Песни из фильмов советских времен — это хиты, любимые уже несколькими поколениями.

Вспомним популярные киноромансы с непростой историей создания и интересной судьбой.

«Ирония судьбы, или с легким паром!» (1975 год). Романс «Мне нравится, что вы больны не мной»

Романс «Мне нравится, что больны не мной», исполненный Надей Шевелевой (в кадре —Барбара Брыльска, вокал Аллы Пугачевой), — визитная карточка картины «Ирония судьбы, или С легким паром!» Эльдара Рязанова. Музыку на стихи, написанные еще в 1915 году Мариной Цветаевой, сочинил Михаил Таривердиев. Долгие годы стихотворение оставалось литературной загадкой для исследователей творчества Цветаевой. Только в 1980 году сестра поэтессы, Анастасия Цветаева, рассказала, что строки посвящены ее второму мужу.

 

Инженер-химик Маврикий Минц и Анастасия познакомились дома у Цветаевых. Молодые люди сразу почувствовали друг в друге родственную душу и довольно скоро стали не просто собеседниками. Но Минцу предстояло еще одно знакомство — с 22-летней Мариной Цветаевой. Она поразила молодого человека и своим поэтическим талантом, и красотой. Дать волю чувствам к Марине Минц не мог — он уже обручился с Анастасией. Своим стихотворением поэтесса элегантно поставила точку в этой пикантной семейной драме — вставать на пути у родной сестры Марина Цветаева не стала.

Мне нравится еще, что вы при мне
Спокойно обнимаете другую,
Не прочите мне в адовом огне
Гореть за то, что я не вас целую.
Что имя нежное мое, мой нежный, не
Упоминаете ни днем, ни ночью — всуе...
Что никогда в церковной тишине
Не пропоют над нами: аллилуйя!

Романс «Мне нравится, что вы больны не мной». Исполняет Алла Пугачева

 

 

«Жестокий романс» (1984 год). Романс «Любовь — волшебная страна»

Невозможно представить фильмы Эльдара Рязанова без романсов — каждая песня служит раскрытию образа исполняющего ее персонажа. Как, например, «Любовь — волшебная страна», которую поет Лариса Огудалова (Лариса Гузеева) в «Жестоком романсе». Рязанов долго не мог найти подходящих романсов и стихотворений для задуманного им фильма. Перебрав десятки поэтических сборников, он совсем было отчаялся. Но затем на заседании творческого коллектива показал коллегам неизвестный перевод некоего зарубежного поэта: очень нежный и печальный романс, который идеально подходил героине. И только после того, как текст утвердили, Рязанов признался, что текст романса принадлежит ему. Его переложил на музыку композитор Андрей Петров, а спела Валентина Пономарева.

 

Я, словно бабочка к огню
Стремилась так неодолимо,
В любовь, волшебную страну,
Где назовут меня любимой.
Где бесподобен день любой,
Где не страшилась я б ненастья.
Прекрасная страна — любовь,
Страна любовь,
Ведь только в ней бывает счастье.

Романс «Любовь — волшебная страна». Исполняет Валентина Пономарева

 

 

«Учитель пения» (1972 год). Романс «Клен»

В трогательной комедии «Учитель пения» режиссера Наума Бирмана под аккомпанемент гитары звучит романс «Клен» в исполнении учителя пения Ефрема Соломатина (Андрей Попов). Само стихотворение «Клен ты мой опавший…» принадлежит Сергею Есенину. Последние шесть лет жизни дались Есенину тяжело. Из-за пристрастия к алкоголю у него начались приступы эпилепсии и нервные срывы, провалы в памяти и, по словам поэта Николая Тихонова, мания преследования. 26 ноября 1925 года поэт поддался уговорам родных и лег в психиатрическую клинику Ганнушкина на Большой Лиговке.

 

«Профессор Ганнушкин поставил ему диагноз — «ярко выраженная меланхолия». Врачи говорили, что поэта мучает мысль о самоубийстве, поэтому всегда держали дверь в палату открытой».

«Клен ты мой опавший…» — первое стихотворение, написанное Есениным в просторной белой палате лечебницы с окнами на сад, где рос раскидистый клен, а в день создания стихотворения, 28 ноября 1925 года, и правда бушевала метель.

Клен ты мой опавший, клен заледенелый,
Что стоишь, нагнувшись, под метелью белой?
Или что увидел? Или что услышал?
Словно за деревню погулять ты вышел
И, как пьяный сторож, выйдя на дорогу,
Утонул в сугробе, приморозил ногу.
Ах, и сам я нынче чтой-то стал нестойкий,
Не дойду до дома с дружеской попойки.

 

Романс «Клен». Исполняет Андрей Попов

«Большая перемена» (1972 год). Романс «Черное и белое»

Романс «Черное и белое» из легендарного советского фильма «Большая перемена» Алексея Коренева в народе больше известен под названием «Мы выбираем, нас выбирают» — по первой строке второго куплета. По воспоминаниям актрисы Светланы Крючковой, сыгравшей в фильме Нелли, песню специально для нее написал творческий тандем композитора Эдуарда Колмановского и поэта-песенника Михаила Танича.

 

Первоначально вместо актрисы романс должна была исполнить профессиональная певица. Но когда Колмановский услышал голос Крючковой — драматический и горький, — решил, что актриса споет сама:

«На съемках в Ярославле мы по вечерам собирались в гостинице и пели. Когда вернулись в Москву, мне позвонил Коренев и вызвал к себе. Когда я приехала, там сидел композитор Колмановский. Я остолбенела, а Коренев сказал: «Спой что-нибудь Колмановского». У меня сразу все вылетело из головы! Спрашиваю: «А можно, я спою Пастернака?» Спела Пастернака «Засыпало все дороги». Колмановскому понравилось, и они решили, что петь в фильме буду я».

Мы выбираем, нас выбирают,
Как это часто не совпадает,
Я за тобою следую тенью,
Я привыкаю к несовпаденью.
Я за тобою следую тенью,
Я привыкаю к несовпаденью.

Романс «Черное и белое». Исполняет Светлана Крючкова

«О бедном гусаре замолвите слово» (1980 год). Романс Настеньки

В исторической комедии Эльдара Рязанова Настенька (Ирина Мазуркевич) поет романс, в основу которого легло стихотворение «Генералам двенадцатого года» Марины Цветаевой:

 

Вы, чьи широкие шинели
Напоминали паруса,
Чьи шпоры весело звенели,
И голоса, и голоса.
Вы, чьи глаза, как бриллианты,
На сердце вырезали след, -
Очаровательные франты,
Очаровательные франты,
Минувших лет!

Романс Настеньки. Исполняет Ирина Мазуркевич

 

Поэтесса написала его в 1913 году и посвятила мужу, белому офицеру Сергею Эфрону. В нем она видела продолжение тех мужественных генералов Отечественной войны 1812 года, которые всегда восхищали ее. Цветаева воспела молодость и храбрость юных, летящих по жизни и жаждущих все увидеть и попробовать. «Глаза, как бриллианты» — это глаза офицера не только защищающего родину от врагов, но и покоряющего сердца женщин. Цветаева и сама была пленена красотой и подвигами героя Наполеоновской войны 1812 года — она многие годы хранила маленький портрет молодого генерал-майора Александра Тучкова, погибшего в Бородинском сражении 26 августа 1812 года в возрасте 35 лет.

___________________________________________

Автор: Дарья Легкая

---

---

 Романс Рощина из кинофильма «Разные судьбы».

Из интервью с Никитой Богословским...

 

«Cамая любимая - романс Рощина из кинофильма «Разные судьбы».

 

- Как она родилась?

 

- Поэт Николай Доризо принес уже готовые стихи, а я довольно быстро написал мелодию. В фильме роль композитора играл Бруно Фрейндлих, отец Алисы, у которого не было ни слуха, ни голоса. И спел за него этот романс знаменитый ленинградский актер Александр Борисов.

 

- Но ведь и играть и петь должен был Марк Бернес?

 

- Точно, но он заболел и не смог...

 

 

 

Почему ж ты мне не встpетилась юная, нежная,

В те года мои далекие, в те года вешние

Голова стала белою что с ней я поделаю.

Почему же ты мне встpетилась лишь сейчас.

 

Я забыл в кpугу pовесников сколько лет пpойдено

Ты об этом мне напомнила юная, стpойная

Об одном только думаю мне жаль ту весну мою,

Что пpошла неповтоpимая, без тебя

 

Как боится седина моя твоего локона!

Ты еще моложе кажешься если я около...

Видно, нам встpеч не пpаздновать!

У нас судьбы pазные,

Ты любовь моя последняя, боль моя.

 

[/more]

 

 

О'Генри "Дары волхвов"

Всюду царит предновогодняя суета - кто-то продумывает праздничный стол, кто-то до сих пор не определился, где и с кем отмечать, и почти все мечутся в поиске подарков любимым. Накануне католического рождества хочу напомнить вам одну замечательную, самую рождественскую историю, которые многие из нас читали еще в школе.
 

Один доллар восемьдесят семь центов. Это было все. Из них шестьдесят центов монетками по одному центу. За каждую из этих монеток пришлось торговаться с бакалейщиком, зеленщиком, мясником так, что даже уши горели от безмолвного неодобрения, которое вызывала подобная бережливость. Делла пересчитала три раза. Один доллар восемьдесят семь центов. А завтра Рождество. 

Единственное, что тут можно было сделать, это хлопнуться на старенькую кушетку и зареветь. Именно так Делла и поступила. Откуда напрашивается философский вывод, что жизнь состоит из слез, вздохов и улыбок, причем вздохи преобладают. 

Пока хозяйка дома проходит все эти стадии, оглядим самый дом. Меблированная квартирка за восемь долларов в неделю. В обстановке не то чтобы вопиющая нищета, но скорее красноречиво молчащая бедность. Внизу, на парадной двери, ящик для писем, в щель которого не протиснулось бы ни одно письмо, и кнопка электрического звонка, из которой ни одному смертному не удалось бы выдавить ни звука. К сему присовокуплялась карточка с надписью: «М-р Джеймс Диллингем Юнг». «Диллингем» развернулось во всю длину в недавний период благосостояния, когда обладатель указанного имени получал тридцать долларов в неделю. Теперь, после того, как этот доход понизился до двадцати долларов, буквы в слове «Диллингем» потускнели, словно не на шутку задумавшись: а не сократиться ли им в скромное и непритязательное «Д»? Но когда мистер Джеймс Диллингем Юнг приходил домой и поднимался к себе на верхний этаж, его неизменно встречал возглас: «Джим!» — и нежные объятия миссис Джеймс Диллингем Юнг, уже представленной вам под именем Деллы. А это, право же, очень мило. 

Делла кончила плакать и прошлась пуховкой по щекам. Она теперь стояла у окна и уныло глядела на серую кошку, прогуливавшуюся по серому забору вдоль серого двора. Завтра Рождество, а у нее только один доллар восемьдесят семь центов на подарок Джиму! Долгие месяцы она выгадывала буквально каждый цент, и вот все, чего она достигла. На двадцать долларов в неделю далеко не уедешь. Расходы оказались больше, чем она рассчитывала. С расходами всегда так бывает. Только доллар восемьдесят семь центов на подарок Джиму! Ее Джиму! Сколько радостных часов она провела, придумывая, что бы такое ему подарить к Рождеству. Что-нибудь совсем особенное, редкостное, драгоценное, что-нибудь, хоть чуть-чуть достойное высокой чести принадлежать Джиму. 

В простенке между окнами стояло трюмо. Вам никогда не приходилось смотреться в трюмо восьмидолларовой меблированной квартиры? Очень худой и очень подвижной человек может, наблюдая последовательную смену отражений в его узких створках, составить себе довольно точное представление о собственной внешности. Делле, которая была хрупкого сложения, удалось овладеть этим искусством. 

Она вдруг отскочила от окна и бросилась к зеркалу. Глаза ее сверкали, но с лица за двадцать секунд сбежали краски. Быстрым движением она вытащила шпильки и распустила волосы. 

Надо вам сказать, что у четы Джеймс Диллингем Юнг было два сокровища, составлявших предмет их гордости. Одно — золотые часы Джима, принадлежавшие его отцу и деду, другое — волосы Деллы. Если бы царица Савская проживала в доме напротив, Делла, помыв голову, непременно просушивала бы у окна распущенные волосы — специально для того, чтобы заставить померкнуть все наряди и украшения ее величества. Если бы царь Соломон служил в том же доме швейцаром и хранил в подвале все свои богатства, Джим, проходя мимо, всякий раз доставал бы часы из кармана — специально для того, чтобы увидеть, как он рвет на себе бороду от зависти. 

И вот прекрасные волосы Деллы рассыпались, блестя и переливаясь, точно струи каштанового водопада. Они спускались ниже колен и плащом окутывали почти всю ее фигуру. Но она тотчас же, нервничая и торопясь, принялась снова подбирать их. Потом, словно заколебавшись, с минуту стояла неподвижно, и две или три слезинки упали на ветхий красный ковер. 

Старенький коричневый жакет на плечи, старенькую коричневую шляпку на голову — и, взметнув юбками, сверкнув невысохшими блестками в глазах, она уже мчалась вниз, на улицу. 

Вывеска, у которой она остановилась, гласила: «M-me Sophronie. Всевозможные изделия из волос». Делла взбежала на второй этаж и остановилась, с трудом переводя дух. 

— Не купите ли вы мои волосы? — спросила она у мадам. 

— Я покупаю волосы, — ответила мадам. — Снимите шляпку, надо посмотреть товар. 

Снова заструился каштановый водопад. 

— Двадцать долларов, — сказала мадам, привычно взвешивая на руке густую массу. 

— Давайте скорее, — сказала Делла. 

Следующие два часа пролетели на розовых крыльях — прошу прощенья за избитую метафору. Делла рыскала по магазинам в поисках подарка для Джима. 

Наконец она нашла. Без сомнения, это было создано для Джима, и только для него. Ничего подобного не нашлось в других магазинах, а уж она все в них перевернула вверх дном. Это была платиновая цепочка для карманных часов, простого и строгого рисунка, пленявшая истинными своими качествами, а не показным блеском, — такими и должны быть все хорошие вещи. Ее, пожалуй, даже можно было признать достойной часов. Как только Делла увидела ее, она поняла, что цепочка должна принадлежать Джиму. Она была такая же, как сам Джим. Скромность и достоинство — эти качества отличали обоих. Двадцать один доллар пришлось уплатить в кассу, и Делла поспешила домой с восемьюдесятью семью центами в кармане. При такой цепочке Джиму в любом обществе не зазорно будет поинтересоваться, который час. Как ни великолепны были его часы, а смотрел он на них часто украдкой, потому что они висели на дрянном кожаном ремешке. 

Дома оживление Деллы поулеглось и уступило место предусмотрительности и расчету. Она достала щипцы для завивки, зажгла газ и принялась исправлять разрушения, причиненные великодушием в сочетании с любовью. А это всегда тягчайший труд, друзья мои, исполинский труд. 

Не прошло и сорока минут, как ее голова покрылась крутыми мелкими локончиками, которые сделали ее удивительно похожей на мальчишку, удравшего с уроков. Она посмотрела на себя в зеркало долгим, внимательным и критическим взглядом. 

«Ну, — сказала она себе, — если Джим не убьет меня сразу, как только взглянет, он решит, что я похожа на хористку с Кони-Айленда. Но что же мне было делать, ах, что же мне было делать, раз у меня был только доллар и восемьдесят семь центов!» 

В семь часов кофе был сварен, и раскаленная сковорода стояла на газовой плите, дожидаясь бараньих котлеток. 

Джим никогда не запаздывал. Делла зажала платиновую цепочку в руке и уселась на краешек стола поближе к входной двери. Вскоре она услышала его шаги внизу на лестнице и на мгновение побледнела. У нее была привычка обращаться к богу с коротенькими молитвами по поводу всяких житейских мелочей, и она торопливо зашептала: 

— Господи, сделай так, чтобы я ему не разонравилась! 

Дверь отворилась, Джим вошел и закрыл ее за собой. У него было худое, озабоченное лицо. Нелегкое дело в двадцать два года быть обремененным семьей! Ему уже давно нужно было новое пальто, и руки мерзли без перчаток. 

Джим неподвижно замер у дверей, точно сеттер, учуявший перепела. Его глаза остановились на Делле с выражением, которого она не могла понять, и ей стало страшно. Это не был ни гнев, ни удивление, ни упрек, ни ужас — ни одного из тех чувств, которых можно было бы ожидать. Он просто смотрел на нее, не отрывая взгляда, и лицо его не меняло своего странного выражения. 

Делла соскочила со стола и бросилась к нему. 

— Джим, милый, — закричала она, — не смотри на меня так! Я остригла волосы и продала их, потому что я не пережила бы, если б мне нечего было подарить тебе к Рождеству. Они опять отрастут. Ты ведь не сердишься, правда? Я не могла иначе. У меня очень быстро растут волосы. Ну, поздравь меня с Рождеством, Джим, и давай радоваться празднику. Если б ты знал, какой я тебе подарок приготовила, какой замечательный, чудесный подарок! 

— Ты остригла волосы? — спросил Джим с напряжением, как будто, несмотря на усиленную работу мозга, он все еще не мог осознать этот факт. 

— Да, остригла и продала, — сказала Делла. — Но ведь ты меня все равно будешь любить? Я ведь все та же, хоть и с короткими волосами. 

Джим недоуменно оглядел комнату. 

— Так, значит, твоих кос уже нет? — спросил он с бессмысленной настойчивостью. 

— Не ищи, ты их не найдешь, — сказала Делла. — Я же тебе говорю: я их продала — остригла и продала. Сегодня сочельник, Джим. Будь со мной поласковее, потому что я это сделала для тебя. Может быть, волосы на моей голове и можно пересчитать, — продолжала она, и ее нежный голос вдруг зазвучал серьезно, — но никто, никто не мог бы измерить мою любовь к тебе! Жарить котлеты, Джим? 

И Джим вышел из оцепенения. Он заключил свою Деллу в объятия. Будем скромны и на несколько секунд займемся рассмотрением какого-нибудь постороннего предмета. Что больше — восемь долларов в неделю или миллион в год? Математик или мудрец дадут вам неправильный ответ. Волхвы принесли драгоценные дары, но среди них не было одного. Впрочем, эти туманные намеки будут разъяснены далее. 

Джим достал из кармана пальто сверток и бросил его на стол. 

— Не пойми меня ложно, Делл, — сказал он. — Никакая прическа и стрижка не могут заставить меня разлюбить мою девочку. Но разверни этот сверток, и тогда ты поймешь, почему я в первую минуту немножко оторопел. 

Белые проворные пальчики рванули бечевку и бумагу. Последовал крик восторга, тотчас же — увы! — чисто по женски сменившийся потоком слез и стонов, так что потребовалось немедленно применить все успокоительные средства, имевшиеся в распоряжении хозяина дома. 

Ибо на столе лежали гребни, тот самый набор гребней — один задний и два боковых, — которым Делла давно уже благоговейно любовалась в одной витрине Бродвея. Чудесные гребни, настоящие черепаховые, с вделанными в края блестящими камешками, и как раз под цвет ее каштановых волос. Они стоили дорого — Делла знала это, — и сердце ее долго изнывало и томилось от несбыточного желания обладать ими. И вот теперь они принадлежали ей, но нет уже прекрасных кос, которые украсил бы их вожделенный блеск. 

Все же она прижала гребни к груди и, когда, наконец, нашла в себе силы поднять голову и улыбнуться сквозь слезы, сказала: 

— У меня очень быстро растут волосы, Джим! 

Тут она вдруг подскочила, как ошпаренный котенок, и воскликнула: 

— Ах, боже мой! 

Ведь Джим еще не видел ее замечательного подарка. Она поспешно протянула ему цепочку на раскрытой ладони. Матовый драгоценный металл, казалось, заиграл в лучах ее бурной и искренней радости. 

— Разве не прелесть, Джим? Я весь город обегала, покуда нашла это. Теперь можешь хоть сто раз в день смотреть, который час. Дай-ка мне часы. Я хочу посмотреть, как это будет выглядеть все вместе. 

Но Джим, вместо того чтобы послушаться, лег на кушетку, подложил обе руки под голову и улыбнулся. 

— Делл, — сказал он, — придется нам пока спрятать наши подарки, пусть полежат немножко. Они для нас сейчас слишком хороши. Часы я продал, чтобы купить тебе гребни. А теперь, пожалуй, самое время жарить котлеты. 

Волхвы, те, что принесли дары младенцу в яслях, были, как известно, мудрые, удивительно мудрые люди. Они-то и завели моду делать рождественские подарки. И так как они были мудры, то и дары их были мудры, может быть, даже с оговоренным правом обмена в случае непригодности. А я тут рассказал вам ничем не примечательную историю про двух глупых детей из восьмидолларовой квартирки, которые самым немудрым образом пожертвовали друг для друга своими величайшими сокровищами. Но да будет сказано в назидание мудрецам наших дней, что из всех дарителей эти двое были мудрейшими. Из всех, кто подносит и принимает дары, истинно мудры лишь подобные им. Везде и всюду. Они и есть волхвы.

 

ИСТОЧНИК

 

СЛУШАТЬ

Владимир Маяковский и Татьяна Яковлева: Красный король и белая королева
 

У скандального «глашатая революции» Владимира Маяковского было много сердечных увлечений.
Но только двум женщинам — Лиле Брик и Татьяне Яковлевой — он ещё и посвящал свои лучшие стихи.
Если о первой известно более чем достаточно, то история трагических взаимоотношений со второй до сих пор полна тайн...




Владимир Маяковский
Текст: Наталья Туровская

В один из ничем не примечательных в октябре 1929 года в маленькой квартирке в Полуэктовом переулке, которую чета Бриков делила с Владимиром Маяковским на радость сплетникам, распускавшим слухи о «жизни втроём», произошёл инцидент, положивший начало цепи роковых событий.
Лиля Брик получила очередное письмо из Парижа от своей сестры Эльзы Триоле.

— Нет, вы только послушайте, что пишет Эллочка! — неожиданно оживилась она и принялась громко читать вслух:
«Нет никаких сомнений в том, что на днях Татьяна Яковлева выйдет замуж за виконта дю Плесси». Каково?!
— Ну что ж, отличная партия для неё, — отозвался из-за письменного стола Осип Брик.

И только Маяковский не проронил ни слова.
Он помрачнел и выбежал курить в коридор,
по пути натыкаясь на мебель, словно слепой...

Музыка... Александр Абдулов "С первого по тринадцатое..."))

НО В ИМЕНИ ТВОЕМ - БЕЗМЕРНОСТЬ...
Ушла. Но гиацинты ждали,
И день не разбудил окна,
И в легких складках женской шали
Цвела ночная тишина.
В косых лучах вечерней пыли,
Я знаю, ты придешь опять
Благоуханьем нильских лилий
Меня пленять и опьянять.
Мне слабость этих рук знакома,
И эта шепчущая речь,
И стройной талии истома,
И матовость покатых плеч.
Но в имени твоем - безмерность,
И рыжий сумрак глаз твоих
Таит змеиную неверность
И ночь преданий грозовых.
И, миру дольнему подвластна,
Меж всех - не знаешь ты одна,
Каким раденьям ты причастна,
Какою верой крещена.
Войди, своей не зная воли,
И, добрая в глаза взгляни,
И темным взором острой боли
Живое сердце полосни,
Вползи ко мне змеей ползучей,
В глухую полночь оглуши,
Устами томными замучай,
Косою черной задуши.
АЛЕКСАНДР БЛОК ---"Божественной и несравненной" Анастасии Дмитриевне Вяльцевой
31 марта 1907






Анастасия Вяльцева - Скажи, зачем / Anastasia Vyaltseva - Tell me why
Знаменитая русская исполнительница романсов (1871-1913).
Вяльцева происходила ниоткуда. Она, вроде, была крестьянкой, но ходили слухи, что она незаконнорожденная... Девочкой работала, выносила какие-то помои. Потом ее определили в подгорничные, - даже не горничные, она была совсем маленькая – в подгорничные в гостиницу, где останавливались певцы оперетты. И она с детства это слушала и мечтала быть певицей и что-то там подхватывала, что-то пела. И, что вы думаете?
Стала на вторых ролях певичкой оперетты. Но впоследствии в Петербурге обзавелась покровителем, одним известным адвокатом, стала, как тогда говорили, его воспитанницей, и он ей нанял преподавателя пения. Она три года училась, и, наконец, она вышла на эстраду. На эстраду, и это была сенсация.
И Вяльцева… то есть, славу ее невозможно себе представить. Невозможно представить. Это была единственная и неповторимая, что называется. Она разбогатела необыкновенно и чудесно.
ВЕЛИКАЯ ПЕВИЦА и ЖЕНЩИНА!!! ГОРДОСТЬ и СЛАВА РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ!!!

Серия сообщений "романсы":
Часть 1 - "Я хотел въехать в город на белом коне..."
Часть 2 - Елена Ваенга и Александр Малинин - две Души...
...
Часть 4 - Михаил Круг - Мадам
Часть 5 - *******
Часть 6 - НО В ИМЕНИ ТВОЕМ - БЕЗМЕРНОСТЬ...

Сегодня спектакль, я иду по застывшим аллеям,

Прекрасна Москва на пороге двадцатого века.

И радостно мне, и досадно, я так сожалею,

Что здесь, в этом городе, нет одного человека.

Вы так далеко, возле моря, вы снова мне снились,

Я вам напишу это вечером, после премьеры,

Аншлаг, слава Богу, у входа студенты столпились,

Извозчики, дамы в мехах, господа офицеры...

Ищу ваше имя украдкой на яркой афише,

Брожу, будто тень, по Вишнёвому вашему Саду,

Губами одними молю, пусть никто не услышит:

- Любите меня, мне это надо!

- Вы так далеко, там где снег на деревья ложится,

Я здесь, как полярный медведь, по сугробам скучаю.

А море беснуется, море ревнует и злится,

Я вам напишу это после вечернего чаю.

Дом полон гостей. Устаю. Без конца разговоры.

Работаю мало и скверно, всё время мешают.

Мир просит дождя, за окном посеревшие горы,

На этой неделе домашних в Москву провожаю.

Счастливые, едут. А я остаюсь в этом склепе.

И юг не люблю, и почти не скрываю досады.

И выжжено сердце, как выжжены южные степи.

- Любите меня, мне это надо!

Овальная тень фонаря улеглась на страницу.

Замялась закладка. Качнулась портьера. Светает.

Так холодно. Кутаюсь в старое пончо. Не спится.

Метёт и метёт. Я опять ваши письма читаю.

А вы далеко. Может быть, у ворот Фудзиямы,

На тропах Египта, а может, под небом Шанхая,

И вас окружают такие прекрасные дамы.

А я в этом клетчатом пончо сижу и читаю.

А вы далеко-далеко. Между нами планеты,

Тоннели метро, этажи, миражей анфилады.

Я жду вас сегодня, и завтра, и будущим летом,

Любите меня, мне это надо!!!