Загадочная певица с ангельским голосом, поэтесса, композитор — Ирина Богушевская создает удивительные, трогательные песни. Хрупкую москвичку с дипломом философского факультета МГУ называют гармоничным человеком, а ее музыку и стихи – умными и красивыми.  

Ей удается собирать Кремлевский дворец съездов, несмотря на то, что певицу не услышишь в эфире. Названия ее альбомов — «Нежные вещи», «Легкие люди», «Шелк» — говорят сами за себя. Ирина — женщина без возраста, сохранившая в душе внутреннего ребенка. Не случайно любимой работой Богушевской стал проект для детей «Детская площадка» и «Детская площадка-2», в котором она выступила и как певица, и как продюсер.

— Ирина, какие запахи, вкусы, звуки, песни напоминают вам о детстве?

— У меня было очень счастливое детство — и это та тема, на которую я могу говорить долго; всегда приятно говорить именно о хорошем. Я выросла в большой семье, мы до моих 10 лет жили вместе с бабушкой и дедушкой. Они были совершенно удивительными людьми — во-первых, прожили вместе больше 50 лет, во-вторых, я просто не помню ни одного между ними скандала, ни одной серьезной ссоры. Дед любил поворчать, не без этого, но бабушка ухитрялась как-то мягко все это спускать на тормозах. Они были очень хлебосольными, жили открытым домом, оба были из больших семей, и у нас все время ночевали какие-то дяди и тети — то из Харькова, то с Дальнего Востока.

Бабушка потрясающе готовила, дом всегда был полон вкусных запахов, на праздники накрывались огромные столы — с холодцами-салатами-разносолами, а венчали все знаменитые бабушкины эклеры, пышные, с заварным кремом внутри. Знаете, я думаю, их поколение, прошедшее войну — а моя бабуля, когда дед воевал, оставалась одна с двумя дочерьми на руках, — так вот, их поколение умело ценить очень простые вещи: мир, безопасность, наличие самых простых продуктов, то, что все просто-напросто живы — уже было поводом для радости. И они умели радоваться!

Бабушка у меня очень была заводная, жила легко и меня учила, когда я ныла, скажем, что не хочу мыть посуду: «Ириша! Ты люби, что надо!» Очень простая вроде бы фраза, а смысл ее до меня дошел только недавно: люби то, что тебе надо делать, преврати свой долг, свое «не буду, не могу» в «умею и люблю». Поразительная практика. И она работает! Я теперь с удовольствием занимаюсь домашними делами, — хотя справедливости ради скажу, что, если у меня много работы или я на гастролях, мне, конечно, помогают.

— Какое ваше самое яркое детское воспоминание?

— У меня море ярких воспоминаний — потому что в детстве мы с родителями успели года три пожить еще и в Багдаде, а он был очень необычным и удивительным городом. Там была такая жара, что первые простыни успевали высохнуть на веревке, пока вы заканчивали вешать последние. Во дворе у нас росли пальмы, и был бассейн, куда каждое утро вываливали грузовик льда, заказанный каким-то соседом-дипломатом. Когда он вылезал, искупавшись в своих льдинках, все дети ждали этого момента — и кидались в прохладную воду. А к вечеру она опять была горячая. В общем, тысяча и одна ночь — вот что такое мое детство.

— Помните ли вы первую книгу, которую прочли самостоятельно?

— Первой моей книжкой был «Винни-Пух и все-все-все», и самым первым текстом, который я прочла самостоятельно, сидя на кухне на табуретке и болтая ногами, была глава про Слонопотама в западне. Мне было года четыре, но я до сих пор помню тот момент: я пыталась прочитать выражение «слонасный ужопотам» и досмеялась до икоты. Кстати, до сих пор опечатки смешат меня просто до слез.

Меня дразнили «книжным червяком» — я читала все, что было в доме детского и взрослого; взрослое — Мопассана, Конан Дойля — понятно, тайком, под одеялом. Однажды страшно запалилась: я утащила «Собаку Баскервилей» и читала, трясясь от ужаса. Напряжение нарастало, и вот на фразе «и в этот момент послышался ужасный, леденящий душу вой» я так заорала, еще и уронив с кровати лампу, что родители прибежали с кухни и меня застукали.

Лишили книжек на неделю, что ли, — это было худшее, что они могли придумать! Но у меня была еще музыка: занятия фортепиано, сольфеджио и импровизацией, это была студия «Орленок» при МГУ, где авторы продвинутых учебников по музыкальному воспитанию на нас оттачивали свои методики. А еще я писала стихи и издавала свой собственный журнал тиражом в 1 экземпляр.

— О чем вы больше всего мечтали? Сбылась ли ваша мечта?

— Мечты и надежды мои поровну делились между великой артисткой и профессором МГУ. Самой заветной мечтой было превратиться в Любовь Орлову — в такую ослепительную, в белом цилиндре, — и спеть на большой сцене. Удивительно, но когда несколько лет назад в Москве Ирина Апексимова продюсировала музыкальный спектакль «Веселые ребята», мне досталась в нем роль Анюты — которую в фильме пела как раз Орлова. И в Кремле у меня был сольный концерт с оркестром. Так что мечты сбываются!

Но надо сказать, что в жизни потом профессор один раз вырвался вперед, потому что после школы я поступила не в театральный институт, а на философский факультет МГУ, который и закончила. При этом учебу я совмещала с Театром МГУ. А уже потом артистка все-таки победила, и окончательно: я уже много лет пишу и пою свои песни со сцены, езжу на гастроли, записываю пластинки. Но любовь к толстым книжкам осталась.  

— Когда вы начали писать стихи и песни?

— Да вот года в три-четыре и начала. И папа увековечивал весь этот лепет и мурлыканье на бобинный «Грюндиг». Кстати, я быстро довольно-таки поняла, что растроганными родителями очень легко манипулировать: у нас записан один диалог с папой, и из него это видно:

— Ириша, споешь нам песенку?

— Не буду! Ты меня из комнаты выгнул? Выгнул! Не буду петь!

Родители видели, что ребеночек растет непростой, что-то все время бормочет, мурлычет, — и, по-моему, с одной стороны, им это нравилось, а с другой стороны, пугало. Они хотели для меня понятного, обеспеченного будущего. Тогда, в годы самого-самого застоя, таким оплотом стабильности представлялся МГУ, казалось, что его диплом-то уж точно защитит дитя от бытовых неурядиц.

Кто мог тогда предположить, что, бросив аспирантуру, я пойду в смутные 90-е работать диджеем на музыкальное радио и стану получать в десять раз больше, чем получал в те годы любой профессор МГУ? Что родной университет даст мне звание Почетного выпускника вовсе не за диссертацию, а за вклад в родную культуру? Но красным дипломом МГУ я горжусь, и горжусь принадлежностью к этому братству. А свои студенческие годы вспоминаю как лучшее, что вообще может произойти с любым человеком в 20 лет.

Хотя по профессии «преподаватель истории философии», так уж сложилось, не работала ни дня.

— Какие черты ваших родителей вы замечаете в себе? На кого вы больше похожи — на папу или на маму?

— Мама всю жизнь переживала, что я вылитая папина дочь. Я действительно в него, в ту, богушевскую, белобрысую и поджарую породу. Они были очень красивой парой — мама миниатюрная, с точеным профилем, с карими глазами, чемпионка Москвы по художественной гимнастике. И высокий волейболист папа, с ослепительной улыбкой, голубоглазый, с копной пшеничных волос. Просто, знаете, Джеймс Бонд и его девушка — я думаю, они в Багдаде, конечно, «бондиану» смотрели, и папа немного под него косил.

Папа всю жизнь профессионально занимался международными отношениями, не вылезал из-за границы, друзей и подруг имел по всему миру — помню, мама все никак не могла простить ему какую-то «японскую переводчицу»; удивительная, конечно, история для советского человека из очень простой семьи. Иногда, перепаковывая в очередной раз чемодан, я думаю, что это точно папина наследственность, то, что я столько путешествую.

Способности к языкам — тоже папины, он закончил Иняз и знал английский, французский, арабский – а специализация у него была по испанскому. Я легко нахожу контакт с незнакомыми людьми, думаю, это тоже от него. Но вот когда мамы не стало, а она сгорела от рака в 50 лет, папа будто сломался: уехал жить на дачу, занялся там переводами и начал жить совершеннейшим отшельником.

И иногда, когда я устаю до такого состояния, что отключаю телефон и целый день сплю или читаю, я ловлю себя на том, что это тоже, возможно, папина программа работает? И с ней стоит побороться, потому что такого рода социопатия может иметь нехорошие последствия. Говорят «себя не переделаешь», но это неправда. Можно осознанно работать со своим, будем говорить, набором установок.

— Почему возник ваш новый проект для детей «Детская площадка?»

— Как мама я отлично знаю, каким дефицитом являются сегодня живые концерты для детей. Чтобы не ростовые куклы дрыгались под фонограмму, а чтобы на сцене стояли живые музыканты с настоящими инструментами, чтобы артисты пели живьем! Знаю, как немного записывается сейчас качественной детской музыки. У меня тоже были детские песни, когда рос старший, Тема, но петь их ему было мне некогда. Я была одинокая мама, работала на двух работах, а вечерами у меня был музыкальный проект, репетиции, спектакли.

Тогда как раз вышли книжки про муми-троллей, и когда удавалось побыть с Темой вместе, я их начитывала на кассетный диктофон. А потом вечером няня ему перед сном их ставила, и таким образом у него был хотя бы мамин голос на кассетах. То есть старшего мальчика я упустила. Долго мучилась комплексом вины, но потом поняла, что у меня просто не было в те годы другого выбора.

— А с младшим как?

— C младшим я решила не повторять этих ошибок — и отказывалась от работы, когда чувствовала, что ребенок совсем перестает меня видеть. Помню момент, когда у нас выходил спектакль, и параллельно получилась куча сольных гастролей, меня месяц почти не было дома, — и вот ребенок притащил в прихожую стул и все свои игрушки, построил баррикаду, растопырил руки и сказал: «Ты больше никуда не поедешь!»

Это совсем, совсем было не смешно, то, как он с плачем на мне висел, пока я протаскивала в дверь чемодан. Потом я доработалась до воспаления связок — и на полгода засела дома. Вот тут ему и наступило счастье, мы каждый день были вместе: занимались, рисовали, готовились к школе, слушали музыку. На полке, конечно же, стояли «Бременские музыканты», «Кошкин дом» и «Доктор Айболит». Стоял «Ежик с дырочкой в правом боку».

А дальше в ход пошли Луи Армстронг, Утесов, Андрей Миронов, Марк Бернес. Я ставила ему также босса-новы Жобима и много другого джаза и хорошей эстрады. Потому что не было ни одной современной детской пластинки, записанной не за три копейки на компьютере! А я считаю, что ставить детям такую музыку — это все равно, что кормить их синтетикой! Мы же думаем как-то о качестве питания, следим, чтобы не было в нашей еде вредных добавок. А музыка — это та же пища, только для сердца и ума! Это же важно, чтобы маленький человек слушал живые, теплые звуки, умные тексты, разнообразные мелодии.

Я вдоль и поперек излазила Интернет и Горбушку в поисках чего-то похожего на пластинки моего детства, а потом поняла вот что: если я хочу, чтобы у него на полке стояла хорошая детская пластинка, — я должна сделать ее сама. Вот я и сделала.

Беседовала Елена Ерофеева-Литвинская