У меня был друг по имени Нут. Ахалтекинец, чья родословная уходила в тысячелетия. Он был мудр, что однажды стало самой большой трагедией моей жизни: мне пришлось убить его. Слёзы и ком в горле... И так всегда.
Мы росли с малых детей на Буяне и он сразу выделил меня из всех: голенастый жеребчик голенастого мальчишку. И мы всему учились вместе. Любой подросток-казачонок знает, что это такое, но мало кто знал, что мы друг друга любили и только потому освоили некоторые приёмы, не дающиеся и взрослым казакам. Может там не хватало любви и терпения, но скорее всего Нут был намного мудрее своих сверстников.
Спешиться и приказать коню лечь рядом непросто, но этим приёмом владеют все пластуны и большинство староказаков. Куда труднее заставить коня стать на колени или лечь на бок оставаясь в седле. В цирке это можно увидеть под хлыстами, с шумом и гамом неоднократно повторяемых посылов. А в секрете или на тропе, совершенно скрытно? Вот ты выделяешься силуэтом на кромке березняка,...и вот тебя уже нет...
Но то, что мы освоили с Нутом, не делал никто. Совсем. Вы видели съёмки, когда лошадь на скаку заставляют падать с помощью специального приспособления, делающего трюк относительно безопасным? А если на троту или короткой рыси лошадь вдруг опускается на передние колени, скользя по траве (обязательно нужна трава)? Лучше всего скользит ковыль, хуже - полынь или осот. Нут научился делать это, а я научился не вылетать из седла, максимально откидываясь на круп Нута и балансируя руками.
В тот год, уже повзрослевшие, мы уже изрядно сцепились несколько раз с хазарами и этот приём здорово выручал, если ты вляпывался в засаду, лоб в лоб на мокрой травяной кайме плавней. Слева сланцевый распадок, справа болото...и тут Нут по известному нам сигналу, а иногда и не дожидаясь его (ох, умён был!) падал на приличном ходу и скользил по мокрой траве, а засадники, вдруг потеряв нас из виду, получали от меня, как на занятиях, несколько стрел, сразу уравнивавших наши шансы: я их видел в любую ночную мглу или туман, а они меня нет.
В тот день они таки прижали меня к распадку - жёсткому гребню из сланцевой крошки и песчанника. Мы уже уходили по дуге к спасительной дубраве, когда впереди и левее вынырнул ещё не видящий нас дозор. Нут сразу осадил, и перешёл на трот, давая мне время на осмысление положения. Сам он осмыслил его по-своему, но я понял это слишком поздно и, раванув уздечку вверх и вбок, чтобы предотвратить задуманное моим другом, впервые оскорбил его бока каблуками и захрипел: "Не-ет!" Поздно...Он уже оседал на колени, но под ними была не скользкая трава, а наждак песчанника. Я сердцем услышал хруст ломаемой ноги и спрыгнул на через голову Нута навстречу дозору. Они увидели меня, но это им не помогло: в тот раз я не церемонился и через минуты они валялись на траве, к которой мы с Нутом так рвались. Затем я повернулся к преследователям. Передний на скаку пробил мне селезёнку, но это были все их успехи. Под градом астр, которыми я осыпал их с двух рук, забегая по дуге под неудобную для них дериктриссу, они смешались, сбились в кучу и тут заработал лук Гвидона. Они уже драпали, сметённые моей нечеловеческой яростью, а я всё сносил их, чего никогда не делал раньше, и перебил бы всю свору, если бы не вспомнил о Нуте.
Друг лежал на боку, его агатовый глаз радостно (готов поклясться!) смотрел на меня: живой. Я выдрал стрелу, заткнул носовым платком бок и наклонился над неестественно вывернутой ногой друга. Ноги у коней не срастаются никогда.
- Мне больно, - сказал его глаз и из него выкатилась крохотная росинка понимания и горя расставания.
- Ты знаешь, что делать.
Я плакал, целовал его в бархатные губы и бормотал.
- Нут, друг, что ты наделал.
И вдруг гордость сверкнула сквозь слёзы в его взоре былым огнём. Он с трудом, но гордо, поднял голову превозмогая боль и трубно заржал. А потом, разом обессилев, посунулся губами к моим рукам и снова жалобно глянул на меня. Слёзы замутили мне глаза, но я жёстко смазал их рукавом. Последний взгляд друга и немая просьбе: "Я сделал своё, делай же своё и ты, ты знаешь." Я никогда не забуду этот взгляд, я дописываю эти строки сквозь мутную пелену и так будет всегда. Мы ответственны за тех, кого приручаем. А как жить, когда мы приручены сами? На всю жизнь.
Ну-у-ут...
У меня был друг по имени Нут. Ахалтекинец, чья родословная уходила в тысячелетия. Он был мудр, что однажды стало самой большой трагедией моей жизни: мне пришлось убить его. Слёзы и ком в горле... И так всегда.
Radeia, :)
полный, рад, опасался иронии...
