«Менухин пережил трагедию, быть может самую страшную для музыканта — профессиональную болезнь правой руки, — писал Раабен. — Очевидно, она была результатом „переигранного" плечевого сустава (руки Менухина несколько короче против нормы, что, однако,  в основном  сказалось  на правой, а не левой руке). 

  Но несмотря на то что подчас Meнухин с трудом опускает смычок на струны, с трудом доводит его до конца, сила его щедрого таланта такова, что этого скрипача нельзя наслушаться. У Менухина слышишь то, что ни у кого другого — каждой музыкальной фразе он придает неповторимые нюансы; любое музыкальное творение словно освещается лучами его богатой натуры. С годами его искусство становится все более теплым и человечным, продолжая оставаться в то же время „по-менухински" мудрым».
  В Эдинбурге к Оркестрантам Большого театра, приехавшим участвовать в ежегодном фестивале и выходившим после репетиции, приветливо обратился аккуратный старичок: "О, я вижу, вы музыканты? А я тоже играю на скрипке". Они успели поговорить о музыке, погоде, ценах в магазинах, пока из театра не вышел кто-то из пожилых оркестрантов. Поначалу остолбенев, он бросился назад за фотоаппаратом. Старичок оказался великим скрипачом Иегуди Менухиным. Он послушно сфотографировался с желающими, объяснив, что приехал играть на фестивале, и вот вышел в свободное время прогуляться по любимым окрестностям.

  Люди, дружившие и работавшие с Менухиным, говорят, что он был само простодушие, заботливая учтивость и непринужденная любезность. Никогда не выходил из себя, не употреблял грубых выражений, а напряженность старался разрядить шуткой. В быту был классически рассеян и забывчив, но образцово аккуратен в делах: отвечал на все письма, выполнял все просьбы. До последних дней жил в непрерывных разъездах на гастроли, мастер-классы, почетные собрания; жена давным-давно окрестила его "агентом по распространению скрипичной музыки". Путешествовал с минимальным багажом, ходил в старых разношенных ботинках, старался сам покупать в магазинах диетические продукты и свежие овощи. Его можно было принять не столько за великого артиста, пэра Англии, кавалера чуть ли не всех высших орденов мира, сколько за университетского профессора.

  Родился будущий скрипач 22 апреля 1916 года в Нью-Йорке. Родители Менухина - отец-математик и мать-пианистка - уехали из России в Америку незадолго до революции. Семья жила в Сан-Франциско, дети воспитывались в строгости: вставали в пять утра, после завтрака помогали по хозяйству и весь день, с перерывом на обед, занимались музыкой. Вечер отводился литературе, математике, философии и языкам, а выходные - спорту. Каждое воскресенье семейство пешком отправлялось на пляж в восьми километрах от дома. 

  Первого триумфа на большой сцене Менухин добился в 1927 в одиннадцать лет он выступил в Карнеги-холл с Нью-йоркским филармоническим оркестром, сыграв скрипичный Концерт Бетховена.

  С одной стороны, карьера Менухина сложилась как будто сама собой. Его сразу признали не вундеркиндом, а серьезным, перспективным музыкантом, "виртуозом" и "поэтом". К середине века он уже был одним из главных скрипачей мира. Для него лично писал музыку Бела Барток. В 1965 Менухин был возведен королевой Елизаветой II в рыцарское достоинство и стал "сэром Иегуди", а потом лордом. Он основал в Лондоне скрипичную школу, дав ей свое имя, возглавил крупные европейские музыкальные фестивали, стал Послом мира ЮНЕСКО...
  В то же время Менухин всю жизнь мучился из-за пробелов в профессиональном образовании. Один из его первых педагогов Луис Персингер, был так ошеломлен быстрыми успехами талантливого ребенка, что не проследил, сколь тщательно ученик осваивает те или иные навыки. Легендарный румынский скрипач и композитор Джордже Энеску, главный учитель и наставник Менухина, вдохновенно экспериментировал, сочетая французские технические приемы с фольклорными румынскими, а также изобретая собственные исполнительские новшества. Он увлекался импровизацией и бесконечным варьированием трактовок, добивался того, чтобы музыка напоминала интонации взволнованной разговорной речи. Переняв эту манеру, Иегуди Менухин стал прямым и блестящим наследником романтической традиции, смягченной философско-эпическим отношением к музыке. Энеску призывал не навязывать аудитории субъективное толкование произведения, он старался сочетать экспрессию с уравновешенной повествовательностью. И Менухин вслед за ним говорил о том, что главное для исполнителя - "найти равновесие между произведением и своим к нему отношением".

  Благодаря плотному, насыщенному звуку, виртуозной пальцевой технике, Менухин прославился трактовками масштабных романтических концертов и сонат Бетховена, Брамса, Мендельсона, сочинений Баха, Моцарта и многих произведений XX века. Продолжая мысль учителя, он учил, что "скрипка должна петь", имея в виду не только вокальную "округлость" звука, но и психологическую образность. Иегуди Менухин ценил и приглашал в свою школу русских педагогов, в которых видел продолжателей этой традиции. Он играл вместе с джазовым скрипачом Граппели, что казалось естественным развитием импровизационных пристрастий Энеску.

   Однако технической базой Менухина оказалось не "скрипичное бельканто" - совокупность оптимальных европейских приемов, которые к концу прошлого века систематизировал петербургский скрипач Леопольд Ауэр, а собственная, постоянно меняющаяся эклектичная система, которую он изложил в книге "Искусство игры на скрипке". В девятнадцать лет Менухин прервал выступления, чтобы пересмотреть многие навыки. Всю жизнь он преодолевал профессиональные недомогания рук, а в 60-е годы правая рука оказалась чуть ли не парализованной. Иегуди Менухин лечился в Индии: прошел курс йоги, и до последних дней, даже в поездах и в самолетах, он занимался особой гимнастикой, включая ежедневное пятнадцати- минутное стояние на голове; поддерживать определенную диету и режим питания.

  Индийская эпопея была важна для Менухина и мировоззренчески. Склонный к созерцательности и самоуглубленности, он увлекся восточной философией, стараясь во всем выявить, поддержать, развить логическую взаимосвязь. "Скрипка и исполнитель должны быть неразделимы", - убеждал он учеников, отговаривая применять специальные подушечки и "мосты", изобретенные в начале XX века, чтобы музыканту было удобнее держать инструмент.

  Несомненная отрешенность Менухина от некоторых суетных мирских делах побудила друзей уподобить его Будде: и действительно, его заинтересованность вопросами вечного значения в ущерб всему временному и преходящему предрасполагала его к необычайной забывчивости. Было бы странно назвать интеллигентного, "не от мира сего", застенчивого, говорящего подчас чересчур возвышенно Иегуди Менухина борцом. Но он действительно боролся за справедливость и интересы искусства, не считаясь ни с чем. Когда на гастролях в ЮАР во времена апартеида он увидел в зале только белых, то добился разрешения дать концерт и перед черной аудиторией. С тех пор это стало традицией и для других исполнителей.

В декабре 1945 Менухин познакомился с великим дирижером Вильгельмом Фуртвенглером, который остался в Германии при гитлеровцах, и потому подвергался нападкам за то, что он якобы сотрудничал с фашистами. Менухин встал на защиту Фуртвенглера, а после войны оказался первым музыкантом, кто дал в Берлине концерт не только для союзников-победителей, но и для немцев. За все это Менухину устроили обструкцию в Израиле, на несколько лет запретив въезд в страну, а в 1950 встретили так враждебно, что его пришлось охранять. После первого же концерта в Тель-Авиве Менухина "простили", а потом написали, что его игра способна заставить поверить в Бога даже атеиста.

  Тем же стремлением к гармонии объясняется то, с каким энтузиазмом Менухин занимался благотворительностью. Во время войны он как отец двоих детей не подлежал призыву в армию. Но, как пишет его биограф, он дал 500 концертов "во всех военных лагерях и госпиталях от Алеутских островов до Карибского моря". После войны скрипач следовал за войсками союзных армий, первым из музыкантов выступая в освобожденных европейских столицах. В Антверпене Иегуди Менухин играл, когда окраины города еще были у немцев. А в ноябре 1945 он выступил в московском Концертном зале имени Чайковского. До последних дней Менухин перечислял большую часть гонораров в пенсионные фонды оркестров, с которыми выступал, Красному Кресту, развивающимся странам...

  В 1987 выдающийся скрипач вновь приехал в Москву. Об одном из тех концертов Золотов писал: «Что же поведал выдающийся музыкант из Великобритании своим московским слушателям, о чем пел?

  Просветленный, я бы сказал, просиянный звук Иегуди Менухина колдовски воздействует на слушателя, хотя артист словно и не обращается к публике „непосредственно". Он обращен к самому себе и к высшим силам добра, миру и небу, обращен к воодушевляемой им самим сфере вокруг музыканта — жизненному пространству музыки. Мы слышим звуки внутренней речи и, проникаясь ими, проникаемся тишиной. Идеальный образ тишины и мира, то есть Гармонии мира, что живет в душе художника и охраняет эту душу, рождается вдруг в пределе концертной залы. Звук у Менухина — это сама идея. Игра Менухина светит и горит честью и особым блеском. Не сверкающим и ослепляющим, а матовым неземным, сказали бы в старину, — блеском ума, возвышенной страстью духовного приятия мира и примирения с ним. В одном из древних индийских трактатов мысль сопоставляется с дождем. Мне кажется, что музыкальная мысль Менухина — это своеобразный звуковой дождь, который не обрушивается на слушателей, не смывает все на своем пути, но омывает уставшего путника, возвращает ему силы, внушает веру и успокоение».

  Менухину играл на скрипке до 1991, пока мог держать инструмент. В последние годы он жил в Лондоне, а в 1991 стал гражданином Великобритании. На новой родине Менухин основал школу для музыкально одаренных детей.

  Однажды Иегуди Менухин так отозвался понравившемся исполнителе: "Хороший музыкант, вторая скрипка мира". "А кто же первая?", - спросили его с подвохом. Думали, скажет: "Я", а он ответил: "Ну, первых-то много...".

   До самой смерти в 1999 году Менухин не прекращал концертной деятельности.