* * *
Заплаканная осень, как вдова
В одеждах черных, все сердца туманит.
Перебирая мужнины слова,
Она рыдать не перестанет.
И будет так, пока тишайший снег
Не сжалится над скорбной и усталой...
Забвенье боли и забвенье нег —
За это жизнь отдать не мало.

Анна АХМАТОВА, «Anno Domini MCMXXI»

Это последняя скорбная тризна Анны всея Руси некануне ухода её на 15 лет в 1-ю гражданскую смерть. Летом 1921-го Ахматова узнала о самоубийстве старшего любимого брата Андрея, в августе ушли из жизни сначала Блок, а затем Гумилев. Михаил Зенкевич, разыскавший Анну той трагической зимой в чужом промерзлом жилье, был поражен произошедшей с ней переменой. Анны, с какой он расстался, уезжая из Питера в 1918-м, той, что жила и пела любовь в «Вечере», «Четках», «Белой стае» и «Подорожнике», больше не было; книга, которую она писала после страшного августа 1921-го – «Anno Domini» – была книгой Горя. В первом издании 1921 года, конца прежней и начала новой жизни римские цифры уже в названии сборника: «Anno Domini MCMXXI» («От Рождества Христова 1921». Прочтя несколько новых стихотворений другу своей поэтической юности и заметя, что Зенкевич буквально сражен, объяснила: «Последние месяцы я жила среди смертей. Погиб Коля, умер мой брат и... Блок. Не знаю, как я смогла все это пережить».
В первой редакции сборник «Anno Domini» вышел в конце октября, стихи о новом горе шли ровным потоком, издавать их в России, где имя казненного Гумилева под запретом, стало опасным: второе, дополненное, издание пришлось печатать уже в Берлине, ставшем к 1922 году центром русской эмиграции. Здесь еще можно было сохранить эпиграф из Гумилева в цикле «Голос памяти», однако даже простое упоминание о встрече с императором Николаем зимним вечером в заснеженном Царском Селе Ахматовой впервые пришлось шифровать. В стихотворении «Встреча» (1919) финальное четверостишие – «И раззолоченный гайдук\ Стоит недвижно за санями,\ И странно царь глядит вокруг\ Пустыми светлыми глазами» в берлинском варианте выглядит так:
И раззолоченный гайдук
Стоит недвижно за санями.
И странно ты глядишь вокруг
Пустыми светлыми глазами.

Но это единственная уступка горю. «Anno Domini» - последний свободный от авторской и советской цензуры шедевр...

В год первой гражданской смерти Ахматовой было всего тридцать шесть лет, про тот земной срок, который ей еще довелось прожить, она всегда говорила кратко и горько: после всего. Однако и эта, другая, подмененная жизнь («мне подменили жизнь, в другое русло и по-другому потекла она...») была жизнью, и в ней были и любовь, и предательства, и муки немоты, и золотые дары поздней, но плодоносной осени, и даже испытание славой. Но это была горькая слава: лучшие ее вещи на родине не печатались. Их привозили тайком из Мюнхена, Парижа, Нью-Йорка, их запоминали наизусть с голоса, переписывали от руки и на машинке, переплетали и дарили друзьям и любимым. Ахматова знала об этом и все равно страдала...
Из всех роковых «невстреч» разлука со своим читателем была для нее самой горькой болью. Боль этой разлуки не в переносном, а в буквальном смысле рвала ее измученное сердце, она и убила его. Буквально по судьбоносному совпадению, 5 марта 1966 года: в годовщину смерти главного виновника всех ее бед - Сталина.