СЛАДОСТРАСТИЕ

Сонет

Манящий взор. Крутой изгиб бедра.
Волна волос. Раскинутые руки.
Я снова твой, как был твоим вчера.
Исполнен я ненасытимой муки.

Пусть нам несет полночная пора
Восторг любви, а не тоску разлуки.
Пусть слышатся немолчно до утра
Гортанные ликующие звуки.

Одной рукой сжимая грудь твою,
Другой тебе я шею обовью;
И с плачем, задыхаяся от счастья, -

Ко мне прильнешь ты, как к земле листок,
И задрожишь от головы до ног
В вакхическом бесстыдстве сладострастья.

Константин БАЛЬМОНТ

Смелость до безумия во всём - это Бальмонт. Я рассказывал вам, как он чуть не полез на арену только из-за того, что его спутали с известным торо в безвестной деревеньке. Но с крутой ареной! Или как в полуразбитой яхте на Ловозере, вылезший из под брезента, час назад полумёртвый, в окровавленной повязке, он выдал волнам и смерти своё бессмертное "Я вольный ветер, я вечно вею!". Романтический шрам от того безумия среди волн Гипербореи долго ещё порождал самые демонические слухи о дуэлях и корсарах и будоражил воображение слушательниц Смольного, как и его изумительные любовные откровения. Папеньки-цензоры, "спасая" невинность своих чад от неистового напора любви Бальмонта, терзают его книгу, а он не уступает и пишет "Волнообразно двигая спиной...", я её ещё выставлю. Вот вам пассаж Бальмонта в письме к Брюсову: "Спасите мою книгу. В ней, верно, вырежут много страниц". Не вырезали, не решились, магическая книга дошла до нас, читайте её волшебные страницы, а я обещаю ещё и ещё. Потому что это - любовь!

ХОТЬ РАЗ

Мы боимся - мы делим - дробим
Наш восторг пред возникшей картиной.
О, хоть раз я хочу быть любим
С беззаветностью - пусть хоть звериной!

Хоть звериной, когда неземной
На земле нам постичь невозможно.
Вот, ты чувствуешь? Сладко со мной?
Мы не бледно забылись, не ложно.

Утомившись, мы снова хотим,
Орихидейным подобные чашам.
Мы с тобою весь мир победим,
Он возникнет чарующе-нашим.

Ты качаешься в сердце моем,
Как на влаге - восторг отражений.
Мы с тобою весь мир закуем
Красотою змеиных движений!

Константин БАЛЬМОНТ

Платон в любовных отношениях делил влюблённых на две категории: гедоники и эротики. Те, что в любви ищут полного блаженства лишь для себя - безусловные гедоники. Находящие то же блаженство через доставление полного блаженства своей возлюбленной были эротиками и именно эту категорию любви он считал наиболее полноценной. Будто любовь бывает иной, но не будем спорить с мудрецом, грань тут эфемерно тонка да и иметь в виду я хотел бы именно любовь, а не её бессмысленные суррогаты вроде нынешнего секса, которого и в природе-то не существует: только в испорченных мозгах, где по Преображенскому - разруха.
В Бальмонте потрясает то, что для него любовь всегда - МЫ. Не только в смысле двое возлюбленных; эка невидаль, скажете вы, забыв про всякие любовные "треугольники" или такое извращение как "шведская семья"; бисексуалы и гомо тоже выпадут у вас из поля зрения; нет! После естественного арийского матриархата роль женщины тысячелетиями была чудовищна; у европейцев зависима или лицемерно (не берём исключение - титанов духа) ей преклонялись, унижая. Даже Пушкин не избежал этого, отводя женщине пассивную роль. Его Татьяна вовсе не пример действия, а романтический порыв деревенской дурёхи, а после это жертва предрассудка, хоть я её очень люблю.
И вдруг - Бальмонт! С какой широтой и шедростью души яростно призывает он женшину быть свободной в любви (не путать со свободной любовью), творить, быть равноправной, а то и главной доминантой затеянного им очередного вихря чувств и ощущений, ярости и нежности. Любви-и-и...

Обожаю писать на свадебные темы, особенно если материал богат. Свадьба - событие, которое должно остаться памятью на всю жизнь! Чтобы такое памятное событие организовать и обеспечить всем необходимым существуют специализированные магазины, например, найденный мной Салон "Свадебная Мечта", о котором можно узнать тут.
Чем привлекателен этот магазин, спросите вы? Отвечу...
Представьте на минутку, что свадьба праздник не только для влюблённых, но и для их родных, близких и друзей. Как позаботиться, чтобы с самых первых минут их окружила атмосфера праздника и заботы. Вот эту часть, создание предпразничной атмосферы, берёт на себя магазин, предлагая изумительные и оригинальные аксессуары и подарки для гостей. Бонбоньерка, золотая и изящная, один из образцов такого запоминающегося подарка для гостей. Остальное здесь. Я рекомендую внимательно ознакомиться с сотней мнлочей, без которых свадьба - не свадьба.
Или бокалы, из которых будут пить шампанское молодожёны. Эти - с золотом и вкраплениями жемчуга. А для гостей можно подобрать здесь

Можно в порядке акцента на одного из главных действующих лиц свадьбы, посмотреть аксессуары для жениха тут. Мне вот приглянулась изящная булавка для галстука. Впрочем на сайте можно всё придирчиво осмотреть.

В пространствах Эфира

В прозрачных пространствах Эфира,
Над сумраком дольнего мира,
Над шумом забытой метели,
Два светлые духа летели.

Они от земли удалялись,
И звездам чуть слышно смеялись,
И с Неба они увидали
За далями новые дали.

И стихли они понемногу,
Стремясь к неизменному Богу,
И слышали новое эхо
Иного чуть слышного смеха.

С Земли их никто не приметил,
Но сумрак вечерний был светел,
В тот час как они над Землею
Летели, покрытые мглою.

С Земли их никто не увидел,
Но доброго злой не обидел,
В тот час как они увидали
За далями новые дали.

Константин БАЛЬМОНТ

Вот же что, писанное здесь и здесь, напомнила эта, ранее как-то вскользь читаемая вещь. А может и навеяла: Бальмонта люблю я бесконечно и считаю своим учителем. Он научил меня сначала, НЕ писать ничего, если не рвётся из души самой песня или гимн. А уже потом - строфе, размеру и форме. Но и сейчас весьма редко пробивает меня на поэзию свою, предпочитаю чужой наслаждаться и делиться впечатлениями, но уж коли нахлынет...При моей памяти мне ни бумаги со стилом, ни компа под рукой не надо. Р-раз! и потом остаётся только записать, там заодно и огрехи в секунды исправляются. Пару раз я после пытался "редактировать", пока не убедился с удивлением: первый вариант всегда оказывается лучшим. Во-о-от...

ВОЗДУШНОЕ ОБЛАДАНИЕ

Ты была так близко. Я тебя хотел.
Я влюблен в движенье двух согласных тел.

Я шептал желанью: "Полно. Перестань".
Тщетно: между нами вдруг исчезла грань.

Я тебя лелеял, как лелею стих,
Я мечтой касался жадных губ твоих.

Я не мог преградой взор свой обмануть,
Видел руки, плечи, видел шею, грудь.

Видел свет лилейный тела твоего,
Льнул к нему желаньем и ласкал его.
Я всего касался, я владел тобой,
И дышал над нами сумрак голубой.

И в глазах влюбленных отразив твои,
Я был счастлив - полным счастьем, в забытьи.

Я с тобой был замкнут в сказочный предел,
Тесным сочетаньем двух согласных тел.

Константин БАЛЬМОНТ

Сказка... Поэма любви тут ясна и чиста как дыхание. Набросок на чистом листе, где чиста и выразительна каждая линия. Скромность (внешняя) средств заставляет тут каждый штришок играть загадкой, а вместе - ощущение бесконечного счастья сопереживания. И воспоминаний о собственных минутах блаженства в такой вот простоте и ясности

***
Да, тебя одну люблю я, сладострастная,
За бесстыдство обнаженности твоей.
Вся ты жадная, изгибная и властная,
Ты сестра крылатых птиц, тигриц и змей.

Лишь с тобой одной я понял наслаждение,
Сочетанье двух дрожащих тел в одно,
Изумленье вдруг расцветшего растения
И спокойствие падения на дно.

О, блаженство - с высоты горы стремительной
Оборваться и на дно реки упасть.
Я глубоко, я во мгле, в истоме длительной,
В самый отдых мы с тобой влагаем страсть.

Константин БАЛЬМОНТ

Ну, вот и наше ночное от кудесника любви. Бесконечны, неожиданны и изумительны образы, которые использует маг как оправу в бесконечном кружении любви и оттого сама любовь в его ворожении становится бесконечно-изумительной и изумительно бесконечной. Точно ты нашёл на балу свою Золушку, но так не хочешь её ухода, что анкер часов заклинил бесконечным желанием и полночь все не бьёт...не бьёт...не бьёт. Ска-а-а-азка...

Твердят:
"В начале
было
слово".
А я провозглашаю снова:
все начинается
с любви!

Все начинается с любви:
и озаренье,
и работа,
глаза цветов,
глаза ребенка -
все начинается с любви.

Все начинается с любви.
С любви!
Я это точно знаю.
Все,
даже ненависть -
родная
и вечная
сестра любви.

Все начинается в любви:
мечта и страх,
вино и порох.
Трагедия,
тоска
и подвиг -
все начинается с любви.
Весна шепнет тебе:
"Живи".
И ты от шепота качнешься.
И выпрямишься.
И начнешься.
Все начинается
с любви!

Роберт РОЖДЕСТВЕНСКИЙ

Прочтите мой эпиграф к дневнику: он о том же. Правда в голове моей сумасбродной родился этот гимн после жёсткой стычки с мишкой за головы хариусов: не очень вышло поэтично. Но я одолел, вкусил впервые за последнюю неделю и вот...на поэзию потянуло. Враг был хорош и драка та была хороша, потому получилось вот так. Но любовь для меня всегда любовь, потому за философскими дихотомиями звенит призыв и к той, другой любви, дающей жизнь и счастье совершенно земное. А вот Роберт как бы помог перевести мои любовные междометия на вполне доступный язык: любить, любить, любить...

Зовущаяся грустью

Как женщина пожившая, но все же
Пленительная в устали своей,
Из алых листьев клена взбила ложе
Та, кто зовется Грустью у людей...

И прилегла — и грешно, и лукаво
Печалью страсти гаснущей влеча.
Необходим душе моей — как слава! —
Изгиб ее осеннего плеча...

Петь о весне смолкаем мы с годами:
Чем ближе к старости, тем все ясней,
Что сердцу ближе весен с их садами
Несытая пустынность осеней...

Игорь СЕВЕРЯНИН

Какой образ! Какое сравнение сыскал этот салонный мистик, заставлявший не раз изумляться столицы его отточенной музе! Осень, в качестве гимна выбранная Пушкиным, обессмертившим её и себя одной фразой: "Унылая пора, очей очарованье," - вдруг обратилась в немолодую и слегка усталую, точно кокетка на балу, и тем особенно прекрасную и загадочную даму. И как деликатно, ни звуком, ни намёком не огорчив свою лирическую героиню, рассказал он нам и ей о печалях прожитых лет и грусти, той особой осенней грусти, что заставляет предпочесть молодую красавицу-веснянку зрелой, подёрнутой багрянцем красоты золотого увядания женщины-осени с неповторимой улыбкой лукавого греха на устах.

Эхо любви

Покроется небо
пылинками звезд,
и выгнутся ветки упруго.
Тебя я услышу за тысячу верст.
Мы - эхо,
Мы - эхо,
Мы -
долгое эхо друг друга.

И мне до тебя,
где бы ты не была,
дотронуться сердцем не трудно.
Опять нас любовь за собой позвала.
Мы - нежность,
Мы - нежность.
Мы -
вечная нежность друг друга.

И даже в краю
наползающей тьмы,
за гранью смертельного круга,
я знаю, с тобой не расстанемся мы.
Мы - память,
Мы - память.
Мы -
звездная память друг друга.

Роберт РОЖДЕСТВЕНСКИЙ

Песню на эти слова чудно спела Анна Герман. Вот за такую любовь и жизнь не жалко отдать.

История хита "Эхо любви", которую поведал Ranin, после того, как я выставил эту безумно прекрасную вещь.

В 1974 году на экраны страны вышла картина Евгения Матвеева «Любовь земная» по мотивам романа Петра Проскурина «Судьба». Фильм стал лидером проката 1975 года, его посмотрели больше 50 миллионов зрителей. Вдохновленный успехом, Матвеев решил снять продолжение, и ему сразу же пришла мысль о том, что в фильме непременно должен звучать голос польской певицы Анны Герман. Она в то время была уже очень известна в Советском Союзе, билеты на ее концерты в Кремлевском Дворце съездов раскупались в считанные дни, во время ее выступления люди стояли прямо в проходах, забрасывая артистку цветами и долго не отпуская ее со сцены аплодисментами. С Герман работали наши композиторы: Александра Пахмутова, Арно Бабаджанян, Владимир Шаинский, Матвей Блантер, Оскар Фельцман и многие другие. Пластинки, записанные на «Мелодии», расходились у нас миллионными тиражами. И никто даже не догадывался, что каждое выступление дается Анне Герман нечеловеческими усилиями, а за кулисами она едва не падает в обморок...
Читать далее

музыка: Евгений Птичкин, стихи: Роберт Рождественский
Исполнение
Анна Герман
Анна Герман и Лев Лещенко
Я позволил себе прокоментировать "Эхо любви" и вот - такой подарок от друга и ПЧ. Неожиданный и тем более приятный, потому что эта песня была "семейной" песней моих родителей, чья любовь была для меня всегда предметом восхищения и преклонения. Они и меня научили любить Любовь молча, всей своей изумительной жизнью...

Себя покорно предавая сжечь,
Ты в скорбный дол сошла с высот слепою.
Нам темной было суждено судьбою
С тобою на престол мучений лечь.

Напрасно обоюдоострый меч,
Смиряя плоть, мы клали меж собою:
Вкусив от мук, пылали мы борьбою
И гасли мы, как пламя пчельных свеч...

Невольник жизни дольней — богомольно
Целую край одежд твоих. Мне больно
С тобой гореть, еще больней — уйти.

Не мне и не тебе елей разлуки
Излечит раны страстного пути:
Минутна боль — бессмертна жажда муки!

Максимилиан ВОЛОШИН, Selva Oscura

Ища успокоения душе и пищу уму, брожу я часами в лабиринтах самоцветных россыпей киммерийского мага. Пропуская одни темы, задумчиво останавливаясь у отливающей тусклым бликом скучной банальности. "Не может быть,"- говорю я себе, вглядываясь в ровную серость протекающего уныло мыслепотока. Замираю, уже заражённый желанием возразить, разгневаться на небрежение этого чародея своему гению. Черчу прутиком разума на песке пробуждающейся фантазии каких-то химер, как вдруг...бессмысленная вязь линий, штрихов и многоточий обретает природу нечаянной находки и вскрика, да вот же оно! Всё в миг оживает, наливается содержанием: какая серость, какая унылая монограмма скуки? Каждая, едва наметившаяся грань дразнит, поблёскивает зазывно, пока ещё скупо, так иди и бери! И в который раз изумляешься ты безмерной щедрости этого таланта...
Но есть у него тема, которую не могу я минуть никак, где бы не наткнулся на неё. Это любовь. С первой строки холодеют в предвкушении блаженства члены, а искусанные в страстном волнении губы не в силах повторить за ним ни шаманских заклинаний, ни гипнотического призыва идти на этот испепеляющай огонь до конца, до последнего вздоха усталости или смерти. Но тут мы ровня, тут всё - кристалл, ясность полная: любовь иной и не бывает, если ты прям и частен перед ней и собою. Зато какой восторг, какое упоение знакомым чувством, прожитым некогда и тобой и вернувшимся бережно к его светлой голограмме. Нельзя возвращаться к былым любимым: к чувству, подаренному некогда ими - можно...

Два пламени полуночного бора,
Горим одни, - но весь займется лес,
Застонет весь: "В огне, в огне воскрес!" -
Заголосит: Мы запевалы хора.
Мы, рдяных врат двустолпная опора,
Клубим багрец разодранных завес:
Чей циркуль нас поставил, чей отвес
Колоннами пурпуного собора?
Который гром о нас проговорил?
И свет какой в нас хлынул из затвора?
И наш пожар чье солнце предварил?
Каких побед мы гимн поем, Девора?
Мы - в буре вопль двух вспыхнувших ветрил;
Мы - два в ночи летящих метеора.

Вячеслав ИВАНОВ "Кормчие звезды" ("Любовь")

В этом вихре очистительного огня ни на миг нельзя забывать, что Иванов - символист. Символы его находятся у стоп Бога, а душа летит в космические дали. Потому и Девора здесь, символизирующая в Библии обретение иудеями Палестины во времена Царств, всего лишь космический символ обретения человеком Вселенной через Любовь (мы-два...), а высшее проявление любви есть Бог. Так видится мне этот полыхающий арийский гимн...

Мы - два в ночи летящих метеора,
Сев дальних солнц в глухую новь племен;
Мы - клич с горы двух веющих знамен.
Два трубача воинственного сбора.
И вам, волхвы всезвездного дозора, -
Два толмача неведомых имен
Того, чей путь, вняв медный гул времен,
Усладой роз устлать горит Аврора.
Нам Колокол Великий прозвучал
В отгулах сфер; и вихрь один помчал
Два знаменья свершительного чуда.
Так мы летим (из наших нимбов мгла
Пьет лала кровь и сладость изумруда) -
Одной судьбы двужалая стрела.

Вячеслав ИВАНОВ "Кормчие звезды" ("Любовь")

Не раз меня изумлял напор чувств в венках Иванова: ни единой паузы на осмысление, передышку чувств. На самой высокой ноте и нота эта Любовь! Во всех проявлениях: от гимнов и волхвования, до музыки сфер и судьбоносных знамений. Это потом откинешься ты в глубоком кресле или застанет тебя вспышка космической страсти средь луговых трав, в которые ты уронишь на руки пылающее лицо, потом будешь ты ещё и ещё переживать пережитое, добавляя своего в это звёздное блюдо. Но одно я знаю точно: даже истощённый и изнеможенный таким напором чувств, желать ты будешь одного - любви-и-и-и...

Хочу тебя

Тепло и безбрежно
До трепета близко
Ты рядом. И снова
Хочу тебя нежной
Волнующей мыслью
Хочу тебя – словом.
Вдруг станет казаться:
В иллюзиях тайных
Мне всё это снится –
Хочу прикасаться
Прозрачно-хрустально
К пушистым ресницам.
Хочу тебя гладить,
Вбирая в ладони
Я снам отдавая
Что прожито за день,
Что пройдено с болью,
Что я только знаю.
Чтоб не было горем
То время, где не был,
И что не вернётся,
Хочу тебя – морем,
Хочу тебя – небом,
Хочу тебя – солнцем!…
А если захочешь –
Я ангелом буду,
Я стану у края –
Атласною кожей
Горячие губы
По капле вбираю.
И если захочешь –
Я сделаюсь высью
Легко и беспечно,
Сегодняшней ночью
Пронзительно быстро
И трепетно вечно…
И будут слова мои
Так ощутимы
Как нити из шёлка
Я буду шептать тебе:
«Милый, любимый…»
Я сделаюсь – шёпот,
Я сделаюсь – дождь
И я сделаюсь – ветер
И градом паду я
И ты ни за что
Не полюбишь на свете
Любую другую
И я не окликну
Уже понапрасну
Любого другого
Хочу тебя – криком
Хочу тебя – страстно
Хочу тебя – снова!…
Пронзая всё тело
Пурпурная птица
Взлетит к изголовью
Так молнии белой
Достойно сравниться
Лишь с нашей любовью
И ночь станет светлой
Так сильно и остро
Так ярко и полно,
Что станут заметны
Во времени – звёзды,
А в пламени – волны.
А после – затишье:
Исчезнут и вспышки
И ветра порывы
И ты удивишься,
Что мы ещё дышим,
И мы ещё – живы,
Так станем мы страсти
Великой рабами
Легко и безгрешно.
Ты вновь прикоснёшься
Своими губами
К моим, замеревшим,
И скажешь бессильно
Тепло и неспешно
Как будто пророча
Люблю тебя – сильно,
Люблю тебя – нежно,
Хочу тебя – очень!…

Это было выставленно 5 лет назад в моей теме "Мне нравится...". Как и остальные лирушные затеи, она очень поддерживала меня, валяющегося после падения в пещерах со сломанной рукой и ключицей и выползания потом десять дней почти без шансов к людям. Все девочки тогда поддерживали любой мой бред, а в результате получилось очень даже неплохо. Мне удалось спасти её от Валиных монстров: уехало фото, а когда я начал поправлять, пропал текст. Я метался пол часа по возвратам, пока случайно не наткнулся. И ведь в черновике не продублировалось! как же я обрадовался, жаль, что коменты растерялись Плеромы и Прекрасной_Светланы.
Но подобные вещи, как и мои подвиги в пещерах, надобно рассказывать, а такие шедевры выставлять, чтобы не забывать: мы - люди. Творец создал нас по своему образу и подобию и вдохнул в нас часть себя - Любовь. Твастырь и един и множествен, как Любовь и часть, и целое. И когда она становится целым, вобрав в себя всё сущее Бога, рождаются такие вот стихи.

РОМАНС

О, знаю я, когда ночная тишь
Овеет дом, глубоко усыпленный,
О, знаю я, как страстно ты грустишь
Своей душой, жестоко оскорбленной!..

И я, и я в разлуке изнемог!
И я - в тоске! Я гнусь под тяжкой ношей...
Теперь я спрячу счастье под замок,-
Вернись ко мне: я все-таки хороший...

А ты - как в бурю снасть на корабле,-
Трепещешь мной, но не придешь ты снова:
В твоей любви нет ничего земного,-
Такой любви не место на земле!

Игорь СЕВЕРЯНИН

Как же он пронзительно прост, чист и прозрачен. Но за этой удивительной простотой - Смысл! От его анимаций тоски леденеют кончики пальцев: так остро ощущаешь ты его разлад со святостью любви - всегдашнем прибежище его трепетной души. Понимание молчаливо...

Это было у моря

Поэма-миньонет

Это было у моря, где ажурная пена,
Где встречается редко городской экипаж...
Королева играла - в башне замка - Шопена,
И, внимая Шопену, полюбил ее паж.

Было все очень просто, было все очень мило:
Королева просила перерезать гранат,
И дала половину, и пажа истомила,
И пажа полюбила, вся в мотивах сонат.

А потом отдавалась, отдавалась грозово,
До восхода рабыней проспала госпожа...
Это было у моря, где волна бирюзова,
Где ажурная пена и соната пажа.

Игорь СЕВЕРЯНИН

Совершенно хрестоматийная сонатина, вызывавшая тихий вздох или скорбную полуулыбку не у одного поколения романтиков и любителей изящного. О! Как томительно зазывно шелестят эти слова, шёпотом нанизанные при свечах на ожерелье томных призывов к любви: редко какая дева устоит. Но ты, уже напоённый ароматом северянинских строк, коварно уклоняешься от выпестованных тобой неизбежных ласк и лобзаний. Нет, я не хитрю и оплетаю негой: любовь не родилась, и пусть будет тебе наградой маленькая поэмка и духовная близость, что испытала ты со мной в этой очаровательной игре.

"Умирать все умеют, надо жить научиться"

Это было обычное хлопотливое утро, когда пожилой мужчина, лет 80-ти, пришел на приём. Было видно, что он очень спешит, и он сказал слегка дрожащим от волнения голосом, что у него важное дело в 9 часов утра.
Сожалеюще я попросил его присесть, зная, что все доктора заняты и им смогут заняться не ранее чем через час. Однако, наблюдая, с какой печалью в глазах он то и дело посматривает на стрелки часов, во мне как бы что-то сострадательно ёкнуло - и я решил, благо у меня не было в данный момент других пациентов, самому заняться его раной.
Обследовав его палец, я нашёл, что ранка успела хорошо зажить и заказав сестре необходимые инструменты, занялся вплотную его пальцем. Мы разговорились. Я не удержался и спросил у него:
- У вас, наверное, назначен прием у другого врача, раз вы сейчас так спешите.
- Нет, не совсем так. Мне надо успеть в больницу покормить мою больную жену.
Когда я спросил, что с ней, мужчина ответил, что у неё обнаружили болезнь Альцгеймера. Взглянув на часы, я спросил, будет ли она волноваться, если он немного опоздает.
К моему удивлению, мой собеседник сказал, что она, увы, не узнает его последние пять лет.
- Она даже не знает, кем я ей прихожусь, - покачав головой, добавил он.
Изумленный, я воскликнул:
- И вы все равно ходите туда каждое утро, даже несмотря на то, что она даже не знает, кто вы?
Он улыбнулся и по-отечески похлопав меня по руке, ответил:
- Она не знает, кто я, зато я знаю, кто она.
Он ушёл, а я всё сидел в прострации. И вдруг буквально мурашки побежали у меня по рукам и я подумал: "Да ведь это именно та любовь, которую я мечтал узрить всю свою бестолковую жизнь.."
Несомненно, даже несмотря на её болезнь, она была счастливой женщиной, раз имела такого любящего мужа.
Истинная любовь - это не физическая страсть или романтика. Любовь - это способность принять все: то, что было, что есть и то, что будет...И я, счастливый человек, видел такую любовь.

***
Волнообразно двигая спиной, -
На теле нежном, точно в колыбели,
Она меня качала, -- и со мной
Уже была совсем-совсем у цели.

Но вдруг, помедлив, с трепетом в груди,
Обняв меня за шею и за плечи,
Она шепнула страстно: "Подожди", -
И тайные меж нас возникли речи.

Недвижность ласк -- продление мечты,
Там, в глубине -- чуть внятное дрожанье.
"Постой... Еще... О, как прекрасен ты!"
"-- Моя... Моя... Как дружно состязанье!.."

И вдруг, в блаженной боли застонав,
Ты исказила счастьем наши лица, -
Затрепетав, как в ветре стебли трав,
Затрепетав, как раненая птица.

Константин БАЛЬМОНТ

А вот это вам подарок на ночь. Знакомо? Ну и наслаждайтесь, погружаясь тёплыми волнами в сказку, созданную магом любви, в которой вы всегда можете принять посильное участие: было бы желание. Желание... Оно ещё не понято и не осознано, а уже легкий холодок магических касаний чуть тронул пушок на спине и волна ощутимого желания поднялась терпким ознобом от мизинцев ступни к полыхнувшим щекам. О! эти минуты... Впрочем, что это я - удачи...

Весь этот вечер я провёл с Ладой. А потом и всю ночь…Притихшие сидели мы на старинном диване в зале, погружённой в серебристые лунные полутона уходящего в ночь вечера. Точнее, сидел я, а Лада калачиком свернулась под пледом и положила голову мне на колени. Я перебирал пальцами почти невесомые локоны, охорашивал сбившуюся прядь, тихонько шевелил дуновением губ кудряшки за ухом. Она блаженствовала, то заливаясь жарким румянцем, когда губы мои почти касались мраморной виньетки её уха, то вздрагивая от внезапных мурашек, пущенных моими нежнейшими касаниями трепетной волной вдоль спины, до мизинчика ступни. И тихо постанывала. За этими невинными ласками я как-то незаметно задумался и Лада задремала. Услышав, наконец, её тихое сонное дыхание, я осторожно взял своё сокровище на руки и отнёс в спальню. Уложил её на кровать поверх покрывала. Так уже было не раз. Обычно я укрывал Лань пледом и тихонько уезжал к себе. Я и сейчас наклонился к дорогому лицу, поправил плед… Пора. И тут она шепнула на выдохе, не открывая глаз: «Не уходи, останься, прошу тебя…», – обняла за шею и прижала голову к груди. Сердце у неё трепыхалось, как у пойманного воробушка. Я стоял в неудобной позе и боялся шевельнуться, вдыхая родной аромат её юного, чистого тела, купался в нем до головокружения, а её объятия становились всё крепче, дыхание – всё прерывистей: «Не уходи…». Вдруг разжала руки, соскользнула с кровати, рывком стянула на пол покрывало. И низким, грудным голосом: «Хочу быть близко к тебе». «Лань…». «Близко, как никогда», – а халат уже сполз к ногам и под ним не было ничего. Юркнула под одеяло и теперь смотрела оттуда своими глазищами, как я сомнамбулически путаюсь в одежде. Кровь, казалось, покинула меня, когда я ледяной рукой откинул край одеяла. Протянул вперёд руки – Лада тоже была как ледышка. Не говоря ни слова, принялся согревать её, а она прижималась все теснее и крепче. Дыхание наше слилось,…но то был не поцелуй. Губы не искали губ, нет! Они бродили как бы без ясной цели: шрам от стрелы на шее у меня, мочка уха у неё. Родинка на шее, ещё родинка на груди. Я чуть коснулся губами острого, твёрдого соска. Лада вздрогнула… слишком интимно…не надо. Мы уже согрелись, мы пылали, зажигая друг друга томительно пробегающими вдоль тел волнами возбуждения. Дразнили друг друга всё более смелыми касаниями. Бедро в бедро, ах! И сразу назад, задыхаясь в экстазе переполнявших нас чувств. Одна душа, одно тело. Мы смеялись, счастливо как дети! Да мы и были дети, Его дети. И нам никуда не надо было спешить, потому что впереди – вечность! Мы никуда и не спешили, мы лежали, обнявшись, и счастливо вспоминали крохотные, дорогие для нас мелочи той жизни. Потому, что сейчас для нас начиналась совсем другая жизнь. Взрослая жизнь будущих творцов нового рода, частички древнего. К которой мы оказались на редкость хорошо готовыми. И ещё.
Разомкнув страстные, незаметно ставшие нежными, объятия, мы вдруг осознали, что прошли ещё через одно испытание – испытание духа любви, Бога. И выдержали его. Расставаться было уже не страшно...

Тысячелетья огненных страстей
Прошли с тех пор, как в ладушке своей
Увидел вой и сполохи жар-птицы,
И нежный образ лебеди-девицы

О! женщина, диковинная птица
Из древней самки стала вдруг она
Сестра и мать, подруга и жена,
Огонь, любовь, весталка ...и блудница

Огонь из зверя выжег человека
Любовь явила Бога и семью
Весталки шопот - дух иного века
Блудницы ласка - силу в плоть мою!

В пороге бурном, в яростном бою
Герольд любви - я женщину пою!

Моё трепетное отношение к любви, как дару Бога, принесло мне в жизни много чудных воспоминаний. Случалась у меня порой и неразделённая любовь, что ж...она тоже давала богатую пищу для души.
Я никогда не понимал мизантропов, полагавших неразделённую любовь трагедией, концом света. Это либо нездоровье, либо глубокий внутренний эгоизм. Любящая женщина обычно служит им способом самоутверждения... такая любовь немного стоит и не может, на мой взгляд, претендовать на то светлое чувство, о котором завёл я тут речь.
Однако, есть и в моей жизни любовь, вовсе не похожая на то простое и ясное чувство бесконечно обожать свой предмет любви, отыскивать с удовольствием всё новые достоинства в любимой, сливаться с нею на какое-то время в мыслях и чувствах... и однажды тихо, грустно и с нежной благодарностью расставаться с ней после неизбежного пресыщения. Большое чувство очень и очень редко способно выдержать постоянное перенапряжение, даже если длится годами, а иначе, вполсилы, любить я не умел.
И вот в мою жизнь ворвался вихрь... Умная девушка... таковые всегда были моей слабостью, но этот ум просто завораживал. Молниеносный откровенный выпад шпаги и тут же коварный по женски укус скорпиона, обволакивающая как танец смерти кобры гипнотическая монотонность и мгновенное падение в глубины почти архаические. В любви она была такова же.
Она перевернула все мои представления о любви, сотворив на этом священном для меня алтаре постоянно действующий вулкан. Целомудренная и застенчивая, она порой взрывалась страстью феерической.
Мы много и с удовольствием беседовали, она почти все вечера проводила в моей аспирантской маломерке. И вот, пораженная какой-нибудь высказанной мною мыслью, она поднимала на меня свой глубокий гипнотический взор, в котором я немедленно начинал тонуть... Кончалось это одинаково...
Я пресыщался этим состоянием, но это не было похоже ни на что из прошлого опыта. Вот она сидит в кресле и, обняв коленки, смотрит куда-то в своё, колдовское. В такие минуты я её ненавидел и мысленно желал, чтобы она ушла. Она действительно как по наитию уходила и через часы я уже начинал тосковать. Здоровенный тоскующий мужик: теперь я уже ненавидел себя.
Сумасшедствие это продолжалось четыре месяца и чуть не стоило мне диссертации. За тот громадный накал чувств и жизненный опыт я ей бесконечно благодарен, но вот что это было? Любовь...
Иногда и сейчас мне кажется, что она сидит в кресле, обняв коленки, и смотрит на меня своим глубоким магическим взором. Кольнёт иголочка сердце, подниму осторожно глаза, никого...
Где ты?...

Я тебя ненавижу
Потому, что люблю
Мы к развязке всё ближе
В бездумном хмелю

Бледность матовой кожи
Леденеет душа
Ненавижу! И всё же
Как ты хороша!

Взгляд твой нежно-печальный
Ожигает кнутом
Как тот стон изначальный
И те, что потом

Зарекусь, не обижу
Всё в себе изломлю
Я тебя ненавижу -
Так сильно люблю...

ХОТЬ РАЗ

Мы боимся - мы делим - дробим
Наш восторг пред возникшей картиной.
О, хоть раз я хочу быть любим
С беззаветностью - пусть хоть звериной!

Хоть звериной, когда неземной
На земле нам постичь невозможно.
Вот, ты чувствуешь? Сладко со мной?
Мы не бледно забылись, не ложно.

Утомившись, мы снова хотим,
Орихидейным подобные чашам.
Мы с тобою весь мир победим,
Он возникнет чарующе-нашим.

Ты качаешься в сердце моем,
Как на влаге - восторг отражений.
Мы с тобою весь мир закуем
Красотою змеиных движений!

Константин БАЛЬМОНТ

Платон в любовных отношениях делил влюблённых на две категории: гедоники и эротики. Те, что в любви ищут полного блаженства лишь для себя - безусловные гедоники. Находящие то же блаженство через доставление полного блаженства своей возлюбленной были эротиками и именно эту категорию любви он считал наиболее полноценной. Будто любовь бывает иной, но не будем спорить с мудрецом, грань тут эфемерно тонка да и иметь в виду я хотел бы именно любовь, а не её бессмысленные суррогаты вроде нынешнего секса, которого и в природе-то не существует: только в испорченных мозгах, где по Преображенскому - разруха.
В Бальмонте потрясает то, что для него любовь всегда - МЫ. Не только в смысле двое возлюбленных; эка невидаль, скажете вы, забыв про всякие любовные "треугольники" или такое извращение как "шведская семья"; бисексуалы и гомо тоже выпадут у вас из поля зрения; нет! После естественного арийского матриархата роль женщины тысячелетиями была чудовищна; у европейцев зависима или лицемерно (не берём исключение - титанов духа) ей преклонялись, унижая. Даже Пушкин не избежал этого, отводя женщине пассивную роль. Его Татьяна вовсе не пример действия, а романтический порыв деревенской дурёхи, а после это жертва предрассудка, хоть я её очень люблю.
И вдруг - Бальмонт! С какой широтой и шедростью души яростно призывает он женшину быть свободной в любви (не путать со свободной любовью), творить, быть равноправной, а то и главной доминантой затеянного им очередного вихря чувств и ощущений, ярости и нежности. Любви-и-и...