Считается, что новорожденный ребенок – глупое, неосознающее существо. Он материал, мягкая глина, из которой родители могут «лепить» то, что считают нужным. О том, что это другой человек со своим характером, интересами, целями, стараются не думать — ведь тогда с ним придется считаться. Тогда пропадет редкая возможность «ваять» из живого существа причудливое творение своей воспаленной фантазии, тогда отпадает необходимость «воспитывать». О том, что рано или поздно, а, как правило, рано это «ваяние» войдет в противостояние с истинной сутью и природой человека и станет неразрешимым противоречием и болью для него на всю оставшуюся жизнь, стараются не думать. Предпочитают «не понимать» как же так получилось, что, несмотря на то, что ребенку прививают «самое лучшее», он неустроен, неуспешен и несчастлив.

Здесь о том, что родители абсолютно неосознано прививают то, что потом Делает, в прямом смысле делает вашу жизнь. Не мы, а то что когда-то в детском возрасте нам показалось правильным.

«Придем домой, я тебе покажу», «только попробуй сделать это, узнаешь, что будет», «я с тобой потом поговорю», «ты очень пожалеешь, если это сделаешь», «получишь двойку - отлуплю», «порвешь штаны - накажу» и т. п. — чем больше фраз, предполагающих наказание в будущем, употребляют взрослые, тем сильнее ребенок фиксируется в состоянии страха, «остановленности». Внимание ребенка концентрируется на предполагаемом наказании. Ребенок начинает бояться своих собственных фантазий. Реальность и созданные ребенком иллюзии причудливо переплетаются, как корни старых деревьев. Страх стирает границы между умственными конструкциями и физическим миром.

Пример.
У меня все «расплывается» перед глазами. Я неуклюже карабкаюсь по высоким ступеням крыльца. Мне кажется, что я делаю это очень быстро. Я забиваюсь под кровать. Здесь темно и меня не видно. Я дрожу всем телом, и, некрасиво открывая рот, пытаюсь заглотнуть пыльный воздух. Он с рыданиями выталкивается обратно. Грудная клетка совершает странные, неритмичные движения. Я почти задыхаюсь. Я никогда отсюда не вылезу. Я чувствую, что я для всех в этом большом доме – чужая. Здесь нет ничего моего. Я – гость. Я – никому не нужна.

«Танюша – хочешь шелковицы»? — бабушка, заговорщески протягивает мне кружку с крупными черными ягодами. — «Это я для тебя купила». Я с удовольствием засовываю их в рот. Я знаю, что я – любимая внучка. Я не совсем понимаю, что значит «любимая», но знаю, что это хорошо и что любят только одного.

Я важно выхожу во двор и начинаю неспешно прогуливаться, солидно поедая шелковицу. Все: тетя с годовалым Славкой на руках, мой папа, его брат – мой дядя и дедушка внимательно наблюдают за мной. Я чувствую себя в центре внимания и очень этим довольна. Славка вертится на руках у своей мамы и всем своим видом показывает, как он тоже хочет черные сочные ягоды. «Таня, или дай Славе, или иди, ешь в другом месте» — сдерживая бессильное негодование, холодно говорит дядя. Я вполне насладилась своим триумфом, и, сосредоточенно ковыряясь в кружке, направляюсь к дому. Я не намерена делиться со Славкой. — Когда его полюбят, ему тоже что-нибудь дадут. А сейчас любят меня. Я «любимая» внучка.

«Отдай, дрянь такая» — от резкого окрика у меня перехватывает дыхание. Гневно сверкая глазами и всем своим видом показывая, как ему за меня стыдно, отец пытается вырвать у меня кружку. Я цепляюсь за нее двумя руками. Тогда, одной рукой хватая меня за руку, другой отец с силой хлопает меня по попе. Удар поднимает меня в воздух, и я улетела бы далеко вперед, если бы он не держал меня. Затем зло и нарочито больно, отец выворачивает мне руку и заставляет разжать пальцы.

Извиняясь и как-то суетливо дергая плечами, он ставит перед Славкой мою кружку и украдкой смотрит на брата. Тот одобрительно хмыкает и окидывает меня торжествующим взглядом. Отец с чувством выполненного долга поворачивается ко мне и испепеляет невидящим взглядом — «Марш отсюда» — цедит он, обращаясь ко мне, как в пустоту.

Дедушка стыдливо опускает глаза и как китайский болванчик кивает головой «ничего, ничего». Я слышу победное Славкино чавканье. Его мама выбирает ему ягоды покрупнее. Бабушка участливо смотрит на меня из кухни, и нежно воркует — «Сережа, зачем же так».

Воздух вокруг меня завязывается узлом. Все становится серым и безликим. Как будто я смотрю на мир через грязное бутылочное стекло. Меня окружают чужие люди. Я – случайно забредший сюда гость. Я – чужая. Я страшно кричу. От собственного крика у меня «закладывает» уши. Я срываюсь с места и «взлетаю» на крыльцо. Я хочу спрятаться. Я не могу здесь больше оставаться. Я чувствую спиной удивленные взгляды, уверенных в своей правоте людей. «Четыре года, а уже такой характер. Разбаловали вы ее с отцом, мама»…



Во время крушения внутреннего мира ребенка может произойти «включение» злонамерения. Ярость, разочарование, непонимание, ненависть заполнят душу ребенка. Он захлебнется в своих слезах и горе. Огромные потери, разочарования, шоки испытанные существом в прошлых воплощениях, активируются в настоящем моменте и приведут к разрушению гармонии внутреннего мира ребенка, исказят и разрушат его мечты, стремления, индивидуальность. Злонамерение – это и есть та загадочная «карма», определяющая законы судьбы. Злонамерение – это когда души и тела нескольких существ сплетаются в танце смерти. У этого танца есть начало, но не предусмотрен конец. Теперь каждый день человеческой жизни будет приближать небытие. Ребенок начнет ненавидеть тех, кого любит. Деградационная спираль сделает новый виток.

Источник: procesing.ru/articles_1_102.php