Шапка мономаха Войновича

(Писатель Владимир ВОЙНОВИЧ за действия, порочащие звание гражданина СССР, был лишен советского гражданства. В свое время песню «Закурим перед стартом» на его слова распевал с трибуны Мавзолея Н. С. ХРУЩЁВ.)

Грустная эта дата, когда выдающегося писателя лишают гражданства. Можно лишь повторить известную поговорку-это хуже чем преступление-это глупость. А начиналась литературная карьера Войновича радостно и безоблачно. Его песню про космонавтов процитировал сам Никита Хрущев. :
Заправлены в планшеты
Космические карты,
И штурман уточняет
В последний раз маршрут.
Давайте-ка, ребята,
Закурим перед стартом:
У нас еще в запасе
Четырнадцать минут.
По поводу этого «закурим» была такая легенда. В стране шла компания против курения и «закурим» заменил кто-то на «закусим». Потом началась компания антиалкогольная и «закусим» тоже стало крамольным. Одни словом, нельзя управлять литературой. Пусть она сама-собой управляется. Но в те времена эта простая и, казалось бы очевидная истина звучала страшной крамолой. Партия, именовавшая себя «коллективным разумом» хотела управлять всем, вплоть до пищеварения и обмена веществ. К тому же многим мерещилось тогда окончательная победа коммунизма не только на всей планете , но и во всей вселенной:
Я верю, друзья,
Караваны ракет
Помчат нас вперед -
От звезды до звезды.
На пыльных тропинках
Далеких планет
Останутся наши следы.
Песню стали исполнять всё реже и реже после высадки американских астронавтов на Луну. На пыльных лунных тропинках отпечатались тогда отнюдь не наши следы.
Но из песни слова не выкинешь. Войновича довольно точно передает радостные ожидания тех лет. Похвала начинающему автору из уст генсека, недавно ругавшего Бориса Пастернака и Андрея Вознесенского звучала весьма сомнительно. Сегодня я понимаю, что Войнович просто пробивал себе дорогу в литературу. И пробил, именно этой песней.Студент, едва проучившийся полтора курса, а потом, как многие добровольно-принудительно засланный на освоение целины, наконец-то нашел свое место в Москве и в жизни. Отдадим должное писателю. В 25 лет, став постоянным автором «Нового мира», он решительно перешел на прозу и перестал предлагать в печать, что-либо стихотворное. К тому же он нашел достойную замену рифмоплетению и пишет в свободное время наивно-реалестические картины маслом. Они пользуются спросом у коллекционеров и читателей. Картина любимого писателя всегда согревает душу. Он писатель-олигарх, не в том смысле, что у него миллионы баксов (этим сейчас никого не удивишь), а в том, что у него миллионы читателей. А любовь читателей не за какие деньги не купишь. Когда в начале 70-х Войновича исключили из Союза Писателей, а затем из Литфонда, кто-то из литераторов произнес: «Ну теперь-то уж точно он станет рано или поздно лауреатом государственной премии». Пророчество сбылось уже в 21-ом веке, а в те, слава Богу уже далекие времена, на более чем одаренного автора навалилась всей своей мощью тогдашняя государственная мозгодробилка под названием 5-й отдел КГБ. После посадки Синявского и Даниэля за публикации там власти были уверены, что теперь то уж точно станет неповадно отдавать свои рукописи без дозволения советской цензуры. Войнович не только постоянно подрисывал письма в защиту, преследуемых писателей от Синявского до Солженицына, но и совершенно открыто без псевдонимов стал печатать свою трилогию о Чонкине, ныне уже легендарном, на шведском, немецком, русском и других языках. В Советском Союзе Чонкина не печатали. Он расходился в рукописях самиздата с космической скоростью . Тогда при полном отсутствии свободы слова литература, особенно запрещенная, была единственной отдушиной, где можно было услышать правду. И люди были очень благодарны тем литераторам, которые , рискуя карьерой, а иной раз и своей свободой бросали бутылку с запретной рукописью в океан самиздата . Кто-то выловит и прочтет. Прелесть трилогии о Чонкине в её абсолютной достоверности.Чего стоит , хотя бы такая одна деталь из армейской военной жизни, когда летом солдатам выдают белые маскировочные халаты, предназначенные для зимнего времени. А таких нелепостей миллион. Войнович пошел в атаку против глупости и вранья без маскхалата. А потом, когда Чонкина напечатали уже в перестройку битва продолжилась.
Наши сердитые дачные генералы тотчас вооружились перьями и потекли коллективные доносно-разносные цидули во все инстанции. Мол очерняет, клевещет , воспевает дезертирство, ну и прочая чепуха. Вообще-то странно. Вот если бы писатели и поэты стали указывать генералам, как им вести военные действия, какими бы словами встретили генералы таких писателей. А генералам в мирное время почему-то было не за падло лезть в литературу и приказывать писателям, что им писать, а читателям, что им читать. Такие военные набеги на литературу принесли гигантский невосполнимый вред и нашему Отечеству и нашей Великой Отечественной литературе. Теперь -то , по истечению времени мы все ясно видим, что литература второй половины прошлого века была великой. Войнович, помню даже слегка обиделся, когда я назвал его современным Гоголем. Он не только к своим героем, но и к себе относится иронично. Не хочет он быть классиком и великим и в других не любит этого свойства. О Войновиче говорить — легко и свободно. В нем живет наше детство-отрочество-юность, наше прошлое, настоящее и будущее. Он какой-то весь свой, домашний и при этом абсолютно неуловимый. Вот это видимо, и настораживало. Кто вы такой, господин Войнович? С кем вы мастера культуры? У меня с ним общее даже «дело оперативной проверки» с окрасом «антисоветская пропаганда и агитация с высказываниями ревизионистского характера». Я проходил по такому делу как «Лесник», а Войнович почему-то значился «Гранин». Интересно, а вдруг Гранин был «Войнович»? Оперативная проверка—это, попросту говоря, травля и слежка. Чем же оказался неугоден автор песни, которая понравилась самому Хрущеву: «Давайте-ка, ребята,/ Закурим перед стартом...». Правда, потом Войновичу дали прикурить на во время «профилактического допроса» в гостиннице «Метрополь», так, что он дверную ручку не мог найти и вместо двери уперся в декоративную нишу. Почему он остался жив, вернее, едва жив после сигареты лубянских душеведов, это навсегда останется тайной живучего организма. Кто это сделал, знаем. Ему и доски мемориальные, и проспект его имени. На пыльных тропинках далеких планет останутся чьи-то следы. У тех , кто травил Войновича сигареткой были довольно смешные клички. Один назвался Захаровым, другой Петровым. Позвали, якобы на переговоры об издании в Советском Союзе прозы неиздаваемого писателя, отвлекли внимание на картину, где какие то пионеры закидывали в воду бредень и тащили рыбу иловко подсунули отравленную сигарету. Какова была цель этой акции не совсем понятно. То ли надеялись действительно вывести мозг писателя из строя, чтобы потом закатать в психушку. То ли просто хотели запугать. При этом прозвучала явная угроза, мол понятно, когда в 70 лет человек рискует жизнью, а вот , когда всего сорок с лишним и все впереди, зачем рисковать.
Но не будем о грустном. Ведь Войнович, вернее, имидж его — это человек смеющийся. Вот только над кем и над чем смеется он с Чонкиным? Или над Чонкиным? Сама фамилия популярного персонажа таит в себе анаграмму «чокнутый». Сравнение Чонкина со Швейком писатель не очень-то приветствует. Швейк просто блаженствует в имидже идиота. Чонкин спасается, как может, там, где спастись нельзя. Лев Толстой велит любить своих героев. Иначе, мол, ничего не получится. Я же заметил, что Войнович слегка недолюбливает Чонкина. Когда национальный характер схвачен, от него тотчас хочется избавиться. Иван-дурак хорош в сказке. А если тебе в жизни скажут: мол, здравствуй, Иванушка-дурачок, мало кому понравится. В тоталитарном государстве придурковатость — единственная форма самозащиты, если ты не герой. Требовать же от людей повседневного героизма просто не гуманно. Поэтому герой—Чонкин. Всюду, где приказ начальника — закон для подчиненных, идиотизм является законом и неизбежностью. Швейк, Чонкин или мистер Питкин, какая разница. Высмеивается в принципе ситуация, при которой взрослый человек должен беспрекословно слушаться. Неудивительно, что вполне лояльный писатель оказался врагом номер два после Солженицына. Войнович обозлился и дал своим гонителям прикурить в антиутопии «Москва 2042». Много чего предсказал с точностью до деталей. Чего там только нет: и отец Звездоний, который крестится, вернее звездится пятиконечной звездой, и Сим Симыч писатель, въезжающий на белом коне в Москву и портрет Христа,похожего на Че Гевару в Шереметьевском аэропорту...
Больше всего я люблю его «Шапку». Она действительно в чем-то сопоставима с «Шинелью» Гоголя. Не знаю, радоваться или печалиться, что многие подтексты и контексты этого шедевра ускользают от сегодняшнего читателя. Акакий Акакиевич XX века ценой жизни добывает для себя драгоценную ушанку и умирает, прижимая к груди заслуженный дефицитный мех. Как же не вспомнить, что в самых дерзких своих мечтах настоящий Акакий Акакиевич подумывал: «А не пустить ли куницу на воротник?». Главное отличие Войновича от Гоголя в том, что ему не приходится фантазировать. Он просто пишет правду. Ой, что это я сказал? Неужели, чтобы говорить правду, нужен какой-то особый талант? Не знаю, как в других странах, а в России только очень талантливые люди правдивы. И Войнович, несомненно, принадлежит к этому избранному кругу. Шапку ему соболью! Нет еще выше, шапку литературного мономаха. Но не ценой жизни, а чтобы жил как можно дольше. Мы все в этом кровно заинтересованы. Я от всей души желаю Войновичу дожить до той самой даты в Москве 2042-го. И чтобы не все из его пророчеств сбылись.

ВОТ ТАКИЕ ДЕЛА НА НАС ЗАВЕЛИ В КГБ, ВОЙНОВИЧА ВЫСЛАЛИ, А меня отстранили от преподования в Литинституте. Он "ГРАНИН". а я "ЛЕСНИК" на их поганой кликухе лубянской