Из воспоминаний Веры Лещенко

Вера Георгиевна о своих встречах с Модестом Табачниковым, автором песни "Мама", пишет в своей книге "Скажите, почему?!":
"...Среди дорогих твоему сердцу афиш, фотографий, газетных вырезок, появившихся раньше меня в твоей жизни, почетное место занял клавир песни «Мама», подаренный мне Модестом Табачниковым.
Когда я на нашей первой с тобой встрече спела «Маму» и похвасталась, что ее сочинил мой земляк, и услышала твое: «Знаю», то не решилась признаться тебе, что Модест подарил мне эту песню, что я знакома с ним. И вот в Бухаресте, в нашей новой квартире ты торжественно водружаешь в свой чемоданчик клавир «Мамы» с автографом Модеста: «Верочке, первой исполнительнице моей любимой песни. Очень хочу, чтобы «Мама» принесла тебе удачу. До новых встреч и новых песен, ваш Модест». Из всех моих нотных сборников, клавиров, в той суматохе сборов, связанных с нашим отъездом, ты именно этот выбрал и сохранил. Знал, как дорога мне песня «Мама» и все, что с ней связано.
Я начала петь с оркестром в кинотеатре между сеансами. Репертуар был руководителем оркестра сформирован, но некоторые песни были от меня: я услышала по радио мелодию, слова запомнила, записала нотную строчку и предложила Житницкому. Но очень плохо помню песни те. Милые, но, для меня, проходные. Вот тогда я познакомилась с Табачниковым. Он был старше меня лет на десять, закончил дирижерское отделение, кажется «муздрамина», так одесситы называли музыкально-театральный институт. Модест руководил музыкальным отделом Одесской киностудии. Было начало 40-х. Вот тогда и подарил он мне песню «Мама». Работая в Москонцерте, я продолжала включать эту песню в свои программы, она была моим талисманом. Но мамочка моя с пониманием отнеслась к моему признанию, что теперь эту песню не ей, а тебе посвящаю.
Как-то мне худрук сказал, что песня эта принадлежит Клавдии Шульженко, она ее поет. Я очень уважительно отношусь к Шульженко, многое в ее репертуаре мне нравится, но «Маму» я не слышала в ее исполнении, поэтому не могу давать оценок, а насчет прав своих я могла одно сказать худруку: «Спросите Табачникова, он в Москве давно работает, это нетрудно сделать». Жаль, что «охранная грамота» - клавир с автографом композитора остался в бухарестской опечатанной квартире. Больше вопросов на эту тему мне никто не задавал. Хотя какое-то время был страх, что и песню, которая нам с тобой так была дорога, которая со мной прошла лагеря и стала давно моей визитной карточкой, у меня отнимут. Я не виделась после 1940 года с Табачниковым, конечно, было опасение, что, узнав о моей злополучной 58 статье, он не признается даже, что был со мной знаком. К счастью, этого не произошло. А вот встреча была. В Москве, в Театре Эстрады. Сдавали новую программу «Невероятно, но факт», первый мюзикл, который подготовило Всесоюзное концертно-гастрольное объединение. В афишах было «красной строкой» три имени: Борис Сичкин, Евгений Кравинский и мое – Вера Лещенко. Я пела в программе с оркестром Михаила Липского и самостоятельно, аккомпанируя себе, то на аккордеоне, то на рояле. Спасибо тебе, мой дорогой человек, твоя школа помогала мне нашу с тобой мечту осуществить, московскую сцену завоевывать.
На премьерном прогоне для творческой интеллигенции в Театре на Берсеневской набережной собрался весь московский бомонд. По окончании программы началось обсуждение увиденного и услышанного. Я была с другими артистами за кулисами, волновалась, как и все, вдруг услышала знакомый голос, к тому же выступающий заикался. Подумала: «Невероятно, но это Табачников». Подошла ближе, чтобы увидеть выступающего. Это был Модест: «О певице Лещенко могу сказать много хорошего, я ее помню еще Белоусовой, но главное в ней, чего не хватает другим певцам, она знает не только «до» и «ре», она не только певица, но и музыкант полноценный. Она знает, что она делает». Можно ли это, как комплимент принять, не мне судить, а вот, что Модест признал и вспомнил Веру Белоусову-Лещенко, было самым ценным для меня. Потом мы не раз встречались и Модест обещал написать для меня новые песни, но мне, честно, хотелось, чтобы «Мама» оставалась единственной".
Вера Георгиевна очень хотела, чтобы песню "Мама" включили в диск "Самое любимое", прилагаемый к книге. Не удалось. Издатели перестраховались и не решились включить песню без разрешения наследников Табачникова. Времена такие честные наступили, все по закону делаем. Когда сообщила об этом Вере Георгиевне, она улыбнулась и сказала: "Все говорят о моем плохом характере, а никто не боится тиражировать песни моего мужа. Не умею я свое отстаивать и уже не научусь". Она была права и возразить мне ей было нечего.