Я совершила большую ошибку, начав писать "в прямом эфире". Это очень интимный процесс - создание даже маленького рассказа. Раньше я интуитивно это понимала и никому не говорила не только о чем пишу, но и вообще пишу ли. А сейчас слишком поторопилась. У меня было мерзкое настроение, образ жизнерадостной старушки крутился в голове, да тут как раз увидела любимую версию "Человека дождя" и подумала: о,пора! Пора мне запускать своего "Человека дождя"! Меня не смутило даже то, что о Мане я имела смутное представление, а о герой был для меня абсолютно безлик (помните, у него имени не имелось). Но и здесь я себя успокоила: ай, в дороге разберусь! Мне не привыкать. Еще в школе я так виртуозно сводила все темы к свободным, что учителю приходилось ставить мне даже "5" за такие художества. Все мои школьные сочинения пользовались у учителей большим спросом. А потом в училище, потом во ВГИКе мне С.Соловьев посоветовал "писать, не бросать", декан сценарного факультета согласилась с ним, потом на сценарном меня заметили (к А.Кайдановскому поступала), а потом в литературный институт приглашали на платное отделение драматургии(в год там набирали от 2 до 4 человек)... У меня появилсь свои поклонники(они же являются поклонниками Валеры, Киркорова, Баскова и др.), которые активно интересуются моим "творчеством". Вот я о себе и возомнила, пренебрегла самым святым! Злоупотребила своими способностями. Меня просто никто никогда не ставил на место, перехваливали только. Нет, я понимаю прекрасно, что талант - это 5% способностей, остальное - труд. Но и здесь меня воздвигали на пьедестал. В училище (культ-просвет, режиссура драмы)все учились по моим конспектам. Педагог по режиссуре орала на моих одногруппников: "Ну-ка, быстро взяли у Фоминой(моя девичья фамилия)конспекты и чтобы все мне выучили!" Я на всех уроках сидела с раскрытым ртом и не пропускала ни одного слова педегогов, при этом мне приходилось сокращать слова до 2-3 букв, эту шифровку гениально разгадывала одна наша девочка. Как только начинались крики режиссера, она хватала мою тетрадь и без запинки читала. Я поражалась, потому что сама я не могла понять порой ничего. Кстати, о нравственности. Виктория, обращаюсь к Вам. Я уж закончу про училище. Я "шла" на красный диплом, но как только начинались экзамены, я "бросала" училище, просто не приходила на сессию. Все та же педагог по режиссуре заводила меня в кабинет, у меня начиналась истерика: "Я не могу учиться с ними"... Я не могла простить отношения к Сцене, когда одногруппники плевали семечки на сцену и поносили педагога по режиссуре: "Пусть сама идет и играет, я же ей не актриса" (например, так говории), хотя по актерскому мастерству нам ставили оценки, когда они и знать не хотели, кто такой Станиславский, он им был ни к чему. А я с 8 класса переписывала в читальном зале все книжки по театру. "Да получи ты диплом, потом и доказывай..."- говорил мой педагог. Дипломные спектакли всем поставила она сама, были, конечно, среди сокурсников такие, кто помогал ей "свои" работы делать. Я одна свой спектакль поставила сама, я не подпускала педагога по режиссуре ни на одну репетицию. "Люська,- стонала она. - Ну я тебе ни слова не скажу, я тихонечко в уголочке посижу, я же должна знать, что у тебя происходит..." А происходило многое. Сцену я сделала овальную, герои были: Девочка, Мальчик и Война. Войну играла вся группа, там театр теней даже получился... А педагог сидела и молчала, хотя покричать она любила. Мне прощалось и предоставлялось все. Только на генеральную репетицию я допустила педагога. Сдала спектакль, все сразу кинулись записывать автора, чтобы сплогиатить мою работу, всех поразила и уехала в Ленинград. Надо было сдать 3 экзамена и получить диплом. Я не смогла. Я отказалась от диплома, уравнивавшего меня (с моим отношением к Сцене, как к великому и святому месту) с сокурсниками, заплевывавшими эту самую сцену. У меня есть в жизни принципы, которые я чту. И "...дождь" я писала не ПРО Валеру, а ДЛЯ него. Я не придумывала ему судьбу, тем более ничего зловредного не писала. Да, автор имеет право писать о чем угодно, если ему безумно больно с чем-то мериться, что-то очень глубоко его ранит, есть что сказать, если он "весь в материале", как говорят артисты и имеет к тому хотя бы маленькие способности. У меня есть свои темы, которые кроме меня никто не сможет описать. Видимо, Создатель слишком меня любит, если посылает мне такие испытания (искушения), делает он, наверное, это, чтобы я смогла о бедах (в нашей стране их всегда хватало)рассказать людям, предупредить их, раскрыть им глаза. А мой "...дождь" - это провал. Я его "запорола" в самом начале. Таня это сразу поняла (Спасибо, Таня!). Да, нельзя так относиться к литературному труду. НЕЛЬЗЯ! Ну что ж! Я наказана за свою самонадеянность, за свое пренебрежение к важным канонам. Я чувствую себя как мальчик из "Черной курицы"! Я расплачиваюсь за свой "прямой эфир" публично! Я приношу свои извинения за неоправданные надежды...Простите! Но я никогда не брошу писать, и писать буду о том, что болит, что меня гложет. Добросовестно! И обязательно напишу все, о чем хочу!

"Чувствуешь, как хорошо стало!- засмеялась Маня, вылезая из бассейна. - Прохладненько так! Ну, ладно, давай собирайся, у нас мало времени..." С мокрой одеждой с Лео сошла хандра, и он очнулся: "Куда собирайся?" - "О, мы поедем в замок... настоящий, высоко в горы!" - "Ну, ты даешь?" - "Я познакомилась с доном Санчо... Можешь себе представить? Я зову его Санчо Панса! Он скоро за нами приедет, я сказала, что ты поедешь с нами." Да, Лео давно мечтал посетить подобное место! Его не покидала мысль, что когда-то и он там жил. Лео отправился приводить себя в порядок, а Маня побежала к себе, напевая песенку из "Дульсинеи Тобосской": "В городах и в далеких провинциях, Во дворцах и на скотном дворе, Снятся женщинам храбрые рыцари, Те, что их увезут на заре, Увезут их от слез одиночества, От постылых, наскучивших фраз, Ах, как хочется, хочется, хочется, Чтобы все было именно так..." - "А ты неплохо поешь!" - заметил Лео. "А я всю жизнь пела в хоре!"- ответила Маня и продолжила: " Что любви настоящей на свете ценнее, И хоть рыцари нынче в Тобоссо не те, Каждой женщине хочется быть Дульсинеей, Хоть на миг, хоть на час, хоть во сне, хоть в мечте!.." Лео засмеялся: воистину женщина остается женщиной в любом возрасте! Только какое будущее может быть у этой, 100-летней? "Что, смешно тебе? Ты, наверное, записал меня в старухи... Нет, дорогой, вот доживешь до моих лет, тогда поймешь..." В этот момент к дому Лео подъехала машина, и садовник, предупрежденный о визите важного гостя, торжественно подвел его к Мане. Дон оказался таким же смешливым человеком, как Маня, он идеально подходил ей по духу, и Лео даже позавидовал этой парочке, столь схожих людей. Без всяких церемоний, он подхватил Маню под руку, поприветствовал Лео и повел их в свою машину. Маня что-то говорила и говорила ему по-русски, он отвечал ей по-испански, и они прекрасно понимали друг друга. Им не требовался электронный переводчик, который Лео успел заметить в вещах Мани, Маня даже сама отдала его Лео, заметив его взгляд, чтобы тот мог находить с доном общий язык. Но и Лео не пришлось вникать в чудо техники, он всю дорогу любовался горными пейзажами, а когда они въехали на территорию замка, у него вообще пропало всякое желание с кем-либо общаться. Замок поражал своим мощным и величественным видом, своей красотой и картинной ухоженностью, изысканностью во всяких мелочах. Слева перед замком стояла небольшая мельница, а справа, где-то вдалеке, виднелась конюшня, там же гуляли кони... Весь замок был погружен в цветы и экзотические растения, рассаженные между небольшим каменистым прудом с квакающими лягушками и огромными, бултыхающимися в воде, озорными рыбами. Многое видел Лео, но попав в сей райский уголок, понял, что ни черта еще в жизни не видел. Маня оббежала вокруг весь замок, а потом дон Санчо, оббрадованный ее восторгом, повел их с Лео во внутренние покои. "Много ли нам, старым, надо!" - вздохнула Маня, подойдя к Лео. Он не сумел ей ничего ответить, а только сам, забыв о всяких приличиях, пошел бесцеремонно осматривать манящее простанство. Поднявшись на 2-ой этаж по винтовой лестнице, он подошел к маленькому вычурному окну, возле которого уже заботливо стояли фужеры с шампанским и выглянул на улицу. В тот самый момент прогремел гром, внезапно поднялся сильный ветер, и по стеклу застучал дождь... "Ты меня не выгонишь?" - спросил он подошедшую Маню, а она взглунула небрежно на буйство природы и ответила: "Пока идет дождь - точно нет!"

Прошло еще несколько дней, а Маня все не возвращалась. Лео оброс, щетина стала превращаться в бороду, от него дурно запахло. Он сгорбился и осунулся. Сидел и пил. И тут появилась Маня. Она тихонько подкралась к нему сзади и закричала : "Лео, дай обниму... Я тебе такое расскажу..." - "Оставь меня!" - "Что?" - "Пошла вон." -"О-о, да ты с ума сошел!" - "Отвали!" - отмахнулся он. "Что, совсем плохо?" Отвечать зануде он не стал, а взял выпивку и пошел к себе. "Охренеть! И это ты так с женщиной обращаешься? А ну... бей меня." Он посмотрел на нее и ... промолчал. Лео очень повезло, что он проходил возле бассейна, Маня толкнула его в воду и сама прыгнула следом. "Ты что, старая, очумела? Забыла, как ко мне попала? Как пригодиться обещала?" - "А ты злопамятный!"- сказала и поплыла к нему, схватила за рубашку и начала топить. Борьба завязалась серьезная. "Тебе лечиться надо!", - сделал он заключение, отловив и выбросив ее на сушу. "Не делай добра, не получишь зла!" - "Ой, елки! А ты зажрался!Ай-а-а..." Лео вылез и сбросил ее в воду.

Маняша заскочила к себе в комнату с воплем "Вау" буквально на минуту (она не видела и не слышала, что Лео идет за ней), потом выскочила и также, крадучись, полезла на кухню. Лео стоял рядом, в темноте. Набрав в подол какой-то провизии, Маня выбежала из кухни и столкнулась с Лео. Из подола посыпалась картошка. "Мама, - испугалась она. - Ой, Лео! а я... я тут...я не хотела тебя беспокоить". - "Что это у тебя? Проголодалась?" Маня засмеялась, сверкая белоснежным ртом, собирая провиант. "Ой, Лео... тут такое творится... Ты себе не представляешь... Меня там друзья ждут. Можно мне еще погулять?" - "Конечно! Ты еще не нагулялась?" - "Нет, ты что... Я только начала... у нас такая компания собралась. Днем мы играем в игры... с мячиком... видел, наверное... Так здорово! Ха-ха-ха... А сейчас я научу их есть картошку... печеную. Представляешь, они ее не ели! Ха-ха-ха... Сначала на дискотеку пойдем, а потом на море, там так здорово! Рассвет хотим встретить... Я никогда рассвет не встречала! Ой, тут такое... Можно?" - "Я же сказал: иди!" - "Да, Лео, а что мне одеть? Посоветуй, как мужчина... Ту юбочку коротенькую или обтягивающие черные брюки... Или джинсовый костюм?" - "Да тебе все идет..." - "Ну я серьезно..." - "Ну если юбку, то покороче..." - "Ладно, но это нескромно, наверное..." - "Да тут скромность ни к чему..." - "Правда? Ой, Лео, дай я тебя поцелую! Чтобы я без тебя делала? Я так тебе за все благодарна! Ну, я побежала... Я тебе потом столько всего расскажу. Я теперь понимаю, почему ты на все наплевал и гуляешь по полной..." Лео смотрел на ее беготню и ему становилось все хуже и хуже. Он уже давно нагулялся, а все его последние вечеринки были просто попыткой забыться, заглушить ту боль, которая глодала его последние годы. Сначала он находил спасение в работе, но и она перестала спасать. Потом увлекся новыми знакомствами. Но и эти лживые объяснения в любви стали ему противны. Его не радовали ни новые страны, до которых он, наконец-то, дорвался, ни этот дом с бассейном, о котором он мечтал всю жизнь, ни книги, ни сценарии фильмов, которые появились у него в письменном столе, ни выпивка, ничто не радовало его... Он смотрел на Маньку и удивлялся, как легко она достигла блаженства. И это злило его не на шутку. Бесило просто. Он не понимал, откуда эта злость, что с ним происходит, он не знал, зачем ему вся эта никчемная жизнь? Ему надоело быть объектом вожделения, надоело служить этой публике, которая использует его для своего удовлетворения... Надоело быть клоуном, ему хотелось жить для себя, а как это делать, он не знал. На родине его трясло от своей популярности, набившей ему уже оскомину. А здесь его с одной стороны радавала возможность бродить в малолюдных, непопулярных среди российских туристов местах, а с другой - слишком сильно задевало отсутствие внимания к себе. Он привык быть в центре внимания, он хотел, чтобы его любили все. Абсолютно все. Все, все, все... Он все наливал и наливал себе шерри, пока не свалился на пол. Садовник со сторожем заметили это вовремя, отнесли его в комнату, уложили в постель. Маня пришла утром, переполненная счастьем, зашла к себе в комнату, собрала свои нехитрые пожитки, Лео будить не стала, а только написала ему записку: "... За меня не волнуйся, мы поехали кататься на яхте. Не знаю, когда вернемся." и ушла.

Испания. Месяц спустя. Дождь закончился, и начались обычные пресные будни. Наша Маня расцвела! Она абсолютно преобразилась и даже помолодела лет на 10, и теперь для Лео она стала не капризным, взбалмошным 15-летним ребенком, а практически 5-летней беззаботной девчушкой. По утрам она бегала по дому, наряжалась то в какие-то нелепые балахоны, то в вульгарно короткие юбчонки, крутилась у зеркала, малевалась как непотребная девица, а днем все куда-то исчезала. Она нашла себе подружку, с которой они облазали не только все местные достопримечательности, но и успели проехать галопом по Европам. А Лео напротив как-то сник. Внешне и его отдых казался вполне насыщенным, но в душе скребли кошки. Пелена звездности сошла, пропал блеск в глазах и тоска подступила к горлу. Он то спал сутки напролет, то собирал шумные компании с песнями и плясками и устраивал водные светопреставления. Если в последнее время он не курил и не пил, то сейчас вновь взялся за старое. Он забросил занятия физическими упражнениями и превратился в жалкое обрюзгшее существо. Как-то поздно вечером калитка тихонечко приоткрылась, и в дом, на цыпочках, как-то крадучись, прошмыгнула Маня. Она бежала в свою комнату. Лео сидел один возле бассейна и предавался унынию, обнимая бокал шерри. Когда она поравнялась с ним, он пристроился за ней и пошел след в след. (Продолжение следует.)

"Вы успокойтесь! Давайте все спокойно обсудим! Вы не сможете жить в другой стране без паспорта. У меня своя жизнь, у меня работа... Куда я Вас дену? Да ведь Вас, наверное, давно ищут! Поехали!" - закончил он монолог, развернул машину и поехал назад. Маня начала нервно открывать дверь: "Остановите, я выйду!" - "Опять 25! - рассердился он. - Вы что, больная?". - "Остановите!". Он затормозил. В конце концов, сколько можно терпеть эту придурашную! Маня выскочила из машины и кинулась к лесу. В одной руке она держала свой замусоленный рюкзачок, а в другой каую-то тряпку. "Ой, Облигация! Ё! Что же ты делаешь?" - взбалмошность старухи задела его не на шутку. Она бежала быстро, он кинулся за ней и поначалу не мог ее догнать. Она была словно молодая лань: легкая и резвая. Догнав, наконец-то, Марусю, он схватил ее в охапку и понес в машину. Теперь они оба стояли в машине и тряслись от холода. "Раздевайся", - скомандовал он, отбросив мешавшее ему "Вы"-канье. Он понял, что если старуха ведет себя как 15-летняя идиотка, то и обращаться с ней надо соответственно. Сам он быстро сбросил с себя одежду, отжал ее прямо себе под ноги: "Довольна! А у меня нет запасной одежды! Переодевайся, что стоишь? Еще простынешь!" - "А Вы отвернитесь!"- попросила она, выразив неподдельную стеснительность. "Боже! Да не смотрю я на тебя! Нужна ты мне!" И тут он заметил далеко впереди приближавшуюся к ним машину. "Маня, пригнись! Сейчас в лесок отъедем, а то нас не правильно поймут!" Манька рухнула на пол в одно мнгновение. Он отъехал в лесок. "Переодевайся быстрее! Да-а-а! - хмыкнул он. - Чтобы я да за... за бабами так бегал! Да последние лет 40..." - "Извините!" - ответила она и начала быстро стягивать с себя мокрую, прилипшую к телу одежду, у нее ничего не выходило. "Помочь?" - предложил он. "Нет, я сама! Не поворачивайтесь!" - "Манька, да я всякое в жизни видел. Не трону я тебя! Давай быстрее, я хочу чая. А то сам заболею." Манька, сопя, кое-как стащила с себя одежду и увидела прямо перед собой, из окна заднего сиденья, чье-то лицо. "Мама, - заорала она, - стыдливо прикрывшись каким-то платком. "Ну все, приехали!" - констатировал он. Полиция нравов! Это тебе не Россия! Полицейский не спеша приближался к их машине. "Сматываемся!"- выдохнул он и нажал на газ. Машина взревела, но грязь помешала двинуться с места. Полицейскому была знакома такая ситуация, поэтому он только улыбнулся и подошел с торжественным видом к сладкой парочке. Он покорно открыл дверь, и, не надеясь на чудо, попытался языком жестов, тыча в небо, объяснить ситуацию. "Ой, Вы-ы-ы-ы!"- изрек иностранец.- Не думал я..." - "Русский?"- также обрадовался он. Полицейский кивнул: "Проезжайте! Я Вас очень уважаю! Ваше творчество..." - "А что ты здесь делаешь?". - "Я Вас не трогаю, и Вы меня забудьте!" - "Идет!" - согласился он. Немного подтолкнув машину, лжеполицейский махнул им вслед и засмеялся. Маня, перепуганная до смерти, переоделась за считанные секунды и вздохнула. Начало светать, при утреннем свете он хорошо разгядел свою визави. Манька была тощей старушкой с выцветшими волосами, с губами, смешно впавшими в рот и с огромными горящими глазами небесного цвета. "Я хочу увидеть мир! - сказала она. - Ну хоть что-то... Я вот подумала... А что мне терять? Я ведь ничего в жизни не видела. Ничего, кроме своей пердильно-ткацкой фабрики. 42 года отпахала. А тут представился такой удачный случай. Вы - мое спасение. Да. Если бы не Вы, кто бы меня выпустил из страны! Так бы и умерла, "не попробовав", как говорится. А знаете, я еще с детства мечтала поехать в Африку. Я хотела сесть в какую-нибудь лодку и поплыть. Звала подружек, но никто не хотел со мной ехать..." Манька болтала и болтала себе под нос, а он почти засыпал за рулем. "А Вы меня больше не прогоните? У меня деньги есть!" - "Что?" - очнулся он. - "У меня деньги есть, - повторила Манька. - Ой, как здесь красиво! Смотрите!" Манька восхищенно глядела во все глаза по сторонам. А потом с сомнением еще раз спросила :"...не прогоните?" - "Ой, чуть не заснул, - он оглянулся. - Пока идет дождь, точно не прогоню." Его мокрая одежда аккуратно висела на переднем сиденье. "Вот у меня есть свитерок и брючки. Может, подойдут Вам? Померьте." - и Маня протянула ему пакет. Они подъезжали к какой-то деревеньке. Снова пришлось свернуть в лесок и одеться. Как ни странно, но одежда ему почти подошла. В деревне они зашли в харчевню, заказали горячий чай, плотный обед. Манька посмотрела на принесенную еду и заплакала. Тихо, беззвучно. "А что ты там про Африку говорила?" - засмеялся он. "Хочу увидеть мир!" - прошептала она. "Африку я тебе не гарантирую, но Европу ты увидешь!" Манька перестала реветь и вновь улыбнулась, оголив свой зуб. А он смотрел на нее и думал, что нельзя губить надежду у человека, который так тебе доверяет. Он улыбнулся Маньке, а она засмеялась. Так весело и задорно, как маленький ребенок.

            Он в последний раз посмотрел на старое, обветшалое здание непонятного цвета с щемящей душу надписью "Дом-интернат для ветеранов труда", вздохнул и сел в свой "Джип". "Вот и все! - сказал он себе почему-то вслух.- Дело сделано!" Это было последнее его выступление перед долгожданным отпуском. Он всегда заканчивал свой гастрольный тур в этом местечке.

            Когда-то, по ошибке, он заехал сюда в дождливую погоду, у него сломалась машина прямо перед входом, и его с такой радостью встретили забытые богом старики, накормили, обогрели, отремонтировали машину, что отказать им в небольшом выступлении он не смог. Его так тепло приняли, надарили ему каких-то конфет, вареных яиц, булочек, налили молока от своей коровы и спросили, приедет ли он к ним еще. Он понимал, что кроме него к ним больше не приедет никто и не смог отказать. А что? Все равно ему было по пути. Зато искорки, появлявшиеся в глазах обездоленных постояльцев при его появлении, согревали ему душу и благославляли в дальний путь. А путь предстоял долгий, но радостный. Он ехал к себе в Испанию, там у него имелся чудный домик у моря. Давно он мечтал перебраться в теплые края, но публика не отпускала его. Сейчас он посмотрел на интернат как в последний раз. И небо становилось черным, мрачным. Надвигались грозовые тучи. Директриса уговаривала остаться его на ночь, но ему слишком больно было смотреть на тусклые лица ветеранов, он отказался. Сел, нажал на газ и помчался. Он успешно проехал Украину и оказался на территории Венгрии. Всю дорогу его сопровождал ледяной дождь. Таможенники свободно пропускали его машину, не задерживали для осмотра. Хоть это радовало. Иногда полезно быть известным человеком. У него поднялось настроение, когда он миновал все границы. Он даже что-то запел себе под нос..."Апчхи!"- услышал он вдруг. Сердце чуть не остановилось, он резко нажал на тормоз и остановился, боясь шевельнуться. Но тишина больше ничем не нарушалась, он подумал, что ему все почудилось и уже хотел тронуться в дальнейший путь, как вдруг отчетливо услышал короткое "простите". "Кто здесь?" - еле шевеля губами, спросил он, не узнав свой голос. И, краем глаза взглянув в зеркало, увидел страшное черное существо на заднем сиденье. "Простите меня!" - вымолвило оно. "Что Вы здесь делаете?",- резко обернувшись и рассвирипев, спросил он. Существо поднялось повыше и невинно улыбнулось, обнажив единственный зуб: "Только не сердитесь, я Вам все объясню..." "Не надо мне ничего объяснять... Как Вы попали в мою машину? А ну выходите!", - сказал он и открыл дверь. Существо поднялось и, не сказав ни слова, шагнуло в темноту. "Эй, стой!" - попытался он вернуть однозубое. Но оно не возвращалось. Дождь хлестал по стеклу, ночь близилась к концу, но еще из-за дождя небо не светлело. "Эй!"-повторил он. Снова молчание. Он выскочил на улицу: "Давайте, поговорим! Вернитесь!" Существо также тихо, молча залезло назад. "Смотрите, я весь вымок! - вздохнул он.- Что Вы из меня делаете негодяя!" Он не знал, как обращаться к незванному попутчику (старик был перед ним или старуха, не мог понять) и что с ним делать. Назад возвращаться не хотелось, выгонять в такую погоду - тоже, к тому же все походило на то, что Оно ехало с ним с самой России. "Еще контрабанды мне не хватало!" - возмутился он и повернулся к заднему сиденью. Существо стояло смирно, с его головы текли струи дождя, но оно даже не пыталось их смахнуть. Такая отрешенность была в облике стоявшего перед ним человека и обреченность, что ему стало не по себе. "Очень кушать хочется!" - сказал он и потянулся за сигаретой, но вдруг вспомнил, что бросил курить. "Вот! Пожалуйста, угощайтесь! Это пирожки домашние, только если они не протухли! Сама пекла! И молочко свое! Топленое! - и дама протянула кулек с завернутой в газету провизией и поллитровую баночку с молоком.- Кушайте, у меня еще есть. Давайте, поедим!" И как ни в чем не бывало раскрыла еще такой же пакетик и начала быстро есть, запихивая в рот пирожок за пирожком, словно боялась, что у нее отнимут еду. Ее знобило от холода, а она тряслась от голода. "Сейчас бы чая горячего!" - заметил он. "Хорошо бы!" - согласилась она. "Как Вас зовут!" - "Маня!". "Манька-Облигация!"- подумал он и засмеялся. "Маруся! Как хотите зовите. Смешное имя?" - удивилась она, нисколько не обидевшись. Мане было лет 100, не меньше. Ну или 90... "Да Вы садитесь! Чего уж!" - "Нет! Я же замочу Вам! Сейчас я переоденусь!.." Он аж поперхгулся! Переоденется! Ну и смышленная бабка, запасливая! Все-то у нее есть. "Можно узнать, Вы ко мне надолго!" - спросил он. "Навсегда! - ответила она.- Да Вы подождите, я все объясню, я все продумала. Я Вам пригожусь!.." - "Да Вы думаете, что говорите! Поехали назад!" - решительно закончил он, бросив пирожок. Услышав звук мотора, Маня встрепенулась. "Нет!" - "Садитесь! Или переодеться хотите?" - "Не хочу,"- сказала она и заплакала. Также тихо, без звука, утирая сопли о рукав, как маленький ребенок. "Да поймите же Вы, Маня! Мы с Вами находимся в чужой стране! У Вас есть загранпаспорт? Да и вообще, что я с Вами буду делать?". - "Я Вам пригожусь!.." (продолжение следует...)