Когда-то в нашей стране не было не только секса, но и моды — видимо, эти явления имеют взаимосвязь. Но зато появился Вячеслав Зайцев как компенсация их отсутствия. Природа и здесь не потерпела пустоты.

Именно он сумел в «немодный» период развитого социализма сделать «подкоп» в запретную страну прекрасных див в гламурных нарядах. Сумел появиться на страницах французского журнала «Пари-матч» в рабочей телогрейке, правда, в живописных заплатах, натоптать там своими сибирскими валенками, окрашенными гуашью в красный, «пролетарский» цвет, после чего умудрился вернуться домой победителем, которых, как известно, не судят. Но для него сделали исключение. И не только судили, но и осудили. Как он «переиграл» судьбу и о многом другом, что вспомнилось в канун 70-летия, рассказал первый модельер России Вячеслав Зайцев.

«Она видела меня в свете рампы»

- Вячеслав Михайлович, известно, что для вас мама была главной любовью в жизни. Каким она хотела вас видеть?

- Добрым человеком, чистоплотным в быту и в отношениях с людьми, конечно же, образованным. Еще, думаю, она видела меня в мечтах на подмостках сцены в свете рампы и надеялась, что я смогу реализовать ее несостоявшуюся мечту быть артисткой.

- А у вашей мамы были артистические задатки?

- Задатки были - она хорошо пела, но у жены «предателя Родины» (так в те годы называли тех, кто, как мой отец, попал в плен во время войны) не было условий для их развития и реализации. Работать она могла после войны только прачкой или уборщицей, а видеть себя на сцене - в лучшем случае в самодеятельности. И то пела, как говорят, «не соло, а в группе»: в восьми хорах, приобщая и меня к этому искусству с детства.

- Вы поете до сих пор?

- Да, бывает. Только уже не в хорах, а для себя: соло на природе, как говорят, - «на луну».

- Вы рассказывали, что в нежном возрасте были актером в Ивановском драматическом театре.

- Я вообще в Иванове был довольно заметным мальчиком. Меня, 15-летнего, увидели в художественной самодеятельности и пригласили в театр. Первой моей ролью была роль умирающей змеи. Затем я сыграл сына главной героини, Сережу, в спектакле «Анна Каренина», где так однажды вошел в роль, что заснул на сцене прямо во время действия. Затем я играл Дмитрия Ульянова в спектакле «Семья». Подозреваю, что в моем лице погиб великий актер. А конкретно я мечтал стать артистом оперетты. В таком сером городе, каким тогда было Иваново, этот театр был единственной отдушиной, тем местом, каким сейчас молодежи служит дискотека. Неудивительно, что меня тянуло в эту сказку. Но с моей «неблагонадежной» родословной я мог поступить сначала только в местный химико-технологический техникум, получив там специальность художника по тканям. И только окончив его с красным дипломом, я поехал в Москву учиться на художника-модельера.

- По одежке встречают... Вы ведь с юности были большим любителем эпатировать публику? Как вам, парню из провинции, удалось покорить столицу?

- В Москве мне было трудно поначалу противостоять общим установкам - это все равно что конфликтовать с толпой. Я стал ее частью и ничем не выделялся поначалу. Мне казалось, что так, наверно, и должно быть. Мы все были тогда одинаковы и не стремились быть лучше. Нас воспитывали в коллективе. А не выделяться - это его основное правило. И я, юноша с периферии, старался, как мог, подчиниться этому неписаному закону: быть как все.

- Но это вам не удалось. Яркая индивидуальность все равно прорвется наружу...

- Да, но мой внутренний протест против всеобщей серости рос постепенно и непроизвольно, где-то внутри меня, и наконец начал требовать выхода на поверхность. Я стал смотреть на мир окружающих меня людей другими глазами, задаваясь вопросом «почему?». Почему так унылы и скучны одежды, почему так банален и примитивен интерьер? Познав особенности шитья на первой стадии, я стал пробовать свои силы в этой области, экспериментировать, пытаясь создать что-то непохожее на то, в чем все ходили.

- И что вы сделали в знак протеста?

- Я сшил себе рубашку и брюки оранжевого цвета.

- Страшно даже представить себе реакцию общественности того времени.

- Всякое было: и подсмеивались, и шушукались, и «делали выводы». Но постепенно я мужал, с упоением учился в институте. По мере погружения в тайны искусства, живописи я открыл для себя новый мир возможностей, скрытых в природе костюма, среде обитания, постепенно набирался о опыта, а соответственно, и уверенности в себе. Я себе сшил пальто в стиле образов Гольбейна - художника эпохи Возрождения. Это была укороченная модель из шинельной ткани черного цвета - широкие аркообразные плечи, горловина без воротника. Очень креативная была вещь на фоне всеобщих саркофагов. Следующим шагом были яркие живописные рубахи с цветными тематическими аппликациями. К ним в комплект в том же стиле я предложил и шорты. Конечно же, это стало событием и в моей творческой карьере, и в российской моде.

- Вас часто критикуют за смелость в манере одеваться.

- Я всегда любил эпатировать публику, и сейчас мне абсолютно все равно, кто и что обо мне скажет. Главное, чтобы мне самому нравилось и чтобы у меня не было беспокойства за гармонию своего облика.

- А вам было за что-нибудь стыдно в жизни?

- За нищету и бедность, в которой жил почти до 55 лет. Когда я запустил парфюмерную линию «Маруся», мое материальное положение изменилось.
 

Не надо нам «красных Диоров»!

- Сейчас-то вас осыпают всевозможными званиями и наградами. А вы помните свой первый успех?

- Тогда, после окончания института в 1962 году, я был шокирован своим распределением на работу. Захолустная фабрика спецодежды в Бабушкине - это не то место, о котором мог бы мечтать выпускник Московского текстильного института, окончивший его с отличием и переполненный творческими планами, даже если ты там художественный руководитель.

- Тогда вы решили работать на фабрике по пословице «Не место красит человека, а человек место». И раскрасили в яркие тона унылый товар фабрики - валенки и телогрейки?

- Там я создал ту самую, знаменитую свою коллекцию спецодежды для села, с которой, собственно, все и началось. В связи с ней была опубликована та самая судьбоносная для меня статья во французском журнале: «Он диктует моду Москве».

- Автор статьи, назвав вас «красным Диором», и не догадывался, наверно, сколько неприятностей принесет вам это первое почетное звание.

- На фабрике тогда состоялся товарищеский суд, который принял решение уволить меня с должности художественного руководителя и перевести на производство. «Не надо нам «красных Диоров»!» Я, воспитанный в лучших пролетарских традициях, сделал эту коллекцию не с целью эпатировать публику, просто так получилось: талант ведь не спрячешь — он просит выхода. Но невольно нарушил негласный девиз того времени: не выделяйся! Мне объявили, что я не оправдал доверия, увел коллектив в сторону от решения насущных проблем. А я, как большинство моих современников, был патриотом своей родины, законопослушным человеком, искренне желающим построить коммунизм хотя бы в своей отдельно взятой стране. Я любил своих соотечественников, искренне стремясь как-то украсить их трудовую жизнь хотя бы пока в мечтах и на бумаге, что называется, на перспективу, прекрасно понимая, что мои предложения еще несвоевременны.

- Кто-нибудь за вас вступился?

- Нет, никто. Вот тогда я почувствовал, что такое настоящее одиночество: существование без любимой работы, друзей, без какой-либо поддержки. Это был самый тяжелый для меня период в жизни. Работа на производстве, куда меня «сослали отмаливать грехи», убивала меня не только морально, она физически отняла у меня здоровье: после тяжелой аварии, в которую я там попал, я начал терять зрение. Смерть мамы была последним ударом. Я дошел до крайней степени нервного истощения. Можно было в тот момент легко сломаться, смириться и как модельер уйти в небытие. Но провидение, видно, было на моей стороне. И, когда я уже ничего хорошего не ждал от жизни, дало мне еще один шанс: послало умного человека, который понял, что этот незаурядный молодой художник на самом деле может хорошо послужить Отечеству, если ему создать необходимые условия для развития таланта и использовать его неуемную энергию «в мирных целях». Это был Евгений Михайлович Тяжельников, влиятельный партийный чиновник по вопросам идеологии. Помню, как он вызвал меня в свой кабинет, разговаривал тогда строго, но корректно, и эта беседа положила начало моей новой жизни: тогда я получил возможность творчески работать на проспекте Мира. До сих пор он и его жена Инна остаются в числе тех, кого я могу назвать своими друзьями. Никогда не забуду то, что они для меня сделали в то тяжелейшее время.

- Говорят, что друзья - это те, кто входит в твои двери в тот момент, когда все остальные из них выходят. Можете еще назвать таких «входящих в ваши двери»?

- Это Галина Волчек. На ее помощь и совет я всегда могу рассчитывать. Это мой личный врач, который очень тщательно следит за моим здоровьем. В число самых доверенных людей входит мой взрослый сын Егор, талантливый художник-модельер, заместитель генерального директора в Доме моды Slava Zaitsev. Неоднократно он помогал мне принять правильное решение в сложных вопросах. Я счастлив, что рядом со мной такой близкий и любимый друг.
 

«Мне давали понять, что я не ко двору»

- При вашей общительности и обширном круге знакомств друзей могло бы быть и больше. Создается впечатление, что вы намеренно держите дистанцию. Отчего это происходит?

- От моей излишней доверчивости. Некоторые используют эту черту моей натуры не в мою пользу, и в результате я теряю людей из своего окружения, которым раньше доверял и любил.

- Это сказывалось и на вашей личной жизни?

- С моей женой мы в свое время учились на одном курсе. Марина стала талантливым дизайнером, народным художником России. Но все девять лет нашей совместной жизни в той семье мне постоянно давали понять, что я женился «на московской квартире» и им «не ко двору». В конце концов указали на дверь без права встречаться с сыном. О том, чем я занимаюсь и каких добился успехов в своем деле, Егор узнавал от чужих людей и долго был обижен на меня, думая, что я его бросил.

- Но сейчас, когда с вашей семьей отношения налажены, общие надежды, видимо, возлагаются на самого молодого ее члена - внучку Марусю?

- Маруся - пока школьница и еще не определилась с выбором будущей профессии, но уже проявляет определенные способности и делает успехи, занимаясь в художественной школе. Возможно, она решит продолжить нашу семейную династию художников. Конечно, мы теперь все объединены одной общей целью: помочь нашей девочке во всех аспектах, тем более что у нее такая дивная мама Даша, которая всегда с ней рядом и большую часть времени посвящает ее воспитанию.

- Вы ничего раньше не рассказывали о своем старшем брате. Как сложилась его судьба?

- Судьба моего брата не сложилась. Он так и не выразил себя как личность. Всю жизнь, как большинство в те времена, проработал на заводе, много пил и недавно умер от цирроза печени, оставив дочь, внучку. Мы никогда не были друзьями, он немного завидовал, никогда меня не понимал.

- Вашей семье пришлось пережить еще один трудный период. Когда началась война, вам было всего три года. Какие-то воспоминания у вас сохранились о том времени?

- Постоянное чувство голода. Война меня застала в городе Иванове, где я родился. Отец ушел на фронт, мама, до войны работавшая на фабрике, пошла работать в военный госпиталь медсестрой. Жизнь у всех в те времена была тяжелой - холод, страх, голод. В доме, где я жил, было двадцать четыре подъезда - много даже по современным меркам. Мама весь день на работе, а я - во дворе на руках у соседей. Они меня любили, называли «солнечным зайчиком» (я был блондином с веснушками), часто брали к себе и подкармливали чуть-чуть. Помню, как ели картофельные очистки, заячью капусту и крапиву из леса. Летом собирали ягоды и грибы, орехи, боярышник, короче, все, что можно было сорвать неядовитого, - все шло в пищу.

- Те голодные времена, к счастью, прошли, во всяком случае, для вас. Как изменились кулинарные предпочтения со времен заячьей капусты? И кто вас теперь «подкармливает»?

- За свою жизнь я научился многому, и самообслуживанию в том числе. У меня есть приходящая помощница, но завтраки и ужины я готовлю для себя сам - люблю каши, запеканки, оладьи с мелом. Вечерами, когда есть на это время, я могу сварить себе вкусный борщ. Последнее время полюбил готовить суп-пюре с шампиньонами. В общем, ем что хочу, никаких диет никогда не придерживался.
 

«Я прихожу в юбке»

- Вячеслав Михайлович, кто вам догадался прислать «повестку в суд» - пригласить на роль судьи в телепередачу «Модный приговор»?

- Константин Эрнст. Это предложение было для меня неожиданным и не особенно привлекательным. Но он уговорил меня.

- Вы предстали в образе очень тактичного арбитра - голубой мечты всех ответчиков: деликатно разводите нестандартные «модно-психологические» ситуации, возникающие в «зале суда». Это импровизация?

- Лично для меня это в большей степени импровизация, так как передо мной во время передачи лежит листок бумаги только с именами ее героев, все остальное для меня откровение, так же как и для зрителей. Хотя предварительной подготовкой каждого выпуска, конечно же, занимается команда талантливых специалистов.

- Как-то в одной из передач вы в шутку сказали, что «любимого тела должно быть много, хуже, когда его нет». Это что - гимн полным женщинам?

- В каждой шутке есть доля правды. Мои знакомства и совместная деятельность с женщинами, отличающимися настоящей русской статью (среди которых много звезд театра и кино), окончательно утвердили меня во мнении, что не стоит акцентировать внимание на полноте, развивать у нормальных женщин комплексы. Каждая полная женщина, если она эстетически совершенна, находится в гармонии содержания и формы, она всегда вызывает интерес и желание общения.

- Почему-то говорят: «Если женщине нечего надеть, то это значит, что у нее нет ничего нового, если мужчине - у него нет ничего чистого!» Разве для мужчины понятия «мода» не существует?

- Нет, отчего же? Мужчине также полезно укрепить свою самооценку с помощью хорошо подобранного костюма. Просто в нашей стране мужчины более консервативны и робки в этом вопросе. Это все последствия «совка».

- А мужчина и юбка, по-вашему, понятия несовместимые?

- Почему же? Я традиционно прихожу в юбке на приемы и другие мероприятия. Кроме того, ее очень удобно использовать как домашнюю одежду вместо халата, находиться в ней на природе и даже заниматься определенными видами спорта.

- Какая черта характера вам в себе не нравится?

- Их две: моя доверчивость и моя расточительность. Всю жизнь борюсь с ними, и все бесполезно. Слишком много вокруг обездоленных, несчастливых людей. Я никому не отказываю в помощи. Жаль только, что среди них попадаются люди неблагодарные, и это печально.

- Ваше мироощущение с возрастом изменилось? На сколько лет вы себя чувствуете?

- Нет, ощущение мира и себя в нем совсем не поменялось. Внешне я выгляжу пятидесятилетним, а внутренне — лет на тридцать.

- Вячеслав Михайлович, чего еще вам хочется от судьбы?

- Напряженная работа в Доме моды, постоянная суета вокруг: то съемки, то интервью — все это отнимает много сил. Я мечтаю поменять основной вид деятельности: иметь возможность наконец спокойно и серьезно заняться живописью, скульптурой, дизайном, фотоживописью.

- Во что вы верите - в Бога, в судьбу?

- Я всем обязан провидению.