Πᾶς ποιητὴς γίγνεται ού ὁ ῎Σρος ἃφεται ἄν.*

Одной тебе, тебе одной,
Любви и счастия царице,
Тебе прекрасной, молодой
Все жизни лучшие страницы!

Ни верный друг, ни брат, ни мать
Не знают друга, брата, сына,
Одна лишь можешь ты понять
Души неясную кручину.

Ты, ты одна, о, страсть моя,
Моя любовь, моя царица!
Во тьме ночной душа твоя
Блестит, как дальняя зарница.

Александр БЛОК

*-Всякий, кого коснется Любовь, становится поэтом

Первый, а точнее один из первых, опыт моего представления здесь Блока не произвёл почти впечатления на моих читателей. Это меня удивило, но хоть и пишу я для читателя, но не откажусь от мысли более полно представить тут "серебряный" век и его поэтов, да и народ лиру, как мне кажется, просто не до конца понял: у меня будет ВЕСЬ "Серебряный век", а не только то, что читателю нравится несомненно. А сам Блок, абсолютно искренне относился к славе своей равнодушно, живя в своём прекрасном мире иллюзий и символа. Потому сегодня я решил, что он будет совершенно уместен и у хлопочуших хозяюшек, на минутки отрывающихся к компу, и у уже слегка пообщавшихся с Дионисом и его дарами мужчин. Одни оценят поэзию молодого Блока по достоинству, другим он станет прекрасным фоном к нарастающему веселью и ожиданию...каждому своего, а вместе - звону курантов. А дальше - edem das sein.

Не пишется и не поётся. Нет настроения и вдохновения. Впервые буду встречать Новый год совсем один. Целый день за компом, но кроме как коментить и лаяться ничего не выходит. В телевизоре кретины и только 1-й порадовал Его "Голос" - это шедевр 2-й год подряд: ни одна программа рядом не стояла последнее по крайней мере десятилетие, а то и с диких времён развала Союза. Профессионализм, красота, прекрасные люди и высокие профи отдали ему пол года, а не скроили на живопырку, как почти все передачи на ТВ. За последние 25 лет ничего похожего. Всё это оживило меня. Но вот Бальмонт - никак: у него свой ареал творения. Ахматова - состояние моей души, а поскольку оно у меня поганое, у Анны всея Руси для меня припаса нет. Брюсов так насимволит, что я и тихо раздражаться начну, а он этого не заслужил. Решил я почти закончить это безобразие и удариться в одиночество, как во спасение. В скит, от людей... Стоп! А у Блока ведь есть нечто, ну точно есть! Правда я отчего-то редко сюда его привношу, мы с ним отшельничаем в основном. Ну-у? Сейчас же выплыло из памяти...

***
Я живу в отдаленном скиту
В дни, когда опадают листы.
Выхожу - и стою на мосту,
И смотрю на речные цветы.

Вот - предчувствие белой зимы:
Тишина колокольных высот...
Та, что нынче читала псалмы, -
Та монахиня, верно, умрет.

Безначально свободная ширь,
Слишком радостной вестью дыша,
Подошла - и покрыла Псалтирь,
И в страницах осталась душа.

Как свеча, догорала она,
Вкруг лица улыбалась печаль.
Долетали слова от окна,
Но сквозила за окнами даль...

Уплывали два белых цветка -
Эта легкая матовость рук...
Мне прозрачная дева близка
В золотистую осень разлук...

Но живу я в далеком скиту
И не знаю для счастья границ.
Тишиной провожаю мечту.
И мечта воздвигает Цариц.

Александр БЛОК

Вот так! И в грусти-тоске найдёт тебя родная душа...или ты её. Господи, хорошо-то как! Такие они - "серебряные"...

Гамаюн, птица вещая
(картина В. Васнецова)

На гладях бесконечных вод,
Закатом в пурпур облеченных,
Она вещает и поет,
Не в силах крыл поднять смятенных...
Вещает иго злых татар,
Вещает казней ряд кровавых,
И трус, и голод, и пожар,
Злодеев силу, гибель правых...
Предвечным ужасом объят,
Прекрасный лик горит любовью,
Но вещей правдою звучат
Уста, запекшиеся кровью!..

Александр БЛОК, 23 февраля 1899

Не везёт Блоку в моём дневничке. Или мне не везёт с ним тут. Никого другого не знаю я столько поэзии наизусть, кроме Бальмонта разве, а вот тут...дрожит рука и сомнения выбрасывают стыдливый жар на лицо. Он изумительно тонок, он загадочен, он грустен постоянно: ну как мне, адепту жизненного пылания и духовного восторга передать его тонкую, светлую печаль от того, что видит он, несомненно видит, там в ближнем далёке, где скотинеющая на глазах злобой и ненавистью толпа не зрит в слепой ярости своего великого прошлого, не слышит правды, что вещают "уста, запёкшиеся кровью", ставшие и его, Блока устами. Господи-и-и!!! За что лишаешь нас великих сих?! Летом 21-го не станет его, в августе расстреляют Гумилёва! Но пока он поёт свою скорбь за почти 20 лет до гибели старой России и первобытного кошмара новой. Душу рвёт тоска, ком в горле: как же он одинок...

Мы были вместе, помню я...
Ночь волновалась, скрипка пела...
Ты в эти дни была - моя,
Ты с каждым часом хорошела...

Сквозь тихое журчанье струй,
Сквозь тайну женственной улыбки
К устам просился поцелуй,
Просились в сердце звуки скрипки...

Александр БЛОК

Какие-то неясные томления, ожидание решительных перемен в жизни, навеянные эфемерными лунными снами и какими-то совсем уж пьяными шалфейными мотивами. А Блок, Блок, как же он хорош в своих фантомных эллегических паутинках нежной полутоски-полурадости любви в лучших её проявлениях и как много позволяет домыслить и сопережить с ним. Ни один из "серебряных" не даёт столько спокойной свободы созерцать рождение мысли и образа, как бы становясь сопричастным к ним. Редкая по тем временам щедрость...

Смычок запел. И облак душный
Над нами встал. И соловьи
Приснились нам. И стан послушный
Скользнул в объятия мои...
Не соловей — то скрипка пела,
Когда ж оборвалась струна,
Кругом рыдала и звенела,
Как в вешней роще, тишина...
Как там, в рыдающие звуки
Вступала майская гроза...
Пугливые сближались руки,
И жгли смеженные глаза...

Александр БЛОК

Воистину из набора тихих событий можно сотворить шедевр любви, если за дело берутся "серебряные", в данной миниатюре - Блок. Стоит пройтись за ним обнажёнными чувствами от пения скрипки до смеженных ресниц первого поцелуя, а уж дальше только дай волю фантазии, до первого стона вспыхнувшей пожаром любви, как и сам ты загоришься внутренней страстью. Неизвестно к кому, непонятно зачем, но волна желания накроет тебя и, задыхаясь от внутреннего волнения, обязатально вспомнишь ты ту единственную в жизни минутку, которую забыть никак не возможно. Такие они - "серебряные"...

Я шел к блаженству. Путь блестел
Росы вечерней красным светом,
А в сердце, замирая, пел
Далекий голос песнь рассвета.
Рассвета песнь, когда заря
Стремилась гаснуть, звезды рдели,
И неба вышние моря
Вечерним пурпуром горели!..
Душа горела, голос пел,
В вечерний час звуча рассветом.
Я шел к блаженству. Путь блестел
Росы вечерней красным светом.

Александр БЛОК

Блок не балует нас восторгами, каждую такую песнь любви отыскиваешь в его тоскливых напевах с трудом, но уж наслаждаешься всей душой, так хорош он в эти минуты. Забываешь тоску одиночества и Бунина - как тут устоять?! Сколько недосказанности и будущего угадываемого ликования души и плоти...Я нынче ожил и пою, оттого не к откровениям Бальмонта и хрупкой нежности Брюсова, но вот к этой редкой жемчужине обращаю я взор. Я не ведаю своего будущего огня, он знает своё, но поди догадайся. Хорошо-о-о...

Я помню нежность ваших плеч
Они застенчивы и чутки.
И лаской прерванную речь,
Вдруг, после болтовни и шутки.

Волос червонную руду
И голоса грудные звуки.
Сирени темной в час разлуки
Пятиконечную звезду.

И то, что больше и странней:
Из вихря музыки и света —
Взор, полный долгого привета,
И тайна верности... твоей.

Александр БЛОК

Блок, непонятно почему, у меня - редкий гость. И люблю я его, и помнится много, а вот сюда не очень охотно. То, что он удивительно самодостаточен и в стихе своём не оставляет предметов к размышлению - видимость, на которую я, однако, попался, очарованный любовными иллюминациями Бальмонта и глубиной постижения предмета Волошиным. Внешне у Блока этого нет, он тонок и чист, но не эстет подобно Северянину. Его строка избыточна, но какую красоту образа несёт, как хороши его прерывистые анимации - от наполненого жизнью цвета и звука до истончающегося на обрыв дыхания призрачного чувства любви. И остаётся от прочтения тонкий аромат Незнакомки и волнение долго не покидает тебя. Соприкосновение и ожидание...

В ДЮНАХ

Я не люблю пустого словаря
Любовных слов и жалких выражений:
"Ты мой", "Твоя", "Люблю", "Навеки твой".
Я рабства не люблю. Свободным взором
Красивой женщине смотрю в глаза
И говорю: "Сегодня ночь. Но завтра -
Сияющий и новый день. Приди.
Бери меня, торжественная страсть.
А завтра я уйду - и запою".

Моя душа проста. Соленый ветер
Морей и смольный дух сосны
Ее питал. И в ней - всё те же знаки,
Что на моем обветренном лице.
И я прекрасен - нищей красотою
Зыбучих дюн и северных морей.

Так думал я, блуждая по границе
Финляндии, вникая в темный говор
Небритых и зеленоглазых финнов.
Стояла тишина. И у платформы
Готовый поезд разводил пары.
И русская таможенная стража
Лениво отдыхала на песчаном
Обрыве, где кончалось полотно.
Так открывалась новая страна -
И русский бесприютный храм глядел
В чужую, незнакомую страну.

Так думал я. И вот она пришла
И встала на откосе. Были рыжи
Ее глаза от солнца и песка.
И волосы, смолистые как сосны,
В отливах синих падали на плечи.
Пришла. Скрестила свой звериный взгляд
С моим звериным взглядом. Засмеялась
Высоким смехом. Бросила в меня
Пучок травы и золотую горсть
Песку. Потом - вскочила
И, прыгая, помчалась под откос...

Я гнал ее далёко. Исцарапал
Лицо о хвои, окровавил руки
И платье изорвал. Кричал и гнал
Ее, как зверя, вновь кричал и звал,
И страстный голос был - как звуки рога.
Она же оставляла легкий след
В зыбучих дюнах, и пропала в соснах,
Когда их заплела ночная синь.

И я лежу, от бега задыхаясь,
Один, в песке. В пылающих глазах
Еще бежит она - и вся хохочет:
Хохочут волосы, хохочут ноги,
Хохочет платье, вздутое от бега...
Лежу и думаю: "Сегодня ночь
И завтра ночь. Я не уйду отсюда,
Пока не затравлю ее, как зверя,
И голосом, зовущим, как рога,
Не прегражу ей путь. И не скажу:
"Моя! Моя!" - И пусть она мне крикнет:
"Твоя! Твоя!"

Александр БЛОК

Как же я полюбил после Гипербореи эту северную одиссею страсти. Всё точно до паузы среди тонкой игры воображения и невероятного запаха жизни, замешанного на морских брызгах и смоляном духе бора. Я был юн, но душа легко постигает истинное. Вполне представлял я себе эту бешенную погоню и выжидание среди дюн ради простого прикосновеная к руке беглянки...или того бесконечного поцелуя, взбивающего кровь до вулканических толчков сердца и истончающего дыхание почти до ухода в Навь... О! Сколько это обещает блаженства и воспоминаний...