Когда недавно в США начались столкновения между сторонниками и противниками южан и северян, мне сразу вспомнился Уильям Фолкнер, любимый писатель, которого впервые прочитала еще будучи подростком. С того времени Йокнопатофа стала для меня олицетворением старой Америки, а я - сторонницей южан, хотя что мне Гекуба…

Говорят, что в советское время в середине прошлого века студенты выбирали  друзей по тому, как они отвечали на вопрос, кого больше любят: Фолкнера или Хэмингуэя? В моё время таким вопросом уже не задавались, а теперь, наверное, вообще мало кто из молодых людей (исключая разве что филологов) назовет имя лауреата Нобелевской премии, выдающегося писателя XX века, которому в 2017-м исполнилось бы сто двадцать лет со дня рождения (1897) и пятьдесят пять – со дня смерти (1962).

В одном из интервью Фолкнер назвал себя несостоявшимся поэтом, который начал писать рассказы, а потом романы - только потому, что ни поэта, ни рассказчика из него не вышло. Но именно поэзии мы благодарны рождению такого уникального писателя, оплодотворившего прозу поэзией. В этом несложно убедиться по отрывку из одного из первых его рассказов «Нимфолепсия» (1925): 

«Деревья: он привык низводить их до уровня бревен, но эти деревья молчали со смыслом. Он знал, что такое дома из бревен, он кормил лесом костры, готовил себе пищу, питая огонь лесом; он долбил деревянные лодки, чтобы удержаться на воде, перебираясь от земли к земле. Но эти деревья... Нет... Эти деревья смотрели на него, словно готовясь к мести.

Ибо тут не было другого огня, кроме закатного, не было другой воды, кроме той, что не подпустит к себе ни одну лодку. Потому что над всем этим царил Бог, и привычные понятия постепенно покидали его. Здесь был Бог -- он словно не замечал человека, но и не впускал его, чужака, невесть зачем забредшего сюда. Он медленно опустился на колени, опершись руками о землю: он почувствовал ее живое тепло и приготовился к смерти».

Фолкнер беспощаден к своему читателю: не утруждая себя разжёвыванием сюжета, втискивая в каждый абзац как можно больше сведений и деталей, он запутывает его настолько, что не каждый сможет, дочитав роман, выстроить его от начала до конца в логически стройном порядке.

Первый роман писателя «Шум и ярость», с которого начинала и я, некоторые не поняли даже с третьего раза. Да и я, подросток, мало что в нём поняла, но это странное слово Йокнапатофа врезалось в мою память навсегда. К Фолкнеру вернулась через много-много лет и снова начала с «Шума и ярости», а потом был «Свет в августе», который остается моим самым любимым фолкнеровским романом.

Еще сложнее роман «Авессолом, Авессломом!», в котором речевые потоки разных персонажей переплетены настолько, что не всегда понятно, кто из героев говорит. Предложения растягиваются на несколько страниц, вбирая в себя самые разные сведения, потом вдруг неожиданно обрываются и вновь продолжаются только через несколько страниц.

Чтобы как-то облегчить читателю задачу, писатель составляет генеалогическую таблицу с указанием имен, дат и родства между героями, а комментаторы – распутывают сюжет, выпрямляя его, от чего он превращается в простую банальность, потому что у Фолкнера всё построено по поэтическому принципу:

как невозможно пересказать прозой ни одно стихотворение, не утратив самое важное – его дыхание, так и Фолкнера невозможно пересказать, не утратив самое важное – его дух. Не случайно, в родной стране признание к писателю пришло, только когда он был удостоен Нобелевской премии (1949), хотя в Европе его уже давно знали и любили.

Писатель из-за невостребованности в своей стране вынужден был, чтобы как-то содержать свою семью, в течение пятнадцати лет писать сценарии для Голливуда. Юбилейный год Фолкнера отмечается в Америке с размахом, но и сегодня мало кто из американцев его читает по причине сложности и непонятности.

Говорят, Фолкнер - самый русский из американских писателей. И я соглашусь, хотя, что может быть русского в истории чужой страны, случившейся больше века назад? Но писателя волнуют те же самые вопросы, что когда-то волновали славянофилов, озабоченных историей своей страны, ее культурой и жизнью народа.

Фолкнер - почвенник, последовавший совету американского писателя Шервуда Андерсена оставить поэзию и писать о том, что больше всего знает - о жизни в своей родной провинции, об Американском Юге, о штате Миссисипи, где родился и где, по сути, оставался до конца дней, даже когда физически покидал его.

И еще одно роднит Фолкнера с русской литературой: фолкнеровские романы насквозь пропитаны библейскими сюжетами, подобно романам русских классиков, где тургеневские девушки и толстовские героини словно списаны с Девы Марии, а герои Достоевского чуть ли не калька с библейских.

Без знания Библии до конца понять Фолкнера невозможно: ни «Святилище», ни «Свет в августе», ни «Авессолом, Авессолом!», ни «Реквиема по монахине», ни «Притчи», ни многих других романов и рассказов. Для писателя Библия – это модель изображения событий, где повседневная реальность не может быть понята без ее толкования в свете сакрального текста.

Другая особенность фолкнеровских романов - он создает такой мир, в котором присутствуют все проблемы современности, несмотря на то, что время, к которым относятся события, отодвинуто на несколько десятков лет в прошлое.

Центральной темой романов является гражданская война 1861 года, в которой южане потерпели жестокое поражение. История происходит в Миссисипи, в округе Йокнапатофа, выдуманном Фолкнером. Ее герои переходят из одного романа в другой, обрастая всё новыми деталями и событиями.

Начинается Йокнапатофская сага с поселения на индейских землях Юга первых белых и кончается - в середине XX века. Читается сага как длинный сериал, герои которого (Сарторисы, Компсоны, Сноупсы и другие) постепенно становятся реальными людьми и старыми знакомыми.

Эти патриархальные южане вовсе не похожи на предприимчивых и активных северян, победивших и установивших в стране свои порядки, чуждые южанину. Здесь столкнулись два совершенно разных мира: цивилизация против культуры.

Война между ними не прекращается, она тихо тлеет, иногда выходя наружу, как это случилось недавно. Южане, укорененные в культуре и своей истории, презирают цивилизаторов-янки, у которых только одно имеет ценность - деньги. Один из героев Фолкнера так и говорит:

«…дешевая, дрянная, неряшливая музыка, дешевые фильмы, сверкающие нагромождения рекламы, карточный домик над пропастью, вся эта трескучая белиберда политической деятельности, которая была когда-то нашей мелкой кустарной промышленностью, а теперь стала нашим отечественным любительским времяпрепровождением, вся эта искусственная шумиха, создаваемая людьми, которые сначала умышленно подогревают нашу национальную любовь к посредственному, а потом наживаются на ней;

мы берем все лучшее, но с условием, что будет разбавлено и изгажено, прежде чем это нам подадут; мы единственный народ в мире, который открыто похваляется тем, что он туполобый, то есть посредственный… масса людей, не имеющих между собой ничего общего, кроме бешеной жажды наживы и врожденного страха, оттого, что у них нет никакого национального характера, как бы они ни старались это скрыть друг от друга за громкими изъявлениями преданности американскому флагу».

Не здесь ли проходит та граница, которая разделяет Россию и Америку победивших янки? Весь «цивилизованный мир», как любят говорить либералы и политики, оценивает страны с позиции успешности-неуспешности, под которой понимают сомнительный комфорт и достаток населения.

Шустрые янки презирают культуру, вырастающую из глубин истории и бытия, а не на путях технического прогресса, но они и боятся её, чувствуя в ней то, что им неподвластно, отодвигая её всё дальше на задворки. К сожалению, эта модель воспринята и новой Россией.

Культура проиграла цивилизации. В этом заключается самая страшная трагедия поражения Юга от Севера, которую Фолкнер вскрыл в своих романах. Культура – это бездна, пугающая и манящая одновременно, и  заклясть ее не удается, а потому  - лучше от неё  избавиться.

Фолкнер – на стороне культуры, на стороне южан, они у него очень обаятельные и человечные, но победили всё-таки не они, а значит, культура обречена. Произошел обмен - культуры на права человека. Всем стало жить лучше и комфортней, но большая культура умерла: второго Фолкнера больше не будет...

_______________________________________

 Тина Гай