керамику - пифосы и амфоры49, и столовую посуду с покрытиями вначале типа обмазок, так называемая поздняя краснолаковая50, а затем ранние группы поливной посуды51. К первой же группе относятся столовая посуда без покрытий, выполненная на ножном гончарном кругу, обычно хорошо отмученного теста, тщательного обжига, тонкостенная. Это миски, чашки, кружки, кувшины. В последней категории вещей особый интерес представляют высокогорлые кувшины с плоскими ручками52. Для сосудов первой группы характерно широкое распространение их на большой территории, включающей весь юг Восточной Европы, а если говорить о поздней краснолаковой и поливной посуде, то все Причерноморье и Восточное Средиземноморье53. Естественно, что керамика этой группы не может служить этническим признаком.

Вторую группу составляет керамика, имеющая особенности, указывающие на ее этническую принадлежность или хотя бы ареал, связанный с каким-либо этническим кругом. К этой группе принадлежат горшки, по преимуществу шаровидных очертаний, и кувшины более или менее вытянутой, яйцевидной формы, зачастую типа ойнохой. Венчики горшков обычно прямые, слегка отогнутые, встречаются витые, утолщенные налепным валиком. Венчики украшались защипами, насечками, нарезами. Сосуды украшали чаще всего врезным волнисто-линейным узором по плечикам либо поясками сплошного рифления. Реже встречается орнамент из пролощенных полос или лощения, покрывавшего сплошь поверхность сосуда54.
Близкие связи этой керамики с синхронной керамикой из Приазовья, Подонья, в меньшей мере Северного Кавказа - установленный факт, многократно обоснованный в ряде работ, и лишний раз приводить доказательства нет нужды55. В равной мере несомненным фактом является тесная близость между жилищами населения Подонья и Приазовья, с одной стороны, и первоначальными жилищами населения, осваивавшего с VII в. н.э. территорию Степного и Приморского Крыма - с другой56. Следовательно, не только керамический материал, но и формы и конструктивные особенности жилищ, устройство очагов, в особенности наличие открытых очагов, указывают на этническую общность населения Степного и Предгорного Крыма второй половины I тысячелетия н. э. с обитателями Подонья и Приазовья. Этот вывод существенно подкрепляется тесной близостью, а во многих случаях и полным единством типа погребальных сооружений и обряда захоронения в грунтовых могильниках степей Крыма и Приазовья, а также некоторых могильников Северного Кавказа57. Некоторые особенности погребального обряда и инвентаря (прежде всего наиболее распространенный тип грунтовой могилы) - ямное погребение, западная ориентация погребенных, положенных на спину, наличие следов гробовищ, в ряде случаев смещение костей в кучу, бедность инвентаря, состоящего почти исключительно из горшка с пищей58, - ограничивают общность населения Степного Крыма не со всей салтовской культурой, а лишь с ее так называемым зливкинским вариантом. На этот факт указывает и керамика поселений и могильников, имеющая наибольшую близость именно со степным, зливкинским, а не с лесостепным, салтовским вариантом салтовской культуры. Грунтовые могильники Приазовья и Таврики объединяет также антропологический тип погребенных, почти исключительно брахикранный59. Впрочем, в Крым проникали и группы носителей культуры типа Салтовского, Дмитровского и аналогичных городищ. На это указывает материал из недавних раскопок в Центральном Крыму поселения в урочище Тау-Кипчак60, где расположение жилищ, их тип, отсутствие высокогорлых кувшинов с плоскими ручками и наличие грушевидных кувшинов с орнаментом, выполненным лощением, - все ведет в область лесостепного варианта салтовской культуры. Керамический материал такого же типа, что и в поселении Тау-Кипчак, был обнаружен нами при обследовании поселения в урочище Холодная Балка, расположенного также в Центральном Крыму.
Итак, приведенные аргументы, указывая на этническую общность населения Степного и Предгорного Крыма второй половины I тысячелетия н. э. с алано-болгарским миром Подонья и Приазовья не дают возможности какой-либо иной этнической атрибуции степных поселений раннесредневековой Таврики. Этот вывод, однако, не снимает полностью возможности допущения проникновения в раннесредневековое оседлое население Крыма немногочисленных и этнически разнородных групп, в том числе и славянских, которые не оставили никаких археологических следов.

В ходе дискуссии конца 40-50-х годов о времени появления славян в Крыму поднимался вопрос о возможности видоизменения материальной культуры славян в Крыму, попавших в иное этническое окружение и под его воздействием. На этот вопрос приходится ответить отрицательно, ибо, как было показано, население Таврики по основным этнографическим компонентам и антропологическому облику было связано с обитателями степей Подонья и Приазовья. К этому можно добавить, что видоизменение материальной культуры не происходит внезапно, его внешним выражением являются переходные формы, которые в данном случае нигде не прослеживаются. Кроме того, во взаимоотношениях с носителями разноэтничной салтово-маяцкой культуры славяне как представители одноэтничной культуры обладали, по-видимому, весьма сильной противоассимилиционной стойкостью. Так, в Саркеле славяне и носители салтовской культуры, живя в одном городе, этнографически не смешивались, сохраняя свою культуру61. В равной мере это явление наблюдается и в группе славянских поселений, расположенных неподалеку от Харькова. Здесь славянское население, очевидно северяне, было оторвано от основного этнического массива и жило в окружении народов салтовской культуры. В этих условиях славяне сохранили основные этнические признаки и свою, роменскую, культуру62. В тех же случаях, когда смешение славянских и салтовских элементов все-таки происходило, оно отражено в материальной культуре смешанных форм. Это явление было давно отмечено Б.А. Рыбаковым, который, характеризуя керамику из с. Свистуново в Надпорожье, отметил, что в ней наблюдается своеобразное смешение славянских и салтовских черт63. На некоторых поселениях Южной Молдавии, в области так называемой южнославянской культуры, также прослеживаются переходные типы посуды, в которых как бы синтезировались салтовские и славянские формы64.

Итак, резюмируя сказанное, приходим к выводу, что топонимы с корнем «рос» как в восточной, так и в западной частях Крыма расположены на территории, где со второй половины I тысячелетия н. э. массовый археологический материал удостоверяет существование населения, этнически близкого населению Подонья и Приазовья и связанного вместе с тем по ряду признаков с населением предшествовавшего, т. е. античного, периода. Никакого другого этнически определенного материала раннесредневековые поселения степной и предгорной Таврики не содержат. Этим самым определяется решение вопроса об этнической принадлежности топонимов с корнем «рос». Неизбежность такого решения существенно обусловлена еще одним аргументом. В одном из поселений VIII-X вв., расположенном в Западном Крыму, на Тарханкутском полуострове, у с. Окуневка, раскопано массивное каменное сооружение, которое, по аргументированному мнению исследователя, было маяком65. Место, где находилось поселение у с. Окуневка, на портоланах называется Rossofar, т. е. росский маяк66. Этот факт может указывать на развитое мореходство обитателей поселения, т. е. росов. А это обстоятельство в свою очередь следует сопоставить с известиями византийских авторов о росах, обитавших у Северного Тавра и совершавших нападения на Константинополь на многочисленных кораблях еще в IX в.67 Поскольку росы обитали там и приходили оттуда, где раньше жили тавры и тавроскифы, на крымских росов и были перенесены эти наименования.

Таким образом, крымские топонимы с корнем «рос» и археологический материал из раннесредневековых поселений Таврики подтверждает положение Д.Т. Березовца о полной или частичной идентификации носителей салтовской культуры с русами арабских географов68. Рассмотренный археологический материал разъясняет вместе с тем еще и другой важный факт. Поселения на западном побережье Крыма, на Тарханкутском полуострове, как и почти все поселения Приморского и Степного Крыма, погибают в начале X в.69, что, по-видимому, связано с периодом первой печенежской активности. Отсюда следует, что к крымским росам относятся лишь те упоминания византийских писателей о росах - опытных мореходах, которые датируются не позднее начала X в.
В рамках предлагаемого решения находит объяснение ряд важных для понимания средневековой истории Северного Причерноморья текстов Льва Диакона, вызывавших острую полемику, начиная еще с XIX в. Лев Диакон, трижды упоминая о Киммерийском Боспоре, во всех случаях связывает его с Русью. В первом отрывке Лев рассказывает о послах, которые были направлены Цимисхием к Святославу, чтобы побудить его покинуть Болгарию и удалиться в свои области и к Киммерийскому Боспору70. Получив отказ Святослава, Цимисхий, говорит Лев Диакон в другом отрывке, вторично направил послов к Святославу, которые должны были напомнить русскому князю о поражении его отца Игоря, приплывшего к Константинополю со множеством хорошо снаряженных кораблей, а к Киммерийскому Боспору добравшемуся едва лишь с десятком ладей. И, наконец, в третьем тексте сказано, что перед отправлением в поход против Руси Цимисхий направил в низовья Дуная византийский флот, чтобы «скифы» не могли уплыть на родину и к Киммерийскому Боспору71.
Эти отрывки из Льва Диакона образуют основной из краеугольных камней концепции о Приазовской Руси, а потому им посвящена значительная литература, собственно все работы, в которых так или иначе идет речь о Приазовской Руси. В оценке упомянутых текстов взгляды исследователей резко расходятся: от приписывания Льву Диакону утверждения, что Боспор Киммерийский - родина росов, до полного отрицания каких-либо реальных этнографических соответствий между сообщениями Льва и территорией Таврики72. В настоящее время можно считать доказанным, что мнение, приписывающее Льву Диакону отождествление Боспора Киммерийского с родиной росов, обусловлено неточностями перевода73. Но вместе с тем существует и другая крайность. Утверждается, что Лев Диакон пришел к своим выводам чисто книжным путем, отождествив народ рос с тавро-скифами, обитавшими, по мнению кабинетных географов его времени, в районе Ахиллова Бега. А его Лев, не обладавший четкими географическими представлениями о северных берегах Черного моря, помещал недалеко от Боспора Киммерийского74. С таким объяснением согласиться трудно. Из цитируемых текстов Льва Диакона совершенно очевидно наличие связи в представлении этого писателя между областями Святослава, т. е. родиной Руси, и Киммерийским Боспором, хотя эти области Львом и не отождествляются. Рассматриваемое объяснение не учитывает имеющихся сведений о том, что Боспор в XII и XI вв. назывался, очевидно, Росией или Русией, и оставляет без внимания наличие на северном побережье Азовского моря упоминавшихся топонимов с корнем «рос». Но ведь эти топонимы не измыслили ни Лев Диакон, ни кабинетные географы. Стремление как-то осмыслить одноименность воевавших в Болгарии росов и Боспора-Росии, а возможно, и других крымских и приазовских топонимов с корнем «рос» и обусловило стойкое словосочетание Льва Диакона, упорно связывавшего Боспор Киммерийский с родиной росов. Впрочем, для этого у Льва могла быть и другая причина. Доказано, что этот автор был знаком с Окружным посланием Фотия75 и, таким образом, осведомлен о нападении росов на Византию ранее X в. Поскольку, как мы пытались показать, эти росы были крымскими росами, то это и привело Льва Диакона к мысли о том, что росы Святослава, воевавшие с Византией в Болгарии, как-то связаны с росами, нападавшими на Византию из Крыма.

Вопрос о том, почему славяне Приднепровья то ли одновременно с крымскими росами в IX в., то ли позднее, с X в., также стали называться росами или Русью, выходит далеко за пределы стоявших передо мною задач. Как бы этот вопрос не решался, а предлагаемые решения многочисленны и зачастую противоположны76, можно думать, что Днепровскую Русь византийские писатели называли тавроскифами и таврами именно потому, что на нее было перенесено название народа, действительно обитавшего в Крыму в VIII—IX вв., т. е. росов.