И кричали враги потрясенные:
"Может, русские заколдованы? !
Их сожжешь огнем, а они живут!
Их пронзишь стрелой, а они живут!
Их убьешь сто раз, а они живут!
А они живут и сражаются!.. "

     «В том-то и главная наша сила, что они совсем не понимают России, ничего не понимают в России! Они не знают, что мы непобедимы ничем в мире, что мы можем, пожалуй, проигрывать битвы, но все-таки останемся непобедимыми именно единением нашего духа народного и сознанием народным. Что мы не Франция, которая вся в Париже, что мы не Европа, которая вся зависит от бирж своей буржуазии и от "спокойствия" своих пролетариев, покупаемого уже последними усилиями тамошних правительств и всего лишь на час. Не понимают они и не знают, что если мы захотим, то нас не победят ни жиды всей Европы вместе, ни миллионы их золота, ни миллионы их армий, что если мы захотим, то нас нельзя заставить сделать то, чего мы не пожелаем, и что нет такой силы на всей земле. Беда только в том, что над словами этими засмеются не только в Европе, но и у нас, и не только наши мудрецы и разумные, а даже и настоящие русские люди интеллигентных слоев наших - до того мы еще не понимаем самих себя и всю исконную силу нашу, до сих пор еще, слава Богу, не надломившуюся.»

Ф.М. Достоевский «Дневник писателя» 1877

Летопись


Строк медлительные нити.
Строго. Будто на граните.. .
Сухо. Коротко. Жестоко.
Факты. Поиски истока.
Скрытое за расстояньем
дело, ставшее деяньем.
Протокольно. Первозданно.. .

Вдруг, негаданно-нежданно

вслед за обращеньем к богу -
вздох на целую эпоху!
А за этим вздохом -
поворота, взгляда, смеха!

Луг со скошенной травою.
Облако над головою.. .
Словно из другого века
дотянувшаяся ветка.

Ой, пришла беда в землю отчую!
Похваляяся, шли враги на Русь.
И таким большим было их число,
что его пока не придумали.
Были реки от крови красным-красны,
было небо от дыма черным-черно,
громче грома был храп чужих коней,
блеск чужих мечей - ярче молнии.

От беды такой стены трескались.
От беды такой гнулись звонницы.
И колокола наземь рушились,
будто головы с богатырских плеч.
Шли дожди в тот год из каленых стрел.
Из горючих слез все ручьи текли.
Не рождались в тот год птицы певчие,
а рождались одни только вороны.. .

Поднялась Земля супротив беды,
супротив врага-погубителя.
Вперекор врагу поднялся народ,
Грянул смертный бой нескончаемый!
Даже мертвые оживали вновь,
выходили они из сырых могил,
чтоб живым помочь в битве яростной,
чтобы вновь принять смерть за Родину!

А кто слабым был - сильным стал тогда.
А кто сильным был - стал еще сильней.

И кричали враги потрясенные:
"Может, русские заколдованы? !
Их сожжешь огнем, а они живут!
Их пронзишь стрелой, а они живут!
Их убьешь сто раз, а они живут!
А они живут и сражаются!.. "

Были реки от крови красным-красны,
было небо от дыма черным-черно.. .
И была Земля, неподвластная
никакому врагу на века веков!

Роберт Рождественский

КРЕЩЕНСКИЙ СОЧЕЛЬНИК 

– Бабушка, сегодня, няня говорит, опять сочельник, можно нам с Мишей… 
– Постничать? Можно и должно, – сказала бабушка, – но сочельничать со мной не сможете. 
– Бабушка, душенька, позволь, ты увидишь, что сможем, нам так хочется! 
– Саша, детям обыкновенно хочется более того, что они могут исполнить. Послушай, дружочек мой, – говорила старушка, притягивая девочку к себе за руку, – пока ты мала, то хоти и желай исполнять обряды наши, это хорошо; когда же вырастешь и будешь здорова, то исполняй их, по силе своей: постись, сочельничай, ходи в церковь, ставь свечку, подавай вынимать просвирку; во всем этом, когда подрастешь, поймешь высокий смысл. Теперь же, пока ты мала, то желай и думай: когда вырасту, стану то и то делать и сочельничать. – Нет, душечка, бабушка, позволь теперь, – говорила внучка, вертясь от нетерпенья, – я и Мишу позову, и мы с тобой вместе станем сочельничать. 
С этими словами она убежала и через минуту послышалась их общая топотня и голос Миши: «И я хочу, я тоже буду с тобой и с бабушкой!» Дети вбежали, держась за руки и говоря в один голос: «Позволь, милая бабушка!» 
– Да вас стошнит, дети! 
– О нет, мне ничего! Папа часто опаздывает к обеду, а меня не тошнило! 
– Дети, сколько раз вы до обеда едите?– спросила старушка и стала насчитывать: – Чай пьете? 
– Да! 
– Завтракаете? 
– Да, но мы сегодня не хотим чаю, – отвечали дети, – а завтрак часто бывает невкусный! 
– Послушайте, вот мы что сделаем, – сказала бабушка, так как сочельник – более для взрослых, чем для маленьких, то вы будете сочельничать наполовину. 
– Как это? – спросил Миша, вскидывая голову и глядя прямо на бабушку. 
– А вот как: завтракать вы не станете, а чай свой принесите сюда, его выпьете вместо завтрака. 
Саша была в нерешимости соглашаться ли на такую сделку; но Миша удовлетворился ею и, затопав лошадкой, побежал за своей чашкой, и девочка увлеклась его примером. Няня внесла чашки и корзинку с постным хлебом и поставила на стол, прикрыв салфеткой. 
– Теперь, дети, пока ступайте, – сказала бабушка, – у меня есть дело, а к завтраку приходите. 
– Хорошо, бабушка! 
– Миша, как я рада, – говорила Саша, подпрыгивая по коридору. – Мы тоже сочельничаем; нет – полусочельничаем, – поправилась девочка. Часа чрез два Миша вбежал к бабушке с вопросом, не пора ли завтракать. 
– Нет еще, дружок, – отвечала та. 
Через четверть часа Саша тихонько постояла на пороге перед бабушкой, но старушка не подымала глаз от большой темной книги, которая лежала перед нею, и девочка ушла. Немного погодя, Миша закричал в дверь: «Не пора ли нам кушать?» 
– Нет еще, – отвечала старушка. 
Через полчаса тихонько вошла задумчивая Саша; она была бледнее обыкновенного. Бабушка перевернула листочек книги и поглядела на внучку. 
– Ну, что, Саша, тебе есть хочется? 
– Хочется, – тихонько проговорила девочка, опустив голову. 
– Пожалуй, завтракайте сегодня получасом ранее; погляди-ка, дружок, есть ли половина двенадцатого? 
– Есть, есть, бабушка! Даже две черточки перешли за полчаса, – сказала Саша, водя пальцем по стеклу. – Миша! – закричала она, – а Миша уже давно поджидал у дверей. Друг перед другом, торопясь, усаживались они за чай. 
Сочельник– Бабушка, ты позволишь нам еще по кусочку? Ведь мы завтракать не станем, – сказал Миша. 
– Хорошо, кушайте, однако скажите-ка мне, правду ли вам бабушка говорила, что маленькие не могут сочельничать? 
– Правда! – сказали дети. 
– Знайте же и помните, что бабушка никогда не обманывает, а всегда говорит правду. 
Слово это пришлось впору, и с этого дня дети приходили к бабушке советоваться во всех спорных делах. «Бабушка знает», «я бабушку спрошу», «бабушка всегда говорит правду», — толковали дети между собой. 
— А можно туда, к бабушке, — послышалось несколько детских голосов, и в комнату вбежали трое: Мери впереди, двое ее братьев, Сережа и Алеша, за нею; поднялась суматоха, объятия, поцелуи, шум, смех. Дети эти были также внуки старушки, только не родные, а двоюродные, — дети ее родного племянника. 
— Мери, Мери, а мы сочельничаем, я сочельничаю, Мери, — кричал Миша, торопясь прожевать хлеб. 
— Как ты сочельничаешь? — спросила шестилетняя девочка, не понимавшая этого слова. 
— Ничего не ем до вечера, — важно отвечал Миша. 
— Нет, — перебила Саша, толкуя его слова, — мы полусочельничаем. 
Малютка стояла, вытараща глаза, она ничего не понимала, тем более, что, входя, видела, как дети ели. 
— Мишенька, — громко сказала бабушка, — а что я тебе говорила о сочельнике? 
И старушка сама же отчетливо и ясно повторила, что маленькие и слабые сочельничать не могут, а потому и не должны, это не по их силам. 
— Это, — прибавила она, — ты сегодня сам на себе испытал; но как малый, так и большой должны удерживаться от того, от чего в силах воздержаться; например: хвастать чем бы то ни было никуда не годится, и от этого всякий, кто захочет, может удержаться. Так ли, Сереженька? — спросила старушка, заметив внимание своего старшего внука. 
— Я сейчас думал о том, о чем вы говорите, бабушка, только это трудно, очень трудно, все думать да обдумывать, как бы чем не похвалиться; ведь если все передумать, — продолжал мальчик с расстановкой, — то выйдет, что многое делаешь из-за похвалы. 
Старушка с видимым удовольствием слушала Сережу, потом взяла его голову обеими руками, крепко поцеловала в лоб и, пристально глядя в разумные глаза ребенка, сказала: 
— В том-то и задача каждого человека, чтобы всегда помнить и делать должное. Привыкать же к этому надо сызмала; вот хоть ты теперь: ты знаешь, что хвастать не должно, ну и будешь остерегаться, а когда отвыкнешь от этого, то задашь себе другую задачу, например,: делать должное так, чтобы оно людям в глаза не бросалось и тебя бы не хвалили за то, что ты делаешь свое дело. 
– Да что ж это! Пойдемте играть, – кричала соскучившаяся Мери, таща то одного, то другого; – А знаете, – продолжала она, – у нас скоро будут гости, только без кукол! 
– Ах да, Саша, ты знаешь, что придумала Мери? – сказал Алеша. 
– Что, что? – живо спросили маленькие хозяева. 
Алеша покатился со смеху. 
– Она хочет пригласить гостей с тем, – сказал он, – чтоб они приехали в штопанных платьях! 
– Алеша! – закричала малютка, бросаясь к брату. 
– Право, так, – уверял он. 
– Алеша! – кричала девочка, зажимая ему рот. 
– Это она все за Лину заступается, – объяснял мальчик, увертываясь от маленькой ручонки, а мама говорит: что же делать тем, у кого нет рваных платьев, – тем как быть? 
– Саша, Миша! Вы его не слушайте! – торопилась перебить Мери, я сказала: мне не нужно, чтобы мои гости были разряжены, пусть приедут в старых платьях! 
Бабушка, слышавшая о случившемся с Линою на кукольном вечере, поняла, в чем дело, и сказала: 
– Ты, Мери, вот что сделай: сама оденься попроще, ну и самых близких попроси о том же, а охотницам до нарядов ничего не говори. Щеголих у тебя будет наполовину, а другая половина оденется просто, так что между ними и Лина не будет отличаться. 
Этот совет очень понравился Саше, и она, прыгая перед старушкой, сказала: 
– Бабушка, позволь мне самой с Мери выбрать из моих платьев то, которое тогда и надену. 
– Идите, выбирайте, что хотите, только чур не комкать. 
И вся стая запрыгала и понеслась в детскую. Чрез час красные, запыхавшиеся дети опять вбежали к старушке. 
– Ах, мои голубчики, да как вы умаялись! – сказала она, глядя на внучат. 
– Бабушка, я хочу им показать мою дочку! 
– Нельзя, дружок, я сейчас была там, она и твоя мама обе спят. 
Дети переглянулись, как бы советуясь, что им теперь делать, чем заняться. 
– Ах да, бабушка, няня хотела у тебя проситься за Богоявленской водой. Это какая вода? – спросила Саша. 
– Та, которую сегодня святят за вечерней, – сказала старушка. – До нее ничего не едят, сочельничают; когда выпьют этой воды, тогда начинают есть. 
Саша вдруг вспомнила Рождественский сочельник, как бабушка с нею говорила, как ей было хорошо сидеть, приютясь возле старушке. 
– Бабушка, милая, расскажи нам про сочельник, помнишь, как тогда! 
Бабушка, посмотрев на детей, сказала: 
– Трудновато говорить с вами, детки; вы все не ровни: Сережа и Алеша знают Священную историю, Мери с Мишей ничего не знают и не понимают, а ты, Саша, только некоторые картинки запомнила. 
– Бабушка, ты, как тогда, говори, – я все поняла! 
– Ну, друг мой, ведь рассказ на рассказ не придется; однако, пожалуй, попробую. 
Все захлопали в ладоши; дети любят слушать, умели бы только с ними говорить. Бабушка посадила Мери к себе на колени, Сашу в ноги, на скамеечку, мальчикам позволила сесть на ковер и, приноравливаясь сколько можно к понятию детей, начала: 
– Ну, Саша, скажи нам, какая картинка – Крещение Господне? На Иордане, – прибавила старушка, видя, что девочка задумалась. 
– Ах, это на реке-то! Вот стоит один на берегу повыше. 
– Иоанн Креститель, – подсказал Алеша. 
Крещение Господа Иисуса Христа– Да, Иоанн Креститель, у него палочка перевязана поперек крестом, и кончики висят длинные-длинные, он зачерпнул в чашечку водицы и льет ее на голову… 
– Господа… 
– Алеша, да я сама знаю, – нетерпеливо отозвалась девочка, – и льет на голову Господа Иисуса Христа, а Он по колени в воде стоит, а над головою у Него птичка… 
– Голубь, – не утерпев, подсказал Алеша. 
Мери взяла бабушку за обе щеки, — и она теперь тоже вспомнила картинку, — и ну целоваться, говоря: «Я это тоже знаю, я все это знаю». 
— Перестань, Мери, — нетерпеливо перебил ее Сережа. 
— Ну, так слушайте: Иоанн Креститель был пророк. Ты помнишь, Саша, что я говорила тебе о пророках? — Но видя, что девочка задумалась, бабушка продолжала. Пророками назывались такие люди, которых Господь выбирал для того, чтобы учить людей и наставлять их в том, что заповеди даны им не затем, чтобы их прятать в золотой ковчег и заучивать их попугаями, но чтобы исполнять их приказания. Такой пророк был Иоанн, прозванный Крестителем. 
— Бабушка, — спросил Алеша, — его прозвали Крестителем за то, что он крестил? 
— Да, дружок мой, — ответила она. 
— Послушай, бабушка, — несколько робко продолжал Алеша, — за что же его так прозвали, ведь не он один, а все священники крестят? 
— Ах, Анечка, здравствуй, Оля! — кричали дети, здороваясь с вошедшей сестрицей. — Сядь сюда! Нет, сюда, ко мне, к нам! — кричали они, отстраняясь друг от друга, чтобы дать место общей своей любимице. 
— Садись-ка, дружок, подле меня, 
— сказала бабушка, — да помоги-ка мне рассказать им о Крещении Господнем: вы друг друга лучше понимаете.
( отрывок)

В.И.Даль

Нас двадцать миллионов

От неизвестных и до знаменитых,

Сразить которых годы не вольны,

Нас двадцать миллионов незабытых,

Убитых, не вернувшихся с войны.



Нет, не исчезли мы в кромешном дыме,

Где путь, как на вершину, был не прям.

Еще мы женам снимся молодыми,

И мальчиками снимся матерям.



А в День Победы сходим с пьедесталов,

И в окнах свет покуда не погас,

Мы все от рядовых до генералов

Находимся незримо среди вас.



Есть у войны печальный день начальный,

А в этот день вы радостью пьяны.

Бьет колокол над нами поминальный,

И гул венчальный льется с вышины.



Мы не забылись вековыми снами,

И всякий раз у Вечного огня

Вам долг велит советоваться с нами,

Как бы в раздумье головы клоня.



И пусть не покидает вас забота

Знать волю не вернувшихся с войны,

И перед награждением кого-то

И перед осуждением вины.



Все то, что мы в окопах защищали

Иль возвращали, кинувшись в прорыв,

Беречь и защищать вам завещали,

Единственные жизни положив.



Как на медалях, после нас отлитых,

Мы все перед Отечеством равны

Нас двадцать миллионов незабытых,

Убитых, не вернувшихся с войны.



Где в облаках зияет шрам наскальный,

В любом часу от солнца до луны

Бьет колокол над нами поминальный

И гул венчальный льется с вышины.



И хоть списали нас военкоматы,

Но недругу придется взять в расчет,

Что в бой пойдут и мертвые солдаты,

Когда живых тревога призовет.



Будь отвратима, адова година.

Но мы готовы на передовой,

Воскреснув,

вновь погибнуть до едина,

Чтоб не погиб там ни один живой.



И вы должны, о многом беспокоясь,

Пред злом ни шагу не подавшись вспять,

На нашу незапятнанную совесть

Достойное равнение держать.



Живите долго, праведно живите,

Стремясь весь мир к собратству

сопричесть,

И никакой из наций не хулите,

Храня в зените собственную честь.



Каких имен нет на могильных плитах!

Их всех племен оставили сыны.

Нас двадцать миллионов незабытых,

Убитых, не вернувшихся с войны.



Падучих звезд мерцает зов сигнальный,

А ветки ив плакучих склонены.

Бьет колокол над нами поминальный,

И гул венчальный льется с вышины.


 

Режиссёр Александр Александрович Рыжков, автор знаменитого ролика донецких партизан «Зря они к нам полезли», опубликовал режиссёрскую версию видеоклипа «Украина прежде всего» (Украина uber alles). Такие версии тем ценны, что они не ограничены какими-то организаторскими, бюджетными, производственными условностями. В режиссёрских версиях творец может сказать: «Я так вижу. И я имею право так сказать».

И Александр Рыжков рассказал. О погибших детях. О тех, кто не успел проснуться ночью и умер прямо во сне. О тех, кто, к ужасу и сожалению, успел проснуться и долго мучился под завалами. О детях, которых, непонятно за какую провинность, искромсало украинское железо, а президент Украины Пётр Порошенко глумливо посмеялся: «А у них дети будут сидеть в подвалах».

Да, так и случилось, нацисты всё сделали для того, чтобы донецкие дети сидели в подвалах или умирали в своих же детских комнатках.

Александр Рыжков рассказал о тех, о ком нельзя забывать — ни сейчас, ни завтра, ни через год, ни через десять лет. И нельзя позволить нацистам забывать — чтобы никогда-никогда-никогда украинские деятели искусства и простые украинские обыватели даже не посмели и заикнуться о том, что их вины в этих детских смертях нет, что они вообще непричастны, что они за это не в ответе.

Ещё 29 июня 2014 года я задался вопросом: как быстро воспитать нацию фашистов?

Ты можешь наплевать на Закон и Конституцию.

И тебе за это ничего не будет.

Ты можешь посреди столицы скандировать:

«Москалей на ножи», «Смерть ворогам»,

«Москаляку на гилляку».

И тебе за это ничего не будет.

Ты можешь убивать в центре столицы

«беркутовцев» и солдат внутренних войск.

И тебе за это ничего не будет.

Ты можешь избивать на майдане битами и арматурой

мирных киевлян, у которых всего лишь другое мнение.

И тебе за это ничего не будет.

Ты можешь сжигать заживо безоружных одесситов 2 мая.

И тебе за это ничего не будет.

Ты можешь в соцсетях и на форумах радоваться

одесским «жареным колорадам» и «шашлыкам из ватников».

И тебе за это ничего не будет.

Ты можешь расстреливать мариупольцев 9 мая

из 30-мм пушек и убивать сотрудников

правоохранительных органов.

И тебе за это ничего не будет.

Ты можешь обещать «вешать всех будем потом».

И тебе за это ничего не будет.

Ты можешь назначать за головы людей пятизначные суммы

в долларах и создавать карательные батальоны.

И тебе за это ничего не будет.

Ты можешь похищать, избивать, пытать,

убивать «колорадов» и «ватников».

И тебе за это ничего не будет.

Ты можешь нанести по Луганску

авиаудар неуправляемыми ракетами 2 июня.

И тебе за это ничего не будет.

Ты можешь радоваться на форумах

смерти «самки колорада»,которой оторвало

ноги взрывом единоукраинских ракет.

И тебе за это ничего не будет.

Ты можешь обстреливать Славянск и Краматорск

РСЗО «Град» и гаубицами.

И тебе за это ничего не будет.

Ты можешь засыпать фугасами гаубиц

и снарядами миномётов детские сады,

больницы и поликлиники.

И тебе за это ничего не будет.

Ты можешь убивать журналистов.

И тебе за это ничего не будет.

Ты можешь убивать 5-летних «ватников»

миномётными единоукраинскими залпами в Славянске.

И тебе за это ничего не будет.

Ты можешь убивать

десятимесячных «колорадов» в Антраците.

И тебе за это ничего не будет.

Ты можешь перестать быть человеком,

прикрывшись лозунгами «Единая Украина!»,

«Слава Нации!», «Смерть ворогам!».

И тебе за это ничего не будет.

Прошло три года. И Украина с каждым шагом становится всё больше и больше фашистским государством. Она убивает детей.

И нацисты уверены, что им за это ничего не будет.

По данным Луганской и Донецкой Народных Республик на 2017 год,

нацисты убили 116 детей. И продолжают убивать. 

Режиссёр Александр Александрович Рыжков вернул этих мёртвых детей из небытия. Чтобы они рассказали о том, как хотели жить, во что верили, о чём мечтали. И кем они могли бы стать. Если бы не нацисты.

И мы обязаны помнить эти имена каждый день.

Чтобы нацисты заплатили — рано или поздно.

Сполна.

 ИСТОЧНИК