? ???????? ?????? - Durch Den MonsoonНастроение сейчас - ревуСегодня я покопалась в своём компе и наткнулась на этот рассказик, перечитала, на меня куча-куча эмоций нахлынуло, я минут пять сидела и просто переваривала, а потом как разревелась..... ууууу.....
Часть 1
« На берегу Рио-Пьедра села я и заплакала.
Если верить преданию, всё, что попадает в воды этой реки – листья, насекомые, птичьи перья – со временем превращается в камни, устилающие ее русло.
Пусть же воды её унесут прочь смешавшиеся с ними слёзы, чтобы любовь моя не знала, что однажды я оплакивала её.
На берегах Рио-Пьедра я написала эту историю.
Быть может, это любовь старит нас прежде времени, но она же возвращает давно миновавшую юность. Я и пишу затем, чтобы глухую тоску переплавить в светлую печаль, одиночество в воспоминания. Чтобы, дорассказав самой себе эту историю, швырнуть её в реку. И тогда – вода погасит написанное огнем»…
На берегу Рио-Пьедра…
Хотя я сейчас и сидела на берегу другой реки, всё было то же самое. Финалы у всех историй любви похожи, и немного банальны.
Я сидела и плакала. Только ещё шел дождь. Только было лето.
Вся природа оплакивала меня.
А когда дождь вместе со слезами закончился, я достала из сумки тетрадь и стала писать…
Я была королевой Лойтше. Единственной и неповторимой. Мне принадлежало все.
И это действительно было так – в 10 лет ребенку принадлежит вся жизнь: от начала и до конца. А я была не просто ребенком, а очень красивым ребенком.
Меня хвалили. Моими способностями восторгались. Мальчишки уже спорили между собой, кто пойдет завтра провожать меня до школы, а кто от школы до дома.
Боже, как мне это льстило тогда!
Сейчас, в 18 лет, мне об этом только остается мечтать…Сейчас уже никто и никогда не посмотрит на меня…
А тогда…тогда весь мир принадлежал мне: поля, лес, река – всё! И не было никаких преград, никаких препятствий. Жизнь разыгрывала передо мной свою пьесу, свою волшебную мистерию, в которую я была влюблена по уши. И каждый день был не похож на другой.
Особенно тот день, когда ты приехал. Точнее – вы: ты и Том. Ведь вы же всегда были «мальчики Каулитц». По отдельности вас никто не воспринимал. Разве что я.
…я возвращалась домой от школьной подружки, и думала о том, увидела ли мама, что с утра я выгребла из её кармана всю мелочь без спроса, или нет. Хорошо бы нет. Получать совсем не хотелось. Но и просить деньги у родителей – это так унизительно …Мне всегда было проще украсть.
Когда мой приятель Рихард днем сообщил мне, что соседний дом, наконец-то, продан и туда заехали « каких-то два лоха и фрау», мне было пофигу. Но новости в деревне распространяются с космической быстротой, и уже к вечеру все знали, что дом на углу купила женщина с двумя 9-летними сыновьями. Что мальчишек зовут Том и Билл – довольно редкие для нашего захолустья имена – и, как сказал Рихард, один из них «очень нагло сегодня смотрел, неплохо было бы разобраться».
На следующее утро эти «разборки» начались прямо на школьном дворе.
Это сейчас я представляю, каково это: придти в новый коллектив, и тут же «получить» вот такой вот «горячий» прием. Но тогда – мы были детьми, завистливыми и жестокими, а ты и Том выглядели как-то слишком «гламурно», по сравнению с нами…
…Тома пинали. Я стояла рядом и откровенно наслаждалась «процессом».
Не знаю, встреть я вас одна и где-нибудь в другом месте, мы подружились бы сразу.
Но в толпе всегда просыпаются «стадные инстинкты».
Ксенофобия – один из них. А вы так были непохожи на нас, и это пугало.
Господи, как ты визжал и плакал! Как ты носился около этой кучи-малы и пытался вытащить оттуда Тома! Эта картина до сих пор перед глазами стоит. Потому что до этого, я никогда не видела, что ВОТ ТАК можно любить своего брата.
А когда я схватила тебя за шкирку, чтоб ты не мешал моим приятелям лупить Тома, и уже хотела приложить тебя со всей силы об стену, увидела твой взгляд. В нем была такая тоска и ужас…и горе…и ещё бог-знает-что…Что-то оборвалось внутри, и я не смогла…Просто толкнула тебя в траву.
Но поняла, что с этого момента никогда так больше не сделаю. И никому не дам так сделать. А так как вас с Томом раскидали по разным классам, ты сидел один на самой последней парте. И на следующий день я села рядом с тобой. Чтоб больше никто не посмел обидеть мальчишку с такими ох*енными глазами.
Следующие пять лет своей жизни вспоминаю, как рай. Рай, который больше не повторится.
Мы каждый день проводили втроем: ты, я и Том. А иногда вдвоем. Наверное, это все тогда началось…
Вы были изгоями. Сама фамилия «Каулитц» стала ругательством. Но мне в глаза никто ничего сказать так и не посмел…Но и никто больше не разговаривал.
Мы были «вне закона». Только почему-то было все равно.
Я не знаю, почему я полюбила тебя, а не Тома. С Томом-то мы были больше похожи. Этакие «оторви-ухо-с-глазом».
А ты был совершенной «девчонкой»!
Ты ничего не умел, Билл. Ни лодку у соседа угнать, чтобы покататься, ни с чужой сети рыбу снять, ни сигареты у кого-нибудь из взрослых вытащить…
Мы с Томом всегда оставляли тебя где-нибудь в укромном месте, а сами шли на очередной «подвиг».
Врать ты тоже не умел.
Несомненно, и ты, и Том были лидерами. Но твое «лидерство» было скрытое: у тебя лучше получалось убеждать, разруливать конфликты, добиваться от людей нужных решений. Ты был как подземная река, которая все равно, в конце концов, прорывается из недр и сносит все к чертям.
…Ещё из того времени запомнились два момента: весенний день, когда под холодным мартовским солнцем ты взял впервые меня за руку (твоя ладонь была такая горячая и такая влажная от страха), и твой первый поцелуй (ну, вообще-то, это я поцеловала – потому что, мне совершенно не хотелось получить первый поцелуй на пенсии – а все к тому и шло…).
И тот вечер…тот жуткий вечер,…когда меня изгнали из рая. Да Еве просто позавидовать можно, что она так легко отделалась! Не то, что я…
15 лет. Безголовое, безбашенное, своенравное время…Можно все, запретов нет. Что хочу, то и получу, и пошли все!
…Я не помню, как мы с Томом в тот вечер умудрились залиться пивом по уши и поругаться с тобой. Что за праздник был? Не помню уже… Но нас понесло на дискотеку.
Господи, да я терпеть не могла все эти дискотеки! Ни тогда, ни сейчас…Зачем я поехала, да еще и с Томом, а не с тобой? Воистину – логика пьяных непостижима…
А уж ехать, так на машине, чего мелочиться! Нам казалось тогда, что это будет так круто!
Том взял ключи от машины отчима и сел за руль. Отчим-то все равно должен был вернуться не раньше, чем на следующий день...
14-летний мальчишка за рулем, без прав, без опыта и пьяный – караул! Но тогда это было так «по-взрослому».
- Том, только не тащись, как черепаха. Давай, выжми из машины всё, что можно!
Мы должны прилететь, а не приехать!
И Том «выжал». До первого столба.
Это я сейчас знаю, что самое опасное место – рядом с водителем. Потому что, при ударе, водитель инстинктивно будет уводить руль в бок, чтобы удар пришелся на другую дверь…
Я не виню Тома. У каждого своя голова на плечах. И не его вина, что у него не было ни одного перелома, а я полтора года провалялась по больницам…Мои родители так и не узнали, что же именно произошло в тот вечер.
Но – тот удар!.. И этот жуткий скрежет: металла об металл, металла об мою кожу и кости…
И пустота. Как будто разом выключили звук, свет, погасло солнце, исчез кислород.
Наверное, если б рядом с моим домом скинули атомную бомбу, и то, это не было бы так страшно.
Пустота, и временами коридоры. И боль. И снова пустота. И снова коридоры. И лампы, бьющие в глаза, и опять коридоры. Куда они ведут, интересно? Может, в рай, а может, и нет.
У меня сломалось, наверное, все, что только может сломаться! От перечислений повреждений начинала кружиться голова. Было ли на тот момент хоть сантиметр неповрежденной ткани на мне, я не знаю.
Осколками мне изрезало лицо, которым восхищались все мальчишки Лойтше…
Через полгода родители перевезли меня в Гамбург, в частную клинику. И сами осели в Гамбурге. Открыли небольшую гостиницу – отцу всегда казалось, что это довольно прибыльный бизнес.
Меня собрали буквально по кусочкам. Все срослось, стало действовать…Только с моим лицом ничего не смогли сделать. Оно так и осталось изуродованным. Навсегда.
После аварии я больше не видела ни Тома, ни тебя. Мне сказали, что вы уехали потом, через несколько месяцев…Но все эти несколько месяцев на моей тумбе в реанимации стояли полевые цветы. Кто их приносил, я тогда так и не спросила. Но хочу думать, что это был ты…
Если честно, я мало тогда думала о тебе. Я вообще ни о чем не думала.
Только во время хронических бессониц, которые так свойственны тяжелым больным, в короткой полудрёме, мне иногда виделся 9-летний мальчик с оху*нными глазами, бегающий вокруг кучи дерущихся тел и пытающийся вытащить оттуда своего брата…
Часть 2
Прошел ещё год реабилитации. За этот год я заново склеила свою жизнь. Я заново научилась ходить, есть, держать ручку в руках, даже смеяться я училась заново.
Мне отчаянно хотелось жить. И жить счастливо.
Тяжелей всего мне далось привыкнуть к своему лицу. Это не каждый может понять, каково это: быть богиней, которой все восхищались, а потом резко стать уродиной, к лицу которой нужно привыкнуть, чтоб не вздрагивать при нечаянном взгляде.
Сначала меня била через день истерика, потом началась депрессия,…а потом уже стало все равно. Отупение какое-то…Человек ко всему привыкает…
Но ещё тяжелей было снять розовые очки и сказать себе самой честно, что уже НИКТО, НИКОГДА на меня не посмотрит. Ни один мужчина.
Все они, если и разговаривали со мной, то лишь из жалости или затем, чтобы показать свою «продвинутость»…Это мало утешало…
Ведь я женщина, и моя суть – это любовь. Мы, женщины, очень быстро «сдуваемся» без обожания мужчин, и перестаем быть женщинами. Мы можем говорить что угодно: что можно обойтись без любви, что на свете есть много других интересных вещей, что нам это не надо…
И это почти так и есть. Женщина без любви не умрет, но она уже не будет такой блистательной, такой сияющей, как рядом с любимым мужчиной…
С лицом нужно было что-то делать, это совершенно ясно. Конечно, не могу же я носить маску, как Фантомас. Это привлечет еще больше внимания… Я стала закрывать лицо шелковым платком, точь-в-точь как мусульманки, оставляя только глаза. Выглядело экзотично, да народ на улице не так оборачивался – мало приезжих, что ли…Со мной даже знакомились на улице. Забавно.
Жизнь снова стала расцвечиваться красками, все забылось и наладилось. И был даже день, когда я проснулась и сказала себе, что жизнь прекрасна…
Я закончила школу на домашнем обучении. Поступила в университет заочно – решила, что с меня и этого будет достаточно. И стала в гостинице помогать отцу, там всегда нужны были лишние руки.
Депрессия накрыла меня неожиданно: просматривая у стойки очередную кипу «свежей прессы», я увидела на одной из обложек Тома. И тебя, Билл.
Я знала, что вы вдвоем занимаетесь музыкой, но не ожидала, что группа уже так известна…
Остаток дня я не помню, ходила просто сама не своя. Мне было так больно, как не было уже давно. И я не могла объяснить себе эту боль.
Это была не зависть, и не ревность…Ныло сердце. Это были воспоминания, причиняющие боль.
Вечером, уже лёжа в постели, я, помедлив, снова достала этот журнал и долго рассматривала обложку: Том совсем не изменился, вроде и вырос, а совсем не повзрослел. Но тебя, Билли, я узнала с трудом, с этим макияжем и невероятно серьезным лицом. Ничего прежнего, только глаза. Жуть.
Утро. Завтрак.
- Доченька, у меня для тебя есть одна очень хорошая новость! – отец улыбался.
( «Да неужели? В этом мире может что-то хорошее происходить?»)
- Ты помнишь своих дружков из Лойтше?
(«У меня, их там много было…Неужели?...)
- Ну что ты молчишь? Ну, Билл и Том, не помню фамилии…Они ж теперь у нас звёзды…Короче, я вчера только подписал договор с их представителем, они на полгода снимают у нас все правое крыло на третьем этаже…
«Да ты что, папа!!! Какое, нахрен, снимают?!!» - хотелось мне заорать, но не смогла. Сказать, что у меня упало все, что можно в тот момент – значит, ничего не сказать. Я не хотела их видеть, я не хотела возвращаться в прошлое…Конечно, они меня вряд ли узнают, особенно теперь, когда и лица-то не видно…Но ведь я их увижу, и узнаю…Мне было жутко от одной мысли, что Том и Билл увидят меня такую, некрасивую, и ужаснутся.
Я просто не перенесу отвращения на лице Билла! Ведь когда он не мог глаз своих от меня отвести…
Я поняла, что опять вся моя жизнь летит к черту. И вторично из-за Каулитцев. Fuck.
Я не появлялась в гостинице следующие два дня и поэтому не видела, как братья заезжали. Я старалась не шляться по холлу рано утром и поздно вечером – именно в эти часовые промежутки, как мне казалось, должны были приходить и уходить Билл с Томом. Но когда-то это должно было случиться, и я это понимала.
Я стояла вместо портье, часов около пяти вечера, и уже думала о том, а не пора ли сваливать в свои апартаменты, от греха подальше, как увидела пару больших удивленных глаз, рассматривающих меня.
Том. Взялся непонятно откуда.
« Томик, давай ты меня не узнаешь, ага?»- я почувствовала, что пот потек у меня где-то в районе спины.
Конечно, он не узнал. С чего бы вдруг?
Подошел и облокотился об стойку:
- Привет. Ты здесь работаешь?
Я промолчала – непохоже, что ли?
Он решил, видимо, что я эмигрантка, и повторил вопрос на ломаном английском.
«Ой, Том не смеши меня своим английским! Ты его никогда не знал!»
Не дождавшись ответа, он фыркнул, швырнул ключи и вышел из гостиницы.
Вот щенок! Расшвырялся тут…
На меня вдруг нахлынула такая злость на Тома, такая обида! Ведь из-за него я такая сейчас, что без слез никто не взглянет…Из-за него я ношу эти платки, походя то на шахидку, то на Зорро!
Я с трудом справилась со своими эмоциями. Все, пора уходить! Только взяла трубку, что позвонить кому-нибудь из работников, чтоб сменили, зашел Билл.
Я так и вцепилась в трубку. И только заворожено смотрела, как он приближается.
5 метров, 4, 3, 2, 1…
Билл был похож на лисичку, такую небольшую полярную. Он ходил бесшумно, словно крался, и улыбался, как чеширский кот.
На его лице не было ни удивления, ни отстраненности. Как будто мы были знакомы сто лет. (Хотя, так оно и есть, собственно):
- Приве-е-т. Брат тут мой мимо не пробегал?
- Пробегал только что…
Я старалась не смотреть ему в глаза. Это было очень тяжело.
Смотрела на руки.
У Билла были очень тонкие нежные руки, очень ухоженные. И пальцы такие женские, с кольцами. Я смотрела на них, и чувствовала, что нежность накатывает на меня волнами.
- А можно мне тогда ключ от 318-й?
- Да, конечно.
Отдавая ему ключи, я не удержалась, и вновь посмотрела на него. Билл смотрел и «не видел» меня: так бывает, когда вокруг слишком много народа, когда уже общаешься, как автомат и не видишь (не хочешь видеть), кто перед тобой.
Он поблагодарил и пошел к себе.
Всё. Приехали. Я чувствовала себя так, как будто только что разгрузила КАМаз с песком – дико уставшей от этих двух встреч.
«Любовь – сродни плотине: если оставить хоть крохотную дырочку, куда может проникнуть тоненькая струйка воды, то вскоре под напором ее рухнут стены, и придет мгновение, когда никому уже не под силу будет сдержать силу потока…»
И, лёжа в постели, мучаясь от головной боли и бессонницы, я поняла, что плотина рухнула.
Все эти два с лишним года, я только и делала, что затыкала щели в этой плотине: старалась не думать, не смотреть, не знать, где ты и что с тобой… Я была уверена, что вся эта детская глупая любовь и наша богом забытая Лойтше – лишь призраки прошлого, от которых надо освободиться. И ведь почти получилось…
А теперь появляешься ты с серьезным взглядом и этим своим «Приве-е-т», и вновь все оживает. Только жизнь моя заканчивается.
Я нащупала в темноте плеер. Нажала на кнопку, загорелся дисплей; я прещелкнула на второй трек сразу, мне хочется еще раз услышать, как ты «должен пройти сквозь муссон, позади мира, до конца света. Пока не выльются все дожди, Через ураган, по краю пропасти»…
Муссон. Я никогда его не видела.
Я очень смутно представляю себе, что это такое. Мне кажется, это что-то вроде урагана с моря: дождь, сильный ветер и брызги, летящие на берег…
Песня очень лиричная, и безумно красивая. Не знаю, сможешь ли ты еще написать что-то более совершенное и сумасшедшее…
Дни текли. Каждый день мы сталкивались, то на лестнице, то в холле. Я старалась, как можно меньше с тобой разговаривать; казалось, что ты все видишь, видишь, как я схожу с ума по тебе, как меня возбуждают твои руки, твой голос, как меня парализуют твои глаза.
Я не витала в облаках. Я все прекрасно понимала, что ничего не будет и быть не может. Глупо даже фантазировать на эту тему. Тебе даже лучше не знать, что мы были когда-то знакомы. Нафига Биллу Каулитцу обременять себя такими «знакомствами»?
Бесил только Том. Он вёл себя как примадонна: сбегая по лестнице, ни на кого не глядя, вопил: «Ключииии!», швырял их на стойку регистрации, и даже не взглянув, куда они падали, исчезал за входной дверью.
Глядя, как его ключи «ехали» ко мне по гладкой поверхности стола, у меня возникало только одно желание: взять за дрэды этого самовлюбленного мальчишку и отвозить его по полу!
Заходил Том также. Точнее, забегал с улицы (спокойно ему не ходилось), хлопнув дверью со всего размаху и не доходя до портье, также вопил на весь холл «Ключииии!». Этим твой брат напоминал мне Эллочку-людоедочку со словарным запасом в двенадцать слов.
Однажды я взбесилась, и швырнула в него ключи ( ну раз ты так их хочешь!). Попала ему в голову и сбила кепку на пол. Том открыл рот, закрыл, и ничего не смог сказать. У него был тихий шок.
Зато ты с другими ребятами из группы хохотали до слёз. Вас это очень тогда позабавило. Проходя мимо, ты даже показал мне руку с поднятым большим пальцем, типа, «супер»…
Было Рождество.
Клер и Мари уломали меня устроить ночь гаданий. Это, конечно, больше для смеха устраивали, чем для чего-то реального: мы редко виделись, а это был хороший повод собраться.
Только в этот раз ничего не получалось. Выпадала все какая-то бессмыслица (или мы не умеем читать то, что говорит нам судьба). Но мы нисколько тогда не расстроились, посмеялись, попили чаю и разошлись, предварительно написав «утреннее предсказание».
Смысл его заключался в том, что на клочках бумаги пишут 12 желаний, кладут под подушку, а утром вытаскивают, не глядя, три бумажки и читают, что исполнится в этом году.
У меня всегда были проблемы с написанием этих желаний. У любого нормального человека не может быть просто столько серьезных желаний. Ну, два-три…Но 12!!!
Поэтому, я всегда писала на них всякую чушь, чтобы утром повеселиться. Например, «поеду в кругосветное путешествие на белой яхте», «заведу себе дома кенгуру» и т.д. Вообщем, всякую хрень, которая в принципе не могла исполниться ни при каких обстоятельствах.
А в этот раз, кроме всего прочего, я вдруг вспомнила Билли и его “Durch den monsun” и, давясь от смеха, написала: «Буду бегать с Биллькой Каулитцем по набережной, сквозь муссон». И лишь улыбнулась, когда именно это мне и выпало.
Наверное, это знак, что год будет неплохим. Только и всего.
Больницы разучили меня верить.
Пришло лето.
У меня наступил очередной «жизненный кризис», и мне опять не хотелось жить.
Сессия в университете была в самом разгаре, только я там не появлялась. Не могла себя заставить.
Утром брала тетради, и уходила до вечера… на набережную. Почему-то вблизи воды я всегда чувствовала себя намного уютней и спокойней. Может быть, потому что, я сама – вода…
Погода не баловала. Несколько дней уже было пасмурно, и постоянно накрапывал дождь.
А в тот день, когда случилось это чудо, был вообще какой-то ураган: ливень хлестал с самого утра, а деревья почти не распрямлялись от ветра. Но мне нужно было идти и что-то там сдавать, поэтому из дома я все-таки вышла.
Только вместо аудитории, оказалось на набережной. Сама не понимаю, как это получилось: шла, задумавшись, и очнулась уже около воды.
Ветер и дождь хлестали по лицу, волны набегали на гранит и перехлестывались через него.
“Durch den monsun”. Конечно же! Эта песня… Всё как в моих фантазиях…
Я сняла босоножки и пошла босиком. В своих фантазиях я всегда бегала по набережной «сквозь муссон» босиком. Бегать, правда, было трудновато сейчас…
Да и набережная была не совсем пуста: какой-то парень в белой футболке сидел на бортике прямо под дождем и пил вино из бутылки. И видно было, что на дождь ему положить. Лишь бы «дойти до кондиции».
«А тебе не все равно, видит тебя кто-то там или нет?»
Да, пожалуй, все равно.
Стало так легко. Тиски, зажимавшие меня последнюю неделю, временно ослабили свою хватку, и можно было по-настоящему дышать.
Я побежала по набережной. Так быстро, как только позволяли мои ноги. Сквозь ливень, сквозь ветер, «сквозь муссон».
И я совсем не удивилась, увидев, что парень в белой футболке – это в жопу пьяный Билли. В тот момент казалось, что это очень логично – что звезда европейской величины сидит один и хлопает вино прямо из горла бутылки.
- Эй, Билли, смотри! Это же муссон! ( Я-то что пила в этот день, непонятно!? Надо ж такую чушь сказать! Но это для разума была чушь, а для души вовсе нет).
Он поднял голову. Глаза уже были стеклянные. Мальчик готов!
- Муссон? – и язык у нас, похоже, тоже заплетается.
- Ну да! Муссон! Как в песне.
Он засмеялся. Тем идиотским смехом, которым смеются пьяные «ни о чем».
Да мне было наплевать. Мне хотелось веселиться.
- Билл, побежали!
- Побежали? К-к-куда?
- Да неважно! Просто побежали! Сквозь муссон, как в твоей песне!
Билли секунд пять смотрел на меня, осмысливая услышанное. А потом резко вскочил и побежал. ( Интересно, а если б я ему сказала: «Билл, прыгни с моста!», он бы прыгнул?). Я бросила тут же все свои вещи в траву и понеслась за ним следом.
Догнать его не составило труда – ноги Билла не очень слушались.
- Ты что, напился-то?
- А-а, так…уроды все!
- Знакомо…ну что, отдышался? А теперь обратно!
- Я не смогу больше…
- Давай руку!
И мы побежали обратно. Билл хохотал, как сумасшедший. Видимо, его очень развлекало, что он бегает тут, как придурок, по набережной, в ливень, пьяный и непонятно с кем. А меня веселил он своим смехом.
Я знала, что второго такого дня у меня не будет.
Через полчаса, изнемогая от усталости и смеха, мы упали на ближайшую скамейку.
Через пару минут Билл вскочил:
- А ты знаешь, как они меня все бесят?? Знаешь??
Я даже не стала спрашивать, кто «они». Сейчас это все было неважно.
- Я покажу! Суки, как я вас всех ненавижу!
С этими словами, Билл забрался на перила моста, соединяющего две части набережной через ров. По дну рва пролегала пешеходная дорога.
«Блин, кабы он не убился»- тут уже я подскочила.
- Билл слезай с перил! Что я потом твоей матери скажу??
Но Билл, похоже, ничего не слышал.
- Я вас всех ненавижу-у-у!!! – заорал он, расстегнул ширинку и…стал мочиться прямо с моста.
Я упала от хохота обратно на скамейку.
- Билл…ты –дурак…а если…внизу люди…
- З-з-значит, им сильно «повезло»!
…ливень закончился. Мы по-прежнему валялись на скамейке.
Билл допил вино и ему стало плохо, начало рвать. Он весь побледнел, как мел и замерз. Я натянула на него свою промокшую джинсовку. Пусть хоть что-то.
И потащила его к стоянке такси.
Мне пришлось буквально нести Билла на руках, несмотря на его превышающий вес и рост. Сам он едва шел.
- Ну, давай же, Билли… Еще немного.
Футболка задралась, и я ощутила его кожу, такую теплую и нежную…Я тут же отогнала от себя все дурацкие мысли! Боюсь, если он увидит мое лицо, рвать его будет не меньше, чем сейчас.
Я поймала такси, погрузила Билла на заднее сиденье, сказала водителю адрес гостиницы и дала денег. Сама не поехала. Будут лишние вопросы.
Вернулась на набережную, снова легла на эту скамейку и заплакала.
Ну почему? Почему? Почему все так несправедливо?
Вцепилась зубами в руку и сама не заметила, как по ней потекла кровь…
« На берегу Рио-Пьедра села я и заплакала.
Если верить преданию, всё, что попадает в воды этой реки – листья, насекомые, птичьи перья – со временем превращается в камни, устилающие ее русло.
Пусть же воды её унесут прочь смешавшиеся с ними слёзы, чтобы любовь моя не знала, что однажды я оплакивала её.
На берегах Рио-Пьедра я написала эту историю.
Быть может, это любовь старит нас прежде времени, но она же возвращает давно миновавшую юность. Я и пишу затем, чтобы глухую тоску переплавить в светлую печаль, одиночество в воспоминания. Чтобы, дорассказав самой себе эту историю, швырнуть её в реку. И тогда – вода погасит написанное огнем»…
На берегу Рио-Пьедра…
Хотя я сейчас и сидела на берегу другой реки, всё было то же самое. Финалы у всех историй любви похожи, и немного банальны.
Я сидела и плакала. Только ещё шел дождь. Только было лето.
Вся природа оплакивала меня.
А когда дождь вместе со слезами закончился, я поставила последнюю точку в предложении, закрыла тетрадь и выбросила ее в реку.
Мне опять нужно было начинать все с нуля.
Ведь и такое бывает:( это конешно неправда, но всётаки меня так тронуло:(
