ВТОРОЙ ФРОНТ

История одного из волонтеров Майдана



Чем дальше в прошлое уходят события Февральской революции, тем более становится ясным, что на нашу общую победу работали тысячи людей, тысячи добровольцев, о которых мало кто знает и без которых этой победы просто не было бы.

17-летняя София – из таких незнаменитых бойцов, волонтер в одной из киевских больниц. Ее история типична для многих молодых киевлян и, в то же время, как каждая из таких историй, уникальна.

«Я поняла, что оставаться в стороне невозможно»

- Как начался Майдан для тебя?
- В первый раз я вышла на демонстрацию 1 декабря после избиения студентов. Мы все с ребятами, моими друзьями – студентами из Богомольца, Драгоманова, Могилянки - были возмущены. В тот день вышло много людей, все очень позитивно. Мы даже на Банковой побывали и сбежали оттуда, когда «Беркут» начал бросать гранаты. После Нового Года на некоторое время Майдан для меня прекратился.

- Почему?
- Я поддерживала протест, потому что в стране творилось бог весть что, но в том, как все происходило на Майдане, многое мне казалось неоднозначным, поэтому я только наблюдала. Но после начала столкновений в феврале я поняла, что дольше оставаться в стороне невозможно. Узнала, что нужны волонтеры в больницах, и пришла 19 февраля в 18-ю больницу.

- Кто, по твоим наблюдениям, шел в волонтерство?
- Меня поразил спектр людей: большей частью студенты без медицинского образования, но также и ученые, и юристы, и врачи, иногда дети по 15-16 лет - приходили тайком от родителей, днем или ночью - только возьмите нас помогать. Было очень приятно, что Киев встал на помощь.

- Что ты увидела в больнице в свой первый день?
- Никого из волонтеров еще не было. Между тем, киевляне массово сносили сюда медикаменты, уставшие врачи уже не знали, куда что девать. Так что мы устроили склад лекарств на втором этаже неврологии. Сортировали медикаменты, расклеивали стрелочки, чтобы люди знали, куда идти, информировали. В больнице на тот момент лежали несколько пострадавших во вторник, 18 февраля с несерьезными травмами – тяжелых тогда свозили в БСП (Больница скорой помощи - ДД) и в 17 больницу. Тихо, перемирие. 20-го мы пришли в 9 утра – а через час начали привозить раненых с огнестрельными ранениями, «скорые» одна за другой.

«Носилки с кровью. Рыдающие медсестры. Нервно курящие хирурги…»



- Помнишь первого раненого?
- Очень хорошо помню. Приехала «скорая», привезла мальчика 18-19 лет, бледного, кровь с носилок стекала, прострелены оба легких. Я была уверена, что он умрет. Но через полторы недели он уже бегал на Майдан. Очень крепкий парень. Звать Богдан. Сейчас на Восток поехал.

- Как изменился круг ваших обязанностей после 20 февраля?
- Надо было брать контакты пострадавших, имя-фамилию, искать родственников, а также искать медикаменты, потому что выяснилось, что в больнице элементарно нет шовного материала, ледокаина, новокаина и многого другого даже для оказания первой помощи. Мы находили деньги, бегали по аптекам, скупали дорогущие антибиотики. Царил хаос. Через несколько дней ситуация более-менее упорядочилась, мы организовали круглосуточный волонтерский пункт, человек по 5 регулярно дежурили. Наладили питание – у нас была отдельная кухня, потому что больничная еда не очень качественная, решали проблемы с законом, улаживали конфликты с врачами, потому что те не знали, куда девать раненых, ведь все, что касалось майдановцев, было незаконно и нелегально. Врачи брали на себя огромную ответственность, чтобы прикрывать все это. Вплоть до 25 февраля привозили людей. Некоторые просто прятались по квартирам с огнестрелами, их потом привозили в больницу, потому что раны начинали гнить – сложные случаи.

- Было страшно?
- Было страшно, когда стали привозить раненых, а мы не знали, что происходит. Никто даже не успел посмотреть новости. Никто ничего не знает, и повсюду разрываются сирены «скорой помощи». Носилки с кровью. Рыдающие медсестры. Нервно курящие хирурги, операционные по всей больнице. Операционных не хватало, поэтому чуть ли не в коридорах людей зашивали. И страх, что надо срочно купить лекарств, а лекарств нигде нет, и непонятно где взять, а при этом идет операция. И неизвестность – что будет дальше. Потому что грозились чрезвычайным положением, а мы отвечали за наших раненых.

- Вас охраняли?
- На улице перед входом круглосуточно стояли человек 30 из ивано-франковской сотни Самообороны, мы их кормили, очень милые, добродушные ребята.

- А проблемы с милицией были?
- Был случай с пациенткой, девушкой 18 лет, из гинекологического отделения. Ее избил «Беркут», когда захватывал Дом профсоюзов: она стала снимать это на телефон, «бекруты» затащили туда, избили, отвезли в СИЗО, опять избили. У нее началось вагинальное кровотечение. Оказалось, что она беременна – избиение привело к выкидышу. За ней приехала милиция, хотели забрать и посадить. Мы ее отбивали. Главврач написала в диагнозе, что ей необходима госпитализация и она как минимум неделю не может выходить из больницы. Милиция ушла. На следующий день уже вышла амнистия всем майдановским.

«К сожалению, помощь очень уменьшилась: все расслабились»

- Кого вы опекаете сегодня?
- Сейчас у нас по большей части пациенты с химическими ожогами, с гепатитами, с отравлениями после дымовых гранат, после всяких химических смесей, которые они кидали, после дыма от сожженных шин, еще и «Беркут» кидал непонятно что. Еще с инфарктами, с обструктивными бронхитами, с посттравматическими синдромами, со старыми контузиями. В среднем за последний месяц меньше 15-17 человек в день не было. Нуждаются в огромном количестве медикаментов. К сожалению, помощь очень уменьшилась. В первые дни, в начале марта, к нам приходили и постоянно приносили большие суммы денег, лекарства, помогали и с транспортом, и с едой. Сейчас все это гораздо сложнее находить. Все расслабились.

- Выходит, хлопот меньше не стало.
- Питание, лекарства, помощь в экстренных ситуациях – например, организовать билеты, чтобы человек доехал домой, связь с родственниками, юридические вопросы, гигиена, одежда. Большинство наших подопечных –иногородние, которые согласно закону должны лечиться по месту жительства, однако отправлять их туда – значит обрекать на отсутствие медикаментов и толковых врачей; некоторые пациенты родом из таких мест, где до ближайшего медпункта ехать и ехать. У кого-то вещи и документы сгорели или потерялись, родственников у многих нет, людям действительно нужна помощь в вопросах, с которыми они столкнулись неожиданно для себя. И, кстати, если кто-то из немайдановских пациентов нуждается в нашей помощи, мы тоже ее оказываем.

- Какие еще у вас трудности? Все ограничивается только больными?
- Было несколько неприятных случаев, когда нас пытались отсюда выгнать. Мы же оставались на птичьих правах, и после прихода сюда представителей Народного штаба медицинского сопротивления, которые сказали, что все берут в свои руки и переводят лекарства на свой склад, администрация решила, что больше в нас не нуждается. Нам помог еще существовавший на тот момент Народный госпиталь. Мы добились официальных документов от Минздрава, согласно которым мы можем здесь оставаться, больница передает это помещение нашему волонтерскому пункту и медикаменты закрепляются за нами.
На днях случилась довольно неприятная сцена: пришел человек якобы из 8 сотни, представился как волонтер Красного креста, который подчиняется Народному штабу медицинского сопротивления, и сказал, что у нас слишком много медикаментов и у нас их изымают для целей Майдана. Вел себя довольно грубо, оскорблял, обещал вернуться. Прекрасно знаю, что у них есть огромный склад на Трехсвятительской. Во-вторых, они уже довольно большое количество медикаментов вывезли из Михайловского собора, из больниц якобы на дальние склады, но куда что делось на самом деле – непонятно.

- Почему так?
- Потому что очень надо кому-то. Дальше уже мои предположения.

- Ну, если все-таки предположить?
- Говорят, что эти медикаменты перепродаются через кумовские сети аптек. Фармацевтический бизнес после наркотиков и, по-моему, оружия является одним из наиболее прибыльных. С Майдана вывезли очень много медикаментов: там были и наркосодержащие препараты, и дорогие антибиотики, и рентгеновское оборудование, и шовные материалы. Было 6-7 складов, забитых под завязку и в Октябрьском дворце, и в Михайловском монастыре, и на Прорезной, и по больницам. Медикаментов хватило бы на весь Киев и на регионы на несколько месяцев. Куда все девалось – неведомо. Приезжает автобус, все забирают. Мы отбивали медикаменты в 17-й больнице, а в 12-й, например, волонтеры пришли утром – медикаментов нет. Куда делись? Ответ – развезли по отделениям. И тут же приходит медсестра со списком необходимых лекарств, которые до того точно были на складе, и оказалось - вранье, лекарства ушли куда угодно, только не в отделение. А куда – можно только догадываться.

«Майдан дал мне осознание того, что хороших и добрых людей очень много»

- Скажи, каково тебе после всего этого возвращаться в привычную – по сути, еще детскую – жизнь?
- Это сложно, да… Такой когнитивный диссонанс. У нас были каникулы, потому что закрыто метро и до школы добраться невозможно. Полностью погрузилась в жизнь больницы, дневала и ночевала здесь, а потом выяснилось, что пора возвращаться в школу. И вот мой первый день – прихожу, люди смеются, улыбаются, а у меня больница перед глазами.

- Насколько глубоко тебя изменил этот опыт?
- Мама говорит, что я стала сознательнее, но убирать в комнате от этого не начала. Еще - я стала спокойнее, потому что поняла, что мои обычные бытовые проблемы не значат ничего, что надо терпимее относиться к жизни. Наверно, повзрослела. Причем не совсем так, как планировала. Хотела получить свободу, как все мои сверстники, гулять-веселиться на законных основаниях, а получилось так, что столкнулась с болью, смертью, несправедливостью, и как это все переварить, и зачем было нужно такое взросление? Какое-то время я даже хотела вернуться назад, в свое безоблачное состояние, был период депрессии.

- Что будешь делать дальше?
- Собиралась поступать на философский, но теперь хочу взять год отпуска после школы, поездить по волонтерским программам, подумать, чем хочу заниматься дальше. Ведь наши больницы, даже киевские, не обеспечены ничем. Врачей квалифицированных, классных много, но они не могут людям помочь. Элементарно нет шприцов, масок, нет финансирования, зато много несправедливости, спекуляций, бюрократии, мелочного воровства, человеческого эгоизма на всех уровнях, во всей государственной иерархии. Хочу как-то с этим бороться, участвовать в реформах. Для этого пытаюсь выбрать нишу, которая была бы для меня наиболее продуктивной.

- Вот после тех неприятных вещей, о которых ты говоришь, верить в людей ты стала больше или меньше?
- Ой, это сложно. С одной стороны – увидела столько грязи, непонятной мне. Несколько людей умерло у нас глупой смертью – например, один пациент от инфаркта после 4 операций, выжил после 4 ранений – но просто не выдержало сердце, потому что какая-то сволочь украла у него документы. Люди умирают, а ты у них крадешь последнее. Как человек в здравом уме я этого понять не могу. Не могу понять, когда врачи отказываются лечить – говорили в лицо: хотим домой спать, а вы тут со своими больными, зачем они нам нужны? Понимаете, бессилие – это самое печальное. Печально знать, что есть проблемы, которые тебе не решить, так что да - хотелось отмотать назад, чтобы не видеть того, в чем я бессильна. Потом я решила, что это тоже и полезно, и ценно, и надо как-то с этим справляться. В конечном счете, Майдан дал мне осознание того, что хороших людей очень много, что есть те, кому не все равно, и что доброте человеческой все-таки нет предела.

Дмитрий Десятерик, «День»