Вся эта статья - парад пошлых антисоветских штампов, но в данном месте клокочущего автора просто разорвало. Не всё было гладко у деревенщиков, но Астафьева, Белова и Распутина начали изучать в университетах в Советские времена — то есть, при жизни (Валентину Григорьевичу — многие лета). Равно то же самое произошло с прозой фронтовиков — она, правда, напомню Костикову, называлась не солдатской, а лейтенантской. Не всё и там было совсем гладко, но лучшие и дерзкие книги Бондарева, Бакланова, Курочкина (чуть позже Евгения Носова, уже в советские времена — пронзительного, кошмарного и честнейшего Константина Воробьёва) были признаны новейшей классикой, так же ещё в СССР вошли в университетские программы и изданы невиданными по нашим временам тиражами.

Я сейчас, к примеру, читаю очень сильный роман Степана Злобина «Пропавшие без вести» - главным героем которого является репрессированный в 1937 году генерал, выпущенный из тюрьмы осенью 1941-го и сразу брошенный на фронт. Роман издан в 1964(!) году тиражом сто тысяч (!) экземпляров (и это уже было второе издание).

Теперь про самое главное.

Повесть «В окопах Сталинграда», упомянутая Костиковым, была прочитана Сталиным и удостоена при Сталине Сталинской премии, после чего переиздавалась непрестанно и совокупный её тираж — превышал миллион экземпляров.

Ничего честнее этой повести, сколько потом не вскрывали правду наши правдолюбы, и представить нельзя.

На кого рассчитано всё это костиковское словоблудие?

Да на всех, вот на кого...

Выслали Некрасова из страны уже при Брежневе — но никак не за книгу «В окопах Сталинграда», а за очень активную работу в среде киевской диссиды.

Но тут есть другой важный момент о котором, к сожалению, почти никто не знает. Оказавшись в изгнании — в Париже — Некрасов вдрызг разругался и с местной просвещённой публикой и с местными украинскими борцами за независимость. Послушал их рассказы про вековечную борьбу с Россией и ошалел: что они несут, Господи?!

Некрасов раз выступил с достаточно мягкой критикой европейских свобод, два выступил — и его — здесь внимание! - перестали публиковать. То есть вообще. После негласного запрета, он не смог издать вообще ни одной книги. Не вписался в рынок.

Про это господин Костиков не напишет никогда, у него нет таких слов в словарном запасе.