Посвящается всем ученикам и учетилям, не бедолагам, маринующимся в учебных заведениях, а людям, которые учатся у других жизни, в общем это сложно понять, это нужно почувствовать)))

Шаги Учителя отдавались в коридоре гулкими раскатами, в кабинете просто стуком каблуков. Я всегда ходил бесшумно, я не любил лишних звуков, поэтому я никогда не говорил и уж тем более не пел в одиночестве громко, когда мне было страшно. Я наслаждался тишиной. Лучше тишины был только голос учителя. Был...
Учитель потянул за ручку и дверь открылась с тем загадачным скрипом, с каким открываются тайны. Я всегда открывал двери без скрипа. Любые. Я никогда не хотел нарушить тишину. Исключением были звуки сотворенные Учителем. Были...
Учитель усмехнулся и посмотрел на меня. Вам он наверное представляется седым чудаковатым стариком в потертом халате и тапочках. Во всяком случае все абстрактные учителя представляются мне таковыми. Но нет, здесь привычный закон не работает, как, впрочем, и всегда. Учитель мой был молод и красив до умопомрачения. Волосы у него были вовсе не седыми, а очень черными, густыми и длинными, почти до пояса. Нос у него был хищным горбатым и очень тонким, а глаза большими миндалевидными и темно-синими. Он был выше меня на голово и старше, но не сильно. В те времена ему было немного больше восемнадцати а мне почти исполнилось семнадцать и это способствовало полному взаимопониманию. Рядом с ним я, немного женовидный мальчишка с рыжеватыми локонами до ловаток и голубыми глазами, смотрелся столь яойно, что о нас ходили самые различные слухи. Имена у нас были самые что ни на есть банальнейшими, что-то вроде Леши и Славика, но мы, конечно же, не называли друг друга ими, я звал его Агамемнон, он меня Амадеус, и оба мы ни на грош не понимали что значат наши "имена". Мы были молоды и глупы. Слишком молоды и слишком глупы. Были...
Не смотря на косые взгляды и неуместные намеки мы были лишь друзьями, если это можно так назвать, и у него была девушка. В этом не было ничего удивительного, при его красоте. Она была какой-то очень случайной, она никогда не понимала его, никогда не восхищалась им, постоянно упрекала и, в конце-концов, бросила. Помнится я тогда порывался пойти и немедленно убить ее своими руками. Я тогда умудрился заболеть и Учитель обо мне заботился. Он только усмехнулся, посмотрел на мое серое и исхудавшее, не столь от болезни, сколь от его заботы, лицо и сказал, что передачки он мне в тюрьму носить не будет.
Так вот, он усмехнулся и посмотрел на меня с тем выражением, с которым он всегда говорил мне гадости, я непроизвольно пробежал пальцами по глобусу - меня всегда успокаивали географические карты прошлых столетий, а этот глобус был именно таким, но он, вопреки моим ожиданиям, молча провел рукой по моей щеке. Улыбка его стала хитрой, он сощурился, склонил голову набок и вдруг, будто в порыве, прижал меня к себе, жарко дыша в ухо. Нет, разумеется я был нисколько не против такого развития событий, только за, мой учитель был мной слишком любим, что бы ч мог хоть в чем-то отказать ему, а потому я только прикрыл глаза и провел рукой по его волосам. Он оттолкнул меня и сел в кресло, глядя мне прямо в глаза, будто спрашивая, но я так и не смог прочесть вопроса, он понял это и отвел взгляд. Ничто не нарушало тишину и я вскоре совсем успокоился, глядя на его неподвижное лицо, немигающие глаза, устремленные в каминное пламя и тонкую жилку пульсирующую на шее. Я подошел и сел на излюбленую светлую шкуру у камина, положив голову ему на колени. Мы часто сидели так здесь, в доме его родителей. Это никогда никого не смущало, как впрочем и все остальное. Я очень любил этот дом. Здесь, пожалуй стоит рассказать мою историю. Я родился в самой обычной семье. Мой отец был бывшим военным, а потому всегда мечтал вырастить из меня военного, он записывал меня в секции рукопашки, заставлял играть в футбол с дворовыми мальчишками и слушать военно-патриотические песни. А я мечтал играть на скрипке и на поперечной флейте, кататься на коньках и танцевать бальные танцы. Когда я был совсем маленьким отец губил все мои мечты и обзывал их идиотскими, когда мне было семь лет, он понял, что я не хочу во всем быть похожим на него и возненавидел меня лютой ненавистью, матери моей на меня было откровенно плевать, а потому я остался один. Когда мне было десять отец хотел отдать меня в военное училище, но я не прошел туда по состоянию здоровья. В пятнадцать я ушел из дома. Мое отсутствие заметили не сразу, лишь когда через год я зашел за вещами отец сикренне удивился тому, что я долго где-то шлялся. Я забрал свои вещи и больше домой не возвращался. Родители Учителя были из древнего рода, у него даже был какой-то титул, а еще у них был небольшой особняк, где Агамемнон и провел детство. Его родители души не чаяли в ребенке, с детства он был окружен вниманием и заботой, но он не был избалованным, скорее наоборот. В их доме любому гостю были рады, а потому, когда он привел меня однажды, тощего и грязного, они лишь улыбнулись и предложили мне расположиться в одной из комнат. Через пару дней они все же спросили у Агамемнона кто я такой, и, услышав мою историю, сказали, что я могу оставаться в их доме, пока мне не надоест. Комната в которой я разместился была примечательна одним фактом: в ней жил Агамемнон. Иначе сказать мы жили в одной комнате. Дни напролет мы проводили вместе и это были счастливые дни, наверное самые счастливые в моей жизни.
Я прикрыл глаза и сжал светлый мех пальцами. Я всегда вдыхал воздух в этом доме будто в последний раз. Мой судорожный вздох отвлек учителя от мыслей и он заговорил. Его голос не пронзал тишину, а будто сливался с ней, обволакивая меня бархатом.
- Знаешь, я тут подумал, нет ничего хуже, чем повзрослев, увидеть детские сказки.
- Почему?
- Потому что, малыш, те сказочные парки по которым ты бродил в детстве, дровосек Дадон давно уже вырубил, милая фея стала склочной и вредной старухой, добрый дядюшка спился, а пес Шарик сдох отравившись котом Барсиком. - в его голосе я почувствовал такую печаль, что мне стало не по себе.
- Но ведь есть исключения? Например мы с тобой. Ты подарил мне сказку, Агамемнон, славную добрую сказку.
- Не стоит сравнивать. Я дарю тебе историю, которая еще не окончена и не известно какой у нее будет финал, может и вообще никакого...
- У истории не может не быть финала, ты ошибаешься. - я смотрел прямо ему в лицо, запрокинув голову.
- Поверь, малыш, в этом мире очень много неоконченых историй. Каждая история, которую рассказали до того, как она была завершена остается незавершенной, такова их судьба. - Он взял меня за подбородок и пристально уставился в глаза. - Помни об этом, потому что нас с тобой это однажды погубит. - Он поцеловал меня в лоб и перевл взгляд на огонь. Я закрыл глаза и прижавшись щекой к его колену задремал, чувствуя, как он гладит меня по голове.

И на зимнем стекле, запотевшем в уюте квартир,
На замерзшем окне, задремавшем в глухом переулке,
Ты напишешь, что значит для нас этот призрачный мир,
Я прочту, почему звуки сердца порою так гулки.

И кровавый закат отразится в кирпичной стене,
И заплачут в ночи пожелтевшие, старые книги.
И опять ты вернешься к другим не вернувшись ко мне,
И я вновь не услышу, как звуки безмолвия стихли.

Восхищенно смотрю, без опаски на грацию льва,
Что крадется неслышно, наерное убить меня хочет.
И я вновь забываю те вешнего знака слова,
Что бушуя ночами нам синее море рокочет.
***
Пойми, моя радость,
Ведь я просила
Всего лишь улыбку, но мы
Снова смотрим волками…
О, как я устала
От этих скитанийю
Боже, как я устала.

Прости, моя радость,
Но я угасну.
За эту улыбку, мой милый,
Страдая напрасно,
Зажглась и погасла.
Да! Я не смогла
Удержать это пламя.

Забудь, моя радость…
Я, слабая духом и плотью
Всего лишь летела,
Хотела ли, нет? Не сумела.
Наверно не важно и больше не страшно,
О, Боже, ппрости мне…

Уходи, моя радость,
Ведь я просила
Всего лишь улыбку.
Ты даришь мне слезы, и мы
Снова ждем те весенние грозы,
Что будят в нас пламя
И жизнь, скоро будут морозы
И я угасаю…




***
Я хочу стать твоею слезой,
Пробежать по холодной щеке.
Я хочу стать красивой звездой
И светить для тебя в далеке.

Я хочу для тебя умирать,
Возрождаться и заново жить.
Я почти разучилась страдать
Неразрывно со словом любить.

Я хочу стать снежинкой зимой,
На ресницах твоих замереть.
Я хочу стать чужою рукой,
Чтобы руки твои отогреть.

Я хочу стать гитарной струной,
Что-бы ты научил меня петь.
Я хочу стать твоею душой,
Что б покинув тебя улететь...

Вечному Воину.
Лови губани снежный звездопад,
Держа украдкой пламя на ладони.
Мы никогда не повернем назад
И никогда не будем в обороне.

Я молча брошу времени, как псу
Свое бессмысленое тело в растерзанье
Я все пройду и все перенесу,
Лишь потому, что жалко покаяния.

Но все же мы дойдем до алтаря,
Пройдя десятки сотен инкарнаций
Пройдем без страха, грея и любя
Без вечного желания расставаться.