Табачников Модест Ефимович родился 13 августа 1913 года в Одессе. С самого детства Табачников начал увлекаться музыкой. То он играл в духовом оркестре, то в оркестре народных инструментов при фабричном клубе.

Это продолжалось до восемнадцати лет, пока он, в 1931 г., не поступил в Одесский музыкально-театральный институт им. Бетховена (так тогда называлась консерватория; в обиходе одесситы называли этот вуз «муздрамин»), в дирижерский класс. Основным его инструментом на время учёбы стал рояль.

Юный Модест в 1929-1932 гг. уже работает пианистом в солидном заведении - клубе Одесской ВЧК-ОГПУ. В 1936-40гг. - он уже концертмейстер Одесской филармонии. В 1940 — 1941 гг. заведовал музыкальной частью Одесской киностудии. Одновременно в 1934-41гг. - Табачников являлся музыкальным руководителем театра с редким для учреждений культуры названием «Мотор» (можно сказать дань времени!).

О создании песни «Ах, Одесса, жемчужина у моря» существует немало легенд. Говорят, что в 1936 году Модест пришел в ресторан гостиницы «Лондонская» проведать своих друзей-музыкантов, которые «лабали» в этом увеселительном заведении. Пока друзья наяривали какую-то мелодию, Табачников терпеливо их ожидал. Они играли вдохновенно, весело, и оттого, что чувства его переполняли, композитор начал набрасывать на салфетке ноты будущей песни.

Подошедшие друзья тут же попробовали все наиграть на инструменте, а кто-то выпалили слова: «Ах, Одесса, жемчужина у моря». Далее совместными усилиями соорудили нехитрый текст, и уже на следующий день «Ах, Одесса!» начала свое триумфальное шествие «через года и страны», пополняясь по дороге новыми вариантами и куплетами. Однако песню с таким текстом бдительная цензура не захотела пропускать на концертную эстраду, и композитору пришлось пригласить В. Гридова, чтобы он на эту же мелодию сочинил другой текст. Так появилась другая песенка «Дядя Ваня, хороший и пригожий...» с жизнерадостного голоса Клавдии Шульженко, которая пошла гулять по советской стране. Сказался ли пиетет перед Чеховым, или по какой другой причине, но «Дядя Ваня», в отличие от «Ах, Одесса!», возражений у цензуры не вызвал...

Ну а в ресторанах же предпочтение отдавали «оригиналу». Тем более, что песня «Ах, Одесса, жемчужина у моря» очень полюбилась представителям уголовного мира, и они щедро оплачивали ее исполнение. Эта любовь однажды спасла композитора от материальных потерь. Рассказывают, что как-то ночью Табачников возвращался к себе домой на Пушкинскую, 56. По дороге его встретили «деклассированные элементы» и предложили расстаться с пальто, которое композитор только недавно успел приобрести. «Против лома нет приема», и Табачников нехотя стал стягивать с себя пальто. В это время из кармана выпали ноты — как раз с песней «Ах, Одесса!». Один из грабителей поинтересовался, почему прохожий носит с собой эти ноты. «Так я эту песню написал!» — скромно признался автор. И через минуту он снова был облачен в любимое пальто — с глубокими извинениями и уверениями в том, что теперь он может ходить по городу где хочет, когда хочет и с кем хочет, и «ни одна собака его не тронет»...

Как это иной раз случалось с народными песнями, каждый доморощенный поэт подставлял под музыку «Ах, Одесса!» свой куплет. Музыка жила, текст изменялся. В каком году был оформлен тот вариант, который сейчас известен, трудно сказать. Многие приписывают слова Аркадию Дмитриевичу Звездину (Аркаше Северному) на том основании, что его перу принадлежат такие известные приблатненные перлы, как «Жора, подержи мой макинтош», «В семь сорок», «Школа бальных танцев», «Мясоедовская улица моя», «На Дерибасовской открылася пивная».

Когда началась война, М. Табачников был уже достаточно известным композитором-песенником, его назначили музыкальным руководителем Ансамбля песни и пляски 2-й гвардейской армии. Среди прочих обязанностей, музрук должен был готовить программы ко всяким праздничным датам. Первым «испытанием» на этом поприще стала программа к 24-й годовщине Октябрьской революции. Для нее композитор сочинил несколько мелодий, которые предложил своему соавтору Илье Френкелю. Одна из написанных мелодий стала песней «Давай закурим!».

Когда-то Френкель выпустил сборник стихов, предисловие к которому написал Константин Симонов. Есть там, в частности, такие строки: «В годы войны, которую поэт от первого до последнего дня прошел в рядах армии, не было такого фронта, на котором бы не пели песню «Давай закурим». Я и сегодня, более чем через двадцать лет после войны, не могу без волнения слушать ее замечательные слова, которые мог написать только человек, по-настоящему знающий, что такое война и что такое солдатская жизнь на войне...». Много лет спустя поэт рассказал, каким образом возникла сама идея песни. «За моей спиной, - вспоминал И. Френкель, - были годы встреч с множеством людей. И часто поводом к общению служило: «Нет ли закурить?», а то и просто приглашение: «Давай закурим!». Чиркнет огонек, выдохнется колечками дым - лед разбит, завязалась беседа. Иногда знакомство, иногда больше. А военному человеку закурить означало еще и предметно ощутить связь с домом, с кругом близких. Лишенному уюта и отдыха огонек папироски, запах табака напоминают о чем-то приятном, скрашивают одиночество, успокаивают, приводят в норму. «Давай закурим!» - чем плох этот пароль дружбы?».

А о том, как родилась эта песня, рассказал писатель, поэт, знаменитый фельетонист времен «оттепели» Л.Лиходеев, который тогда, в октябре сорок первого, работал в Каменске, в редакции газеты Южного фронта «Во славу Родины». Рядом с ним были Илья Френкель, Владимир Поляков (будущий главный автор программ Аркадия Райкина), Борис Горбатов... Странная, непутевая в тот год стояла зима на Южном фронте - то мороз с жуткой метелью, то оттепель с грязью по колено... В одну из таких ночей Френкель разбудил Полякова: «Ну-ка послушай...». И начал читать:

«Теплый ветер дует. Развезло дороги.
И на Южном фронте оттепель опять.
Тает снег в Ростове, тает в Таганроге...
Эти дни когда-нибудь мы будем вспоминать...».

- «Илюша, друг, это же изумительно!» - Поляков крепко обнял автора. На шум собрались все газетчики. Виновник ночного переполоха вытащил из-под кровати двухрядку, подал текст песни Полякову и заиграл... Утро наступило незаметно. В секретариате редакции, в типографии, в столовой многие уже напевали: «Давай закурим, товарищ, по одной, давай закурим, товарищ мой...». Причем пели совсем не тот мотив, который известен сейчас. Мелодия вообще как-то постоянно изменялась, но исполнителей и слушателей это мало смущало. А слова нравились всем - наверное, потому, что в них звучала сокровенная мечта:

«А когда фашистов не будет и в помине,
И к своим любимым мы придем опять...».

Представьте себе только: фашистские полчища рвутся к Москве, трудно под Ленинградом, впереди еще вся война, а поэт видит, поэт предчувствует победу: «Вспомним, как на запад шли по Украине...». Да, такая песня людям была нужна словно воздух. И нашелся человек, который сделал эти стихи песней. Когда в политотделе 18-й армии их показали Модесту Табачникову, композитор сразу же сел за пианино. Он спешил написать музыку, как спешат доставить артиллеристам снаряды, зная, что они на исходе... Наутро в политотделе армии состоялось прослушивание новорожденной песни. Все сидели как завороженные: для каждого в ней было что-то очень родное...

- «Нас опять Одесса встретит как хозяев, звезды Черноморья будут нам сиять...» - эти строчки Табачников пропел с закрытыми глазами: он родился и жил в Одессе, в несравненной Одессе, где сейчас хозяйничали гитлеровские бандиты. Он участвовал в обороне города и пережил горечь расставания с ним... И когда замер последний аккорд, кто-то чуть слышно отозвался:

«Давай закурим, товарищ, по одной,
Давай закурим, товарищ мой...».

Урожденный одессит М. Табачников настаивал, чтобы в тексте обязательно был упомянут его родной город.

Вот только со словами песни вышел конфуз. Бригадный комиссар Рюмин, возглавлявший отдел пропаганды и агитации Южного фронта, которому композитор принес и пропел эту песню, тоном, не терпящим возражений, заявил: - «Никому эта твоя песня не нужна. Что это я буду вспоминать про то, что ты дал мне закурить? Вот если бы снарядами поделился или автоматный диск с патронами передал бы, тогда другое дело».

Исполнить свое новое сочинение в праздничном концерте к 24-й годовщине Октябрьской революции М. Табачников доверил земляку — солисту ансамбля, выпускнику Одесского театрального училища Аркадию Явнику, который взял себе сценический псевдоним Воронцов. На премьере, которая состоялась 8 ноября 1941 года, композитор лично аккомпанировал исполнителю на аккордеоне. Рассказывая полвека спустя автору этих строк об истории появления песни, А. Воронцов-Явник честно признался, что никто, включая композитора, не представлял, какая ее ждет оглушительная слава. Когда Табачникову представился случай на день приехать в Москву, он разыскал Клавдию Ивановну Шульженко , через ее мужа— одессита, земляка и приятеля Владимира Коралли, соруководителя ленинградского джаз-ансамбля, и подарил ей... эту песню. Также песнями, вошедшими в репертуар К. Шульженко и получившими широкую известность, стали «Мама» и «Дядя Ваня».

Всенародная популярность песни "Давай закурим" подтверждалась порою удивительным образом. Когда советские войска освободили Ростов-на-Дону, рабочие Донской государственной табачной фабрики обратились к авторам песни, чтобы те разрешили выпуск папирос под названием «Давай закурим!». Однако политуправление фронта отказало ростовчанам: им объяснили, что песня - это не реклама.

Песня очень нравилась Леониду Брежневу. Говорят, что на одном из концертов, где присутствовал Генеральный секретарь, после выступления Клавдии Шульженко Брежнев, смахнув слезу, поинтересовался у своего помощника, какое звание имеет певица. Тот ответил: «Народная артистка Российской Федерации». «Подготовьте указ о присвоении ей звания народной артистки Советского Союза», - распорядился Генсек . Указание было быстро исполнено. А вот авторам песни в плане «царских милостей» не повезло. В 1975 году, накануне 30-летия Победы, несколько генералов направили письмо Брежневу с просьбой наградить поэта и композитора. Однако ответа не последовало...

Аркадий Явник-Воронцов после войны страшно жалел, что, в отличие от Клавдии Шульженко, не имел возможности записать эту песню в студии и таким образом «увековечить» свое «первенство». Хотя М. Табачников при послевоенных встречах всегда подчеркивал, что помнит, чьим голосом была впервые озвучена одна из его лучших песен.

После Победы Модест Ефимович написал ещё немало интересных песен. Мало кто знает, что однажды маятник его предпочтений качнулся от любимой Одессы в сторону Севера. Народ в 70-е распевал «Песенку оленевода», «чукотскую народную песню» – «Пароходы – хорошо, самолеты – хорошо, а олени – лучше», мало кто знал, что и ее музыку написал «одессит в крови» Модест Табачников.

Модест Ефимович Табачников написал еще несколько песен, связанных с Одессой, в том числе и классическую «У Черного моря» — второй «одесский гимн» (после «Песни Тони» из «Белой акации» И. Дунаевского). Эту песню можно считать «самой одесской» из всех одесских песен: ведь в ней соединились таланты сразу трех выдающихся одесситов — певца Леонида Утесова, поэта Семена Кирсанова и композитора Модеста Табачникова.

За свою жизнь он сочинил более 230 песен, многие из которых прозвучали в фильмах и спектаклях. Мало кто знает, что «Одесский порт» был сочинен для спектакля «30 лет спустя», «Песенка оленевода» («Пароход — хорошо! Самолет — хорошо! А олени — лучше!») сопровождала спектакль «Миллион единственных друзей», а «Цветочница Анюта» стала популярной после премьеры спектакля «Честь смолоду». Пьесы эти давно и прочно забыты, а вот многие песни поют до сих пор: блистательный талант мелодиста М. Табачникова обеспечил им долгую жизнь. Именно М. Табачникову Георгий Товстоногов предложил сочинить музыку к своему дебютному спектаклю в Ленинградском БДТ — «Когда цветет акация».

С песней из этого спектакля много лет спустя случилась забавная история. В 1999 году День города Одессы вместе с одесситами приехал отмечать тогдашний Президент Украины Л. Кучма. Среди прочих мероприятий, он приехал и в оперный театр, чтобы поздравить самую массовую свадьбу в одесской истории, когда сочетались браком сразу 16 пар. В ожидании Президента народ развлекал Иосиф Кобзон, знаменитый, среди прочего, колоссальным количеством спетых им песен. Леонид Данилович, выйдя на сцену и поздравляя новобрачных, вспомнил времена своей юности и затянул:
- «Кружатся, кружатся пары влюбленные,
музыкой сердце полно...».
И тут случилась заминка: оказалось, что даже всезнающий И. Кобзон и его аккомпаниатор Левон Оганезов эту песню не слышали. Конечно, подобрать по ходу мелодию для Л. Оганезова не составило труда, но интересен сам факт: Л. Кучма из множества песен своей юности выбрал именно эту...

За годы своей композиторской деятельности Табачников написал ещё 7 оперетт («Сенсация», «Люблю, люблю» и другие), музыку к 51 драматическому спектаклю и 7 кинофильмам. Но его талант государство оценило слишком поздно – присвоив звание «Заслуженный деятель искусств РСФСР» только в 1976 году, когда уже композитор болел. Он прожил в новом, 1977 году, только 31 день…

Считается, что самое большое признание для сочинителей песен — это когда их песня как бы «уходит» от авторов, становится народной. Песня «Ах, Одесса, жемчужина у моря...» давным-давно «ушла в народ». И звучит она везде, где «имеется в наличии» хотя бы один одессит. А ведь известно, что «бывших одесситов не бывает».

В песне Модеста Ефимовича Табачникова "У Черного моря", слова к которой написал одессит Семен Кирсанов, в тексте есть первая строка:

«Есть город, который я вижу во сне...».

И этим всё сказано ... Своими песнями он отдал дань городу, в котором прошли его детство и юность.

*****

И еще очень интересный рассказ на эту тему

источник