Когда жизнь начинает казаться никакой (такое бывает даже в моем мире), то теплый плед и книжка - не выход, совершенно точно. Если ты хочешь, чтобы она обняла тебя, и вы закружились вместе с ней в сумасшедшем танце, нужно просто открыть дверь, выйти на связь и, самое главное, улыбнуться тому, самому настоящему миру (то есть, всему, до чего можешь дотянуться).
Мне вручают коробочки со сладкой помощью, я вручаю барбариски, по мне проезжаются тележкой, я больше туда не возвращаюсь, держусь за стиль, как за последний рубеж, иногда становлюсь не собой, иногда влипаю в истории...живу.
Ко мне приходят бездомные друзья, мы пьем чай и смеемся. Говорят, что мне в пору открывать гостинницу, даже кошка уже относится к вечным гостям снисходительно. Становится понятно, что дом нужен хотя бы для того, чтобы в гости могли прийти твои бездомные друзья. Обычно будучи блуждающим огоньком, на время становлюсь маяком или фонарным столбом. Это даже забавно. Только без фонарщиков тяжеловато.
А потом все надоедает, и я выхожу на связь с миром, улыбаюсь жизни, задаю ей дурацкие вопросы...и она улыбается мне, превратившись в метель. Я снова блуждающий огонек.

А сегодня мы старательно пытаемся затеряться в городе с Оленем и, внезапно, натыкаемся на книжный. Уже собираемся уходить, сетуя на цены желаемых книжиц, как вдруг, будто из под земли, появляется бородатый дядечка, весь такой интересный, взбудораженный чем-то, с безуменками в слегка хитроватых глазах. Он обращается к нам: "Пойдем, откроете любую книгу Рубиной или Пелевина на любой странице и в любом абзаце поищете художественные приемы. Если найдете, то я вам вот, двести рублей дам! Да пойдем, пойдем." Мы подходим к стенду с новыми книжками. Открываем Рубину и читаем текст. Однажды встречаем инверсию и кое-где просторечные выражения. Заявляем, что это вот они, художественные приемы, вероятно. Он переспрашивает уверены ли мы и вручает нам деньги. И тут начинает говорить то самое, давно обдуманное. О том, что текст должен быть живым, что проза сама по себе должна быть образом, что она должна быть, в общем-то, почти поэзией, но никак не почти журналистикой, и о том, что в том абзаце, конечно, совсем никакие художественные приемы, и о чем-то еще. Я улыбаюсь, соглашаясь. А как он это говорил, боже. Даже тот очень питерский человек Виталий рассказывал что-либо не так вдохновенно. Мы возвращаем деньги, говоря, что не заслужили. Он не берет со словами: "Да ладно, вы же студенты, наверное" и, представившись как историк-филолог-писатель (надо было имя, что ли, спросить), куда-то уходит. Его вдохновение тут же перелетает к нам и теряться становится еще интересней.