Новая статья В. Орлова.

Народная мудрость.
Но кто же он? Хитрец и лгун?
Или шпион? Или колдун?
Каких дворцов он господин?
Каких отцов заблудший сын?

В. Высоцкий.

У мудрых наших пращуров того, что мы называем художественной литературой, не было вообще. Любое художественное, то есть выдуманное автором произведение, любое описание того, чего на самом деле не было по их системе ценностей рассматривалось как заведомая ложь.

Вводить в обман и намеренно предаваться такому обману считалось большим грехом, а потому и не получали на Руси хождения из пальца высосанные страдания напридуманных персонажей. Это только в екатерининские времена куртуазным стало держать в будуаре томик очередного французского графомана, многословно воспевающего пустопорожнюю интрижку никогда в реальности не существовавших лиц.

А до того, как заразиться от Запада этой мозговой гонореей, наши предки сенсорное голодание утоляли не вымыслами, а пересказами событий, имевших, по их мнению, под собой реальную подоплёку. И литературное наследие они нам оставили соответствующее – былины и сказки.

О былинах даже и говорить нечего – уже само название их происходит от слова «быль» , то есть то, что было на самом деле. А сказки стали восприниматься как фантастические истории только в XIX веке с подачи на французских романчиках взращенных «просвещённых» исследователей русской культуры. Вы только задумайтесь, до какой степени эти люди оказались оторваны от корней, что культуру своего собственного народа им пришлось изучать, как обычаи какого-нибудь папуасского племени. Хотя, что я на них гнилю – вы что ли лучше?!

Руки чешутся вставить здесь слова не абы кого, а человека, сделавшего себе имя и карьеру на эксплуатации псевдонародного стиля. Я имею в виду художника Ивана Яковлевича Билибина: «Только совершенно недавно, точно Америку, открыли старую художественную Русь, вандальски искалеченную, покрытую пылью и плесенью. Но и под пылью она была прекрасна, так прекрасна, что вполне понятен первый минутный порыв открывших ее: вернуть! вернуть!» (1910 г.).

Лучшего свидетельства, пожалуй, и не найти. Рукой Билибина вся интеллигенция «серебряного века» расписалась в абсолютном незнании того, что любой человек, считающий себя русским, должен был впитать с молоком матери. Того, что делает русского, собственно, русским…

Однако, вернёмся к сказкам. Их название происходит от слова «сказ» . Мы сегодня в том же смысле употребляем однокоренное слово рассказ, то есть некое недлинное повествование о каких-то событиях. При этом автоматически подразумевается, что события эти имели место быть в действительности. А если надо описать в рассказе какой-то свой вымысел, то такой рассказ мы помечаем ремаркой «фантастический».

Во времена оны слушатели в реальности описываемых в сказах событий тоже не сомневались. А словом «сказка» именовался тогда не литературный жанр, а свидетельские показания. Тогдашние протоколы допросов изобилуют записями типа «…по сказкам дворовых людей» – мы бы сейчас сказали: «…по показаниям свидетелей» . А главным документом, отражающим состояние податного, то есть налогооблагаемого, населения Империи, аж, до первой половины XIX века были Ревизские сказки. Так, что всё более чем серьёзно!

Вот и те сказки, которые ныне употребляются в основном для усыпления малолетних отпрысков, есть ни что иное, как рассказ об обычных для наших предков явлениях. А то, что в них присутствует сверхъестественный антураж – так это оттого, что волшебные сказки повествуют не о людях, а о богах. Русские народные сказки – всего лишь калька со славяно-языческих верований, это десакрализованные мифы.

Здесь вся мудрость, а другие книги читать – только время терять!



Именно поэтому сказку надо воспринимать не как досужий вымысел, коим является вся современная литература, а как конспект религиозных представлений. Отсюда и никакого противоречия в подходе наших предков ко лжи и в их же отношении к сказкам. Они верили, что боги существуют и сказки, соответственно, не были для них ложью, поскольку считались документальными рассказами о реальных событиях из жизни богов. И Александр Сергеевич крупно ошибся, когда брякнул, что «сказка – ложь» . Но, да, что с него взять – он дитя своей эпохи, в которую модно было по-французски изъясняться лучше, чем на родном языке.

Когда же поймёшь, о ком на самом деле рассказывают сказки; когда вспомнишь настоящие имена славянских богов, прикрытые ныне фиговыми листками нелепых псевдонимов, то и восприниматься они начинают совсем по-другому. В них появляется совсем другая логика, а поступки персонажей приобретают новый смысл. Да, и на самих персонажах акценты существенно смещаются.


Например, когда просто читаешь, как Иван-дурак по совету Бабы-Яги отправляется добывать смерть Кощея – это одно. И даже ошибочно кажется, что Иван в этой драме главный герой. Но когда маски снимаешь и узнаёшь, что Баба-Яга – это славянская богиня судьбы Макошь, что Кощей – это славянский бог зла и безумия Чернобог, что Тридесятое царство – это Мир мёртвых, что Кощей и Баба-Яга – брат и сестра, что между ними существует застарелый семейный конфликт и что Баба-Яга даёт советы, заглянувшему к ней простофиле, отнюдь не бескорыстно, а преследуя собственную цель его руками устранить братца – это уже совсем другое! И Иван на таком фоне выглядит уже далеко не главным героем, а второстепенным персонажем, разменной монетой в конфликте высших сил! Поэтому-то он и дурак – а как ещё назвать человека, влезшего по недоумию в разборку богов?!

Дураки в русских сказках делятся на две категории.

Первая – собственно, клинические идиоты. Интрига, разворачивающаяся в повествовании вокруг них, это типичная комедия положений, базирующаяся на полном непонимании одним из персонажей ситуации. Поступки героя в данном случае неадекватны и неуместны. Например, дурак одевает шапки на пеньки, чтобы те не замёрзли; выбрасывает из телеги новый стол, поскольку уверен, что он на имеющихся у него «ногах» сам способен доскакать до дому; кормит кашей собственную тень и так далее.

По большому счёту, сказки такого плана – это не столько сказки, сколько анекдоты. В них нет ничего фантастического и сверхъестественного, а есть банальный бытовой абсурд. Последнее и объясняет психологическую причину их живучести и популярности. Сопоставляя себя с главным героем, слушатель на его фоне получает как бы подтверждение своей «разумности», что резко повышает самооценку.

По сказкам данного типа можно буквально изучать историю миропознания и взаимодействия с другими народами. Если в архаичных вариантах «дурацких» сказок главный герой происходит не то, что из своей среды, а прямо из собственной деревни (а то и семьи), то со временем «дуростью» наделяются чужие далёкие люди. Причём, она «прогрессирует» и становится качеством уже не отдельных личностей, а целых народов. Так, если до XVII века героем сказок абсурда является конкретный деревенский дурачок, то в XVII-м его индивидуальные черты приписываются этнической группе – уроженцам Вятки. В XVIII веке «вятских», как героев «дурацких» анекдотов, вытесняют чухонцы; в XIX-м чухонцев сменяют пошехонцы, а в XX-м место пошехонцев в устном народном творчестве уверенно занимают чукчи. Причём, процесс «одурачивания» на чукчах отнюдь не остановился – вспомним концерты Михаила Задорнова и его ставшую классической характеристику американцев: «Ну, тупые!» - так, что есть куда развиваться…


Вторая категория дураков – это люди, у которых с психикой и коэффициентом интеллекта всё в порядке, но поведение их не укладывается в привычные стереотипы. Этих дураков отличает нестандартное мышление и творческий подход к решению проблем. Квинтэссенцией подобного типажа стал образ Ивана-дурака.

В сказках дурак второго типа, как правило, младший ребёнок в семье. Очень часто это третий сын старика-отца. Преклонный возраст родителя обычно подчёркивается для того, чтобы показать, что Иван-дурак последняя надежда своего отца, который больше иметь детей, видимо, физиологически не может. А усугубляется положение тем, что сам Иван не женат и наследников не имеет. В случае гибели Ивана, род обречён пресечься, поэтому, когда Иван начинает просить отца отпустить его на поиски сгинувших старших братьев, старик долго не соглашается и благословения не даёт.

Некоторые сказки, однако, подкидывают косвенную информацию, которая заставляет усомниться в Ивановом происхождении. В ряде сказок повествуется, что зачатие Ивана наступает магическим способом и связано с употреблением волшебной пищи. В сказке «Покати-горошек» мать главного героя беременеет им, проглотив горошину; в сказке «Иван-вдовий сын» – съев лепёшку; в сказке «Иван Водович» – испив водицы; а в сказке «Иван-коровий сын» вкусив продукты приготовления мифической рыбы-златопёрки, одновременно «становятся непраздными» царица, полакомившаяся собственно рыбой, дворовая девка, облизавшая поднос, и корова, которой достались помои.

Видимо, сомневаются в своём родстве с Иваном и его старшие братья, которые в начале сказки третируют его, а в конце, когда тот добивается успехов, вообще, не раздумывая, убивают его и делят между собой добытые им трофеи.

Тут надо сказать, что мифологема «трёх братьев» – одна из самых распространённых в фольклоре арийских народов. Самые известные из таковых – три брата-олимпийца Зевс, Аид и Посейдон. Их нумерология зашифрована даже в их атрибутах: символ власти Зевса – жезл с одной вершиной, Аид пользуется двузубой рогатиной, а Посейдон – трезубцем. Оборов своих извечных противников титанов, братья поделили между собой власть над миром: Зевс получил в удел небеса, Аид – Подземное царство, а Посейдон стал владыкой водной стихии.

Комплементарны этой триаде ведические боги, рождённые первичными водами прежде всего сущего: Эката (Первый), Двита (Второй) и Трита (Третий). Трита, как и Посейдон, каким-то образом связан с водой, о чём говорит, хотя бы, его прозвище Аптья – «водный» (сравним так же с Иваном Водовичем русского фольклора).

К моменту формирования «Ригведы» миф о трёх братьях уже был основательно позабыт. Эката, например, вообще в «Ригведе» не упомянут, а Трита хотя и упоминается около сорока раз, но только как второстепенный персонаж и не имеет ни одного гимна, посвященного лично ему. Околоведические апокрифы донесли до нас лишь отголосок того сказания: три брата, ищут некое сокровище, которое, судя по косвенным признакам, достаётся младшему. Из зависти двое старших сбрасывают его в колодец, который оказывается входом в Подземное царство:
Трита, посаженый в колодец, взывает к богам о помощи…
Это услышал Брихаспати, создающий широкий простор из узости.

- О, Небо и Земля, узнайте обо мне! («Ригведа» I, 105:17)

Путешествуя по нему, Трита обретает напиток бессмертия, который помогает ему вернуться в Мир живых. Это же просто конспект русской сказки «О молодильных яблоках и живой воде» ! Вернее, наоборот, наша сказка конспект ведического мифа…

Подозревается Трита так же в том, что это он убил трёхглавого дракона Вишварупу (прообраз нашего Змея Горыныча) , хотя по ныне канонизированной брахманской версии этот подвиг приписывается более пропиаренному Индре. В любом случае без Триты не обошлось: «И тогда [перед битвой с Вишварупой] Индра призвал к себе бога Триту. Никто не знает истинного происхождения этого божества, родившегося в первозданных водах, и обитель его далека и никому не ведома. Но туда, в далекую и таинственную обитель Триты, отсылаются силой молитвы всякое зло и грехи, туда уходят от праведного все беды, и болезни, и недобрые сны. Бог Трита отпускает грехи бессмертным и смертным, принимая на себя всякую вину и всякое зло».

Без параллелей в данном случае не обойтись. В русских сказках в том, что победителем Змея Горыныча был именно третий сын Иван-дурак никто не сомневается. Уверена в этом и «Авеста»: авестийского Горыныча, трёхглавого огнедышащего дракона Аж-и Дахака тоже одолевает, с третьей попытки, герой, носящий числительное в качестве имени – Траэтона.

Траэтаона (Трайтона, Фретон, Фаридун, Феридун) был третьим сыном кузнеца. Опять же есть версия, что в семье кузнеца он был не родным ребёнком, а принятым на воспитание подкидышем (полная аналогия с Зигфридом из «Сокровищ Нибелунгов» ). Жил Траэтаона в стране Баври, что переводится как «Страна бобров» . Правил той страной в те времена узурпатор и тиран трёхглавый Дахак.

Дахак изначально был рождён человеком, но, дорвавшись (насильственным, разумеется, путём) до власти, настолько покрылся пороками, что стал терять человеческий образ. Вместо человеческой головы у него на плечах выросли три змеиные и он превратился в Змея. Питаться Змей предпочитал сердцами своих подданных.

Жертв на прокорм Змея выбирали по жребию и однажды такой жребий выпал Траэтаоне. У последнего, однако, были совсем другие планы, а потому, выковав себе оружие и подняв промасленный фартук кузнеца, как знамя, Траэтаона выступил на Дахака (фартук был красным, поэтому с тех самых пор красное знамя стало символом любого восстания или революции).

С Траэтаоной увязались было два старших его брата, однако, их воинский пыл очень быстро остыл и они решили, что юного бунтаря лучше утихомирить по-семейному. А потому, по дороге они просто предприняли попытку столкнуть его в колодец – вспоминаем аналогичный ведический сюжет про Триту Аптью, сброшенного старшими братьями в колодец.

Далее по текстам немного не ясно то ли Траэтаона себя в колодец сбросить не дал, то ли сумел из него выбраться – факт, что до Аж-и Дахака он всё же добрался.

Битва была жестокой. Трижды Траэтаона срубал Змею головы и трижды они отрастали вновь:
36. …Наследник рода Атвьи
Трайтаона могучий,
Который из всех смертных
Наипобедоносным
Был после Заратуштры;

37. И поразил он Змея
Трехглавого Дахаку –
Трехпастый, шестиглазый,
Коварный, криводушный,
Исчадье дэвов, злой,
Могущественный, сильный,
Он сделан Анхра-Манью
Сильнейшим быть во Лжи
На гибель всего мира,
Всех праведных существ («Авеста», гимн Хварно).


Поняв, что Аж-и Дахак бессмертен, Траэтаона приковал его до скончания времён в кратере потухшего вулкана Демовенд. В конце времён настанет время, когда оковы падут, Змей Дахак освободится и «…ворвётся в мир, чтобы предаваться греху, он совершит неисчислимые печальные грехи; он уничтожит третью часть человечества, рогатого скота, овец, и других существ Ахура-Мазды; он осквернит воду, огонь, и растительность, и совершит тяжкие грехи» (Зенд-и Вохуман Яшт»).

Тогда Ахура-Мазда вернёт к жизни Траэтаону. Увидев своего прежнего победителя Аж-и Дахак попытается умаслить его льстивыми речами, соблазняя поделить власть над миром, но Траэтаона «…не станет слушать его слова, и ударит его по голове палицей, а ударив убьет его; после этого опустошения и бедствия навсегда уйдут из этого мира, и начнется новая эпоха» (Зенд-и Вохуман Яшт»).

Итак, налицо сходство, как это принято называть, до степени слияния. Мы имеем: трёх братьев, противостояние трёхглавому дракону, успех младшего брата, вероломство старших и попытку ими убить младшего, сбросив в колодец. Вот для сравнения фрагмент сказки «О молодильных яблоках и живой воде» :
…Долго ли, коротко ли, доехали до росстаней. Иван-царевич и говорит братьям:
- Покараульте моего коня, а я лягу, отдохну.
Лег он на шелковую траву и богатырским сном заснул. А Федор-царевич и говорит Василию-царевичу:
- Вернемся мы без живой воды, без молодильных яблок - будет нам мало чести, нас отец пошлет гусей пасти.
Василий-царевич отвечает:
- Давай Ивана-царевича в пропасть спустим, а эти вещи возьмем и отцу в руки отдадим.
Вот они у него из-за пазухи вынули молодильные яблоки и кувшин с живой водой, а его взяли и бросили в пропасть. Иван-царевич летел туда три дня и три ночи…

Когда всё идёт гладко, Иван-дурак склонен к созерцательности, аутизму и депрессиям. Большую часть свободного времени дурак лежит на печи и лишь изредка тешится сбором грибов или игрой на музыкальных инструментах – дудочке или гуслях. Тут мне вспомнилась просто вопиющая параллель с… Шерлоком Холмсом (этот, правда, играл не на гуслях, а на скрипке, но в целом поведение их имеет много общего).
Аналогия лишь на первый взгляд кажется неуместной.



Слово сэру Артуру Конан-Дойлю:
-…У вас, Холмс, опять очень утомленный вид.
- Да, начинается реакция. Теперь я всю неделю буду как выжатый лимон.
- Как странно у вас чередуются периоды того, что я, говоря о другом человеке, назвал бы ленью, с периодами, полными самой активной и напряженной деятельности.
- Да, - сказал он, - во мне заложены качества и великого лентяя и отъявленного драчуна. Я часто вспоминаю слова Гете: Schade, dass die Natur nur einen Menschen aus dir schuf, denn zum wuerdigen Mann war und zum Schelmen der Stoff [Как жаль, что природа сделала из тебя одного человека: материала в тебе хватило бы и на праведника и на подлеца]…
- …Как несправедливо распределился выигрыш! - заметил я. - Все в этом деле сделано вами. Но жену получил я. А слава вся достанется Джонсу. Что же остается вам?
- Мне? - сказал Холмс. - А мне – ампула с кокаином.

И он протянул свою узкую белую руку к несессеру («Знак четырёх»).

-…Этот случай спас меня от угнетающей скуки, - проговорил Шерлок Холмс зевая. – Увы, я чувствую, что скука снова начинает одолевать меня! Вся моя жизнь – сплошное усилие избегнуть тоскливого однообразия будней («Союз рыжих»).

Конан-Дойль был по профессии врачом и дал прекрасное описание клинической картины гениального сыщика. В парамедицинской прессе таким пациентам дали общее название – адреналиновые наркоманы. Это люди, неприспособленные к монотонному течению жизни, к рутине, обыденности и однообразию. Им делается плохо, когда у них всё хорошо. Их стихия – экстрим, их «рабочее» состояние – стресс. Их нормальная жизнь начинается только при повышении уровня адреналина в крови. В этот момент они сворачивают горы и поворачивают вспять реки. Когда же стрессорный фактор устранён, истощённый организм адреналинового наркомана сначала предаётся отдыху, что внешне проявляется апатией и депрессией, а потом, по мере восстановления, требует всё новых и новых порций возбуждающего гормона. И если в этот момент адекватного раздражителя не подвернулось, адреналиновый наркоман начинает метания между самоубийственными видами экстремального спорта и наркотиками первитинового ряда.


Иван-дурак – типичнейший адреналиновый наркоман. Его энергия по характеру взрывная. Несмотря на то, что подавляющую часть жизни он проводит на печи, он чрезвычайно лёгок на подъём. Его не останавливают ни протесты отца, ни слёзы матери, ни предстоящие трудности: «А коня не дашь, так пешком уйду!» . И родители, видимо, прекрасно знающие «ровный и спокойный» сынулькин характер, в конце концов, скрепя сердце, отпускают его. А на первом же перекрёстке свой диагноз адреналинового наркомана Иван-дурак подтверждает на сто десять процентов, из всех возможных вариантов выбирая тот, который сулит наибольшие неприятности – «…и коня потеряешь, и сам жив не будешь!» .

У Ивана-дурака проблемы выбора просто нет!


Если вчитаться в сказки повнимательнее, то можно заметить, что дурака мало интересует конечная цель – его привлекает сама борьба за неё. При этом, даже находясь в невыгодном для себя положении, он не устаёт усложнять себе жизнь, продолжая забрасывать судьбу дополнительными перчатками. Заранее зная о печальных результатах своих действий, он абсолютно игнорирует инструкции, полученные им от Сивки-бурки, Серого волка или Бабы-Яги. Так, в сказке «Молодильные яблоки» несмотря на настойчивые увещевания Серого волка, дурак всё-равно целует (в неадаптированном варианте насилует) спящую богатырку Синеглазку, та поднимает тревогу и за похитителями молодильных яблок бросается погоня.





Парадоксально, но это безразличие к конечной цели имеет и положительную сторону – Иван-дурак абсолютно бескорыстен и неамбициозен. Его интерес к процессу, а не к результату и обусловливает его равнодушие, как к победе, так и к поражению. Будучи зарезанным/сброшенным в пропасть из зависти братьями, после оживления его верным Серым волком, дурак не мстит и даже не объявляет себя, а инкогнито селится в своём городе и подвизается в учениках у башмачника. Хэппи-энду в этой сказке помогает лишь случайность – Синеглазка является за алиментами и находит отца двоих своих сыновей среди кабацкой голи. Но даже когда подлость братьев предана огласке, Иван их прощает и уезжает с Синеглазкой в «её Девичье царство».

Это тоже важный момент: Иван не наследует своему отцу, а получает титул в качестве приданого. Примечательно, что в большинстве сказок он вступает в брак не с дочкой здравствующего монарха с потенциальной возможностью самому занять трон после смерти тестя – как правило, его женит на себе состоявшаяся и самодостаточная суверенная правительница. Та же, Синеглазка, например, царица Девичьего царства. Или Марья Моревна – грозная королевна.

Иван-дурак становится Иваном-царевичем в результате морганатического брака и по этой причине он обречён до конца дней своих оставаться царевичем или, по-западному, принцем, то есть членом царской семьи без перспектив занять трон. Брак Ивана неравный и неравноправный. Он является лишь супругом царицы, но не царём и даже не соправителем. Особенно ярко показано это в сказке «Марья Моревна». Отправляясь на очередную войну, грозная королевна Марья мало того, что оставляет Ивана дома, так ещё и даёт ему кучу приказаний, как вести себя в её отсутствие.

Проделки Марьи Моревны.




В такой схеме некоторые исследователи фольклора видят докатившееся до нас эхо матриархата, когда власть передавалась по женской линии от правительницы к правительнице, а их мужья (которых могло быть много) никакой существенной роли в исполнении властных полномочий не играли.

Признаюсь, мне бы очень хотелось поверить в эту версию, поскольку она помогла бы с датировкой сказок. Матриархат сошёл на нет где-то в III тысячелетии до нашей эры, соответственно, если он нашёл отражение в сказках, то значит, что они созданы были не позднее этого времени и сейчас им, как минимум, 5000 лет.

Увы, но надо признать, что более вероятной представляется другая версия, что многочисленные упоминания о женщинах-воительницах и правительницах попали в наш фольклор гораздо позже, когда наши предки во II веке до нашей эры столкнулись с сарматами.

Современные им греки считали сарматов потомками скифов и амазонок. Со скифами сарматы, действительно, были в родстве, а вот амазонок греки приплели в их праматери в виду того, что у сарматов женщины имели равное положение с мужчинами.

Сарматских женщин Геродот описывал так: «…ездят верхом на охоту с мужьями и без них, выходят на войну и носят одинаковую с мужчинами одежду… Ни одна девушка не выходит замуж, пока не убьет врага» . Сообщению Геродота вторит Помпоний Мела: «[сарматы] племя воинственное, свободное, непокорное и до того жестокое и свирепое, что даже женщины участвовали в войне наравне с мужчинами» . Эти свидетельства подтвердили археологические исследования: в могилах сарматских женщин, даже, маленьких девочек, при раскопках нашли, не только украшения и игрушки, но и оружие.

Жреческие же должности у сарматов занимались исключительно женщинами. Исповедавшийся ими культ, с обильными человеческими жертвоприношениями, отличался изуверством даже по меркам своего времени. Капища сарматских колдуний, обнесённые частоколами, с насаженной на каждую тычину отрубленной головой, настолько плотно врезались в коллективное бессознательное русского народа, что до сих пор присутствуют в наших сказках под видом описаний жилища Бабы-Яги.

Так, что, скорее всего, по национальности все эти сказочные богатырки Синеглазки, богатырши Поляницы, грозные Марьи-королевны и даже старухи с разбитыми корытами – скорее всего, сарматки.

Хотя, нельзя исключать и того, что основной стержень тянется из глубин тысячелетий, из матриархата, а на него по мере времени лишь нанизывались какие-то новые штрихи и детали. Так, всё в той же Бабе-Яге легко читаются черты не только Макоши, но и куда более архаичного божества – Великой Богини-матери, чьи корни уходят в палеолит.

Иначе чем объяснить столь выраженное в наших сказках женское начало? При глубоком анализе выясняется, что в наибольшем выигрыше по окончании сказочных перипетий оказываются женщины. Проиллюстрируем, чтобы не отвлекаться на пересказы, хорошо всем известным примером – сказкой «Царевна-лягушка» .




Попробуем расставить всё по своим местам…


Фабула сказки в нынешней примитивной трактовке, действительно, выглядит патетически: злой чародей похищает возлюбленную главного героя, кою оный герой, ценой неимоверных усилий убив злодея, возвращает себе. Однако, как известно «дьявол кроется в деталях» . А как раз эти-то детали, скромно умалчиваемые в нынешних редакциях сказки, и не дают сформировать верную картину описанных событий.

Начнём с вопроса – а как прекрасная царевна стала лягушкой? Сама она в сказке говорит Ивану, что её превратил в лягушку на три года злой колдун, но за что и почему не уточняет. Многое, если не всё, становится понятным, когда выясняется, что своей метаморфозе она обязана не гипотетическому злопыхателю, а… собственному отцу. Причём, и причина для подобной экзекуции у отца имелась более, чем весомая. Дело в том, что отцом-то царевны-лягушки является не кто иной, как сам Кощей. А дочь в лягушку он превратил за ослушание его запрета выходить замуж. И с этого момента дочурка стала искать способ от отцовской опеки избавиться любой ценой!

В таком ракурсе моральный облик персонажей окрашивается в иные цвета. Выходит, что царевна-лягушка – непослушная дочь, страдающая буйством матки; Баба-Яга – коварная братоубийца; Иван – полный лох, которого разводят родственницы со стороны жены… и единственным внушающим симпатию персонажем оказывается Кощей – заботливый отец и вегетарианец.



Теперь взглянем-ка на сказочку по-новому! Итак, любящий, но суровый папа – царь Кощей – запрещает дочке-царевне выходить замуж. Мы будем дочку называть «дочкой», поскольку настоящего её имени не знаем – в сказке она названа Василисой, но это явно позднее включение, представляющее собой слово «царевна» невесть зачем переведённое на греческий basilissa. К тому же, у Кощея 30 дочерей и какая из них нарушила папино вето остаётся только гадать.

Настырная девка отца не слушает, за что Кощей превращает дочь на три года в лягушку (в лягушку могла превращаться и тётка Василисы Баба-Яга – так, что это у них семейное). Даже в образе земноводного Кощеева дочь умудряется выскочить за неудачливого стрелка, коим оказывается Иван-царевич. Далее свадьба, пир, сожжённая лягушачья кожа…

Роковой выстрел.



Взбешённый Кощей, узнав, что дочь всё же нарушила его запрет, забирает её от молодого мужа. Не крадёт, как в сказке, а именно забирает в отчий дом! Иван, разумеется, кидается на поиски. Дорога приводит его к Бабе-Яге, которая, как мы помним, доводится Кощею сестрой и состоит с ним в застарелом конфликте.

Истоков этого противостояния никто не помнил, видимо, уже в дохристианские времена. По крайней мере, в сказках о том, что не поделили Баба-Яга и Кощей не упоминается. Не находится ответа на этот вопрос и в религии славян – Макошь (Баба-Яга) и Чернобог (Кощей) в мифах напрямую не сталкиваются. Правда, другая дочь Чернобога богиня смерти Морена систематически уничтожает работу Макоши, перерезая своим серпом нити жизни, которые прядёт Макошь, но не более того.

Видимо, Макошь и Кощей-Чернобог имели какую-то противоположно направленную функцию, из-за которой, несмотря на родство, им приходилось пребывать в антагонизме (этакий древне-славянский вариант закона о единстве и борьбе противоположностей). Основной ролью Макоши, как богини, было дарование судьбы. Б.А. Рыбаков расшифровывает её имя как «ма» - мать и «кош» - удел, судьба, то есть «Мать-судьба» или «Мать, дающая судьбу». Корень «кош» легко читается и в имени Кощея. И если Макошь судьбу давала, то, по логике, Кощей каким-то образом – может быть и посредством Морены – её забирал.





Так или иначе, интересы Бабы-Яги, Ивана и Кощеевой дочери совпадают – совместными усилиями Кощея убивают.

В итоге, Кощей в этой сказке самый несчастный персонаж – его предаёт сестра, дочь желает и пособничает его смерти и выходит замуж за его убийцу. В выигрыше же Баба-Яга, устранившая нелюбимого брата, и дочь Кощея, которая помимо возможности реализовывать свои нимфоманские фантазии получает на бонус и папино царство, поскольку Кощей не только заботливый отец, но и правитель северного островного государства, известного нам, как остров Буян. Ну, а Ивану достаётся лишь состоять на побегушках при влиятельной супруге.

Тут надо оговориться, что я довольно вольготно тасую сказки про Ивана-дурака и Ивана-царевича, так, словно бы, это одно и то же лицо. Возникает вопрос, резонно ли совмещать эти два образа?

Ну, во-первых, одно другому не помеха: можно быть царевичем, императором, генеральным секретарём, президентом и при этом оставаться дураком – история тому знает такую массу примеров, что и не перечесть! Во-вторых, как мы выше разобрали, в большинстве случаев благодаря удачному браку дурак в финале всё-равно превращается в царевича. Ну, и, в-третьих, концептуально это один и тот же персонаж – разве, что Иван-царевич имеет царское происхождение (которое ему по ходу дела не даёт ровным счётом никаких преференций), а сословная принадлежность Ивана-дурака не указывается.

В принципе, это вся фактология, которую мы об Иване можем выжать из сказок.
Следующая часть о самом имени.