Сказка — вымысел, и герои ее волшебные: оборотни и феи, говорящие
звери. Так я и относился некогда к известной пушкинской сказке о
золотой рыбке — как к истории-притче в стихах, созданной по законам
волшебного жанра.
В 1960-х годах произошло событие, которое заставило меня изменить
позицию. Болгарский археолог Т.Иванов опубликовал снимки бронзовой
пластины, найденной среди других древностей в Северо-Западном
Причерноморье.
На пластине «изображена полуфигура женщины в подпоясанном хитоне с
украшениями на руках, — писала о находке искусствовед М.М.Кобылина.
— Ее волосы распущены, пышной массой падают на плечи, на голове
корона; на уровне живота изображена рыба; руки ее симметрично
подняты вверх, ладонями к зрителю — в жесте обращения к небу». Все
свидетельствовало о том, что эта женщина — богиня, пришедшая из
древности.
Когда я узнал об этой находке, меня поразило имя богини, названное
Т.Ивановым, — Анахита. Ведь богиня Ардвисура Анахита (авест.
«могучая, беспорочная») хорошо известна в древнем Иране, Средней
Азии, ее портрет дан в Авесте — древнейшем памятнике письменности
ариев! «Дева прекрасная, сильная, стройная, высоко подпоясанная,
прямая, знатного рода, благородного», — говорит о ней один из гимнов
этой священной книги — «Ардвисур-Яшт».
Она богиня священных вод, и с ней рядом изображена, естественно,
рыба — ее второй образ: разумеется, для богини вод не составляет
труда обернуться рыбой в случае необходимости.
Позднее увидели свет и отечественные находки того же рода...
В пушкинской сказке очень важна деталь: старуха оказалась у
разбитого корыта после того, как заставила своего старика передать
рыбке, что она хочет быть владычицей морской, причем сама золотая
рыбка должна служить ей на посылках. Это не просто реакция рыбки —
это ответ богини, место которой хотела занять старуха, к тому же —
превратив богиню в свою служанку.
Но действительно ли в пушкинской сказке речь идет о владычице вод
Анахите? Какими путями богиня пришла в Россию, став героиней сказки
— да еще столь поздней по времени? Эти вопросы до поры оставались
нерешенными.
Александр Пушкин так много поведал в своих сказках, что они вызвали
к жизни нескончаемую череду исследований и комментариев. И все же,
как сейчас представляется, все яснее за волшебством строф проступает
нечто поразительное — картины и образы древнейшей праславянской
мифологии двухтысячелетней давности.
Двадцать веков отделяют нас от эпохи Боспорского царства на
черноморских и азовских берегах, духовная жизнь которого — к
величайшему изумлению автора этих строк — оказалась отраженной в
«Сказке о рыбаке и рыбке». Трудно было сразу в это поверить. Ведь
Боспорское царство — ровесник Рима и Эллады!
Цицерон назвал греческие города-государства Северного Причерноморья
«каймой, подшитой к обширной ткани варварских степей». Земли
Боспорского царства охватывали не только «кайму», но и «ткань»: в
его состав входили и области, населенные синдо-меотскими племенами
Прикубанья и царскими скифами Крыма-Киммерии. Религия Боспорского
царства сочетала в себе культы греческих и местных богов.
Здесь почитали богиню вод Анахиту. Священным животным Анахиты
являлась рыба — золотая рыбка, та самая...
Находки археологов помогли перевести высказанное предположение из
области гипотез в разряд научно установленных, доказанных фактов.
На боспорских землях найдены рельефы и изображения древнеарийской
богини вод с рыбой или двумя рыбами в руках. И эти рыбы не простые,
а божественные, они являются как бы ее вторым образом...
Обратимся теперь к анализу самой пушкинской сказки. Давно уже
пушкиноведами установлено, что при написании своих сказок поэт
наряду с русским фольклором использовал и мифологические традиции,
сложившиеся в Западной Европе.
Когда-то считалось, к примеру, что начало пушкинской «Сказке о
рыбаке и рыбке» (1833) положила русская народная сказка, известная
по записи в собрании А.Н.Афанасьева (1855—1863), с тем же, кстати,
заглавием. Затем было высказано мнение прямо противоположное: как
раз произведение поэта послужило источником сказки в сборнике
Афанасьева. Нет прямых свидетельств того, что образ золотой рыбки
был навеян поэту рассказами его няни Арины Родионовны. Это не
исключено, хотя и встречает возражения у филологов.
Дело в том, что пушкинские черновики сохранили первоначальную
редакцию его сказки, где речь шла и о пожелании жадной старухи «быть
Римскою папой», — как в немецкой сказке из сборника братьев Гримм.
Книга сказок братьев Гримм, изданная в Париже в 1830 году на
французском языке, была в библиотеке поэта.
Но заметим — и русская, и немецкая истории золотой рыбки восходят к
праславянским, скифским и сарматским древностям. В эпоху Великого
переселения народов в первых веках нашей эры древнее предание о
рыбке-волшебнице покидает пределы Северного Причерноморья. Века
спустя мы встретим ее в немецких, шведских, французских, молдавских
сказках, не говоря уже о южно- и западнославянских — хорватских и
других... Братьями Гримм «Сказка о рыбаке и его жене» была записана
в Померании, которую издавна населяли славяне. Как предполагают
фольклористы, это славянская сказка, перешедшая в германский
фольклор. Ее славянскую первооснову и попытался воссоздать Пушкин в
своей «Сказке о рыбаке и рыбке».
По классификации В.Я.Проппа («Морфология волшебной сказки», 1947),
пушкинская золотая рыбка относится к особой разновидности сказочных
героев — «волшебным помощникам».
Сказочных «помощников», выполняющих волшебным образом желания героев
и героинь, превеликое множество в произведениях мирового фольклора,
но аналог золотой рыбке — божественной, неповторимой — мне среди них
найти не удалось. В сказке братьев Гримм в роли золотой рыбки
выступает обычная камбала. Но ни камбала, ни другие породы рыб,
известные по зарубежным сказкам, не дают представления об этом
древнем мифологическом образе. Золотая рыбка выглядела иначе. Как
же?
Теперь ответы на этот вопрос дают упоминавшиеся уже раскопки древних
городов Боспора. Один из них — Танаис, Тана, основанный в III веке
до нашей эры в устье Дона боспорскими правителями из скифо-иранской
династии.
Рельеф из Танаиса изображает богиню священных вод Анахиту, ее руки
подняты до уровня груди, в каждой по рыбе размером примерно с
человеческую ладонь.
Рельеф из Танаиса обнаружен не так давно в хранилище Новочеркасского
музея краеведения (Ростовская область) исследовательницей
А.И.Болтуновой. Находка терракотовой рыбки тоже сравнительно
недавняя — публикация о ней появилась в печати в 1970 году.
Терракотовая фигурка из Северного Причерноморья I века до нашей эры
дает гораздо более отчетливое представление о воспетой поэтом
обитательнице морских глубин. У терракотовой рыбки большие, почти
идеально круглые глаза, прижатые к корпусу верхний и нижний
плавники, передающие стремительное движение, и закругленный хвост.
Корпус рыбки необычный, почти ромбический. Все вместе создает
впечатление энергии, силы и вместе с тем — изящества, грации. Мне не
приходилось встречать таких очертаний у реальных рыб.
Возможно, прообраз ее следует искать вовсе не в подводном мире, а в
небесах. Эпитетом «золотой» в мифологии и фольклоре наделяется все
чудесное, связанное с идеей божественного, а также с символикой
света, солнца, месяца. Солнце представлялось древним людям золотой
рыбой, переплывающей небосклон, — лишь в позднейших мифах оно
преобразовалось в золотую ладью солнечного бога. «Из ворот в ворота
лежит щука золота», — говорится в русской загадке о солнечном луче.
Так что, может быть, золотая рыбка — это отражение солнца на
поверхности воды, нерукотворный — и потому священный для древних —
образ небесного светила.
Кстати, древние иранцы считали, что Анахита покровительствует не
только небесной влаге — дождю, как богиня вод, но и солнцу —
небесному огню, как супруга солнцебога Митры и дочь Ахура-Мазды —
Божественного Света...
Размышляя об этом, нельзя не отметить бросающуюся в глаза странность
созданного поэтом образа. Привычно и естественно, когда морской царь
распоряжается в своей собственной стихии — на дне морском он волен
даже закатывать пиры. Но когда золотая рыбка в мгновение ока создает
избы и барские хоромы на суше, а затем целые царские дворцы, то это
воспринимается, говоря современным «чисто деловым» языком, как выход
за рамки своих полномочий. Даже с учетом того немаловажного факта,
что рыбка — божественная и представляет совершенно полномочно богиню
священных вод Анахиту. Это и есть та внешняя странность «Сказки о
рыбаке и рыбке», о которой надо сказать особо, ведь древние четко
разграничивали функции различных богов, и, скажем, римский Нептун со
своим трезубцем владычествовал на море, в границах своих законных
владений.
Так что же случилось с золотой рыбкой и почему ее роль вдруг
оказалась такой глобальной, всеобъемлющей? Как объяснить выполнение
золотой рыбкой, или, точнее, морской, водяной богиней в ее обличье,
чисто «наземных» требований старухи, ставшей с ее помощью и
столбовой дворянкой, и коронованной особой? Ведь эти сухопутные дела
вроде бы вне ведения богини вод.
Чтобы понять это, перенесемся — к сожалению, только мысленно — в то
отдаленное время, по сравнению с которым даже начало летописания на
Руси кажется совсем недавним.
Одной из важнейших статей боспорского экспорта была рыба, в основном
осетровые, очень ценившиеся в Греции. Осетр даже украшал боспорские
монеты. Но в основном наши предки на Дону и в Причерноморье
занимались земледелием, ведущими культурами были пшеница, просо,
ячмень, и на монетах Боспорского царства часто изображался пшеничный
колос. Здесь выращивали сливу, алычу, грушу, гранат, яблоню,
виноград — не случайно один из древних поселков Боспора назывался
Кепы, буквально — «сады».
А покровительствовала земледельцам и садоводам Боспора... богиня
Анахита, хранительница Ардви — источника всемирных вод, стекающих с
вершины первозданного горного кряжа в Божественном царстве Света;
древние арии верили, что священные воды эти дают начало всем водам и
рекам на земле, питающим сады и поля, и поэтому богиня вод Анахита
считалась у них также и покровительницей плодородия.
Родственные иранским ариям скифы чтили ее под именем Аргимпасы.
Иранским происхождением боспорской царской династии Спартокидов, их
принадлежностью к высшей аристократии царских скифов обусловлена
связь прижизненного культа правящих боспорских монархов с главным
божеством официального боспорского пантеона — Афродитой Уранией
Апатурой (авест. апа — «вода», атар — «огонь») — греческим
эквивалентом иранской Анахиты и скифской Аргимпасы.
Задолго до эпохи создания Авесты, в ХII—XI тысячелетиях до нашей
эры и в последующие века Анахиту знали в Малой Азии как
Анаитис/Анатис, Мать богов. Золотая рыбка народных сказок,
представлявшая это древнее божество, сохраняла власть Великой
Матери-богини — Анаитис-Анахиты — в разных ее ипостасях.
У славян имя древней арийской богини священных вод было табуировано
и заменялось эпитетом-иносказанием Мокошь, Мокрешь, Макуша (от
мокрый, мокнуть). Из дней недели ей, как и иранской Анахите, была
посвящена пятница. В христианскую эпоху ее культ слился с почитанием
святой Параскевы Пятницы (день памяти — 14/27 октября). Кстати, на
авторской рукописи «Сказки о рыбаке и рыбке» стоит дата: «14
окт(ября) 1833»...
Таким образом, сказка А.С.Пушкина — не просто прекрасные стихи, всем
нам памятные с детства. Это поэтическая реконструкция образов и
сюжетов древнейшей мифологии ариев — скифов и праславян, уходящей
своими истоками в еще более отдаленную, незапамятную глубь
тысячелетий.
Вместе с людьми совершали дальние вояжи не только образы и сюжеты
сказок, но и изделия мастеров. Переносились за тысячи километров и
сами художественные традиции. Вещи и украшения из древних
могильников и городищ свидетельствуют о переселениях с Нижнего Дона
на север — до поймы Оки, а затем и еще дальше, вплоть до Вятки.
После знакомства с подобными находками приходишь к заключению, что
сказка А.С.Пушкина о рыбаке и рыбке действительно строится по
законам древней мифологии наших предков. Но разглядеть или угадать
этот волшебный образ в его существенных чертах в начале ХIХ века
удалось лишь поэту — археология тогда еще хранила молчание на сей
счет...
Столицей Боспорского царства был город Пантикапей (современная
Керчь). Будущий автор «Сказки о рыбаке и рыбке», находясь в Южной
ссылке, посетил его 25 августа 1820 года.
«Воображенью край священный», — вспоминал он в «Путешествии Онегина»
(1830) о «брегах Тавриды», о Керчи-Пантикапее.
«Морем приехали мы в Керчь, — писал он брату Льву тогда, в 1820-м. —
Ряды камней, ров, почти сровнявшийся с землею, — вот все, что
осталось от города Пантикапей. Нет сомнения, что много драгоценного
скрывается под землею, насыпанной веками».
