Ольга Егорова

АГЕНТ НАДЕЖДА ПЛЕВИЦКАЯ

 

 

---

---

Последний русский Император ласково называл ее «курским соловьем», критики – «сермяжной царицей народной песни», коллеги по сцене – «талантом» и «самородком». Ее популярность в царской России могла сравниться «разве что со славой Шаляпина». Не будь ее, мы бы никогда не узнали, что есть такие песни, как «Раскинулось море широко», «По диким степям Забайкалья», «Ухарь-купец», «Помню я еще молодушкой была» и многие другие, сохраненные и спетые потом Лидией Руслановой. Была ли Надежда Плевицкая, эта загадочная женщина с удивительной судьбой, жертвой, гонимой по всему миру из милой сердцу России, или «хищницей», агентом большевиков? Следствие по делу о похищении генерала Миллера остановилось на версии, что муж Плевицкой, Николай Скоблин, агент большевиков, а сама певица – соучастница его преступлений.

---

---

Дежкин карагод

Будущая звезда русской эстрады, основоположница так называемого «народного жанра», родилась 17 января 1884 года в селе Винниково Курской губернии. В дружной семье была двенадцатым ребенком, «а осталось нас, – писала впоследствии певица, – пятеро, прочие волей Божьей померли». Сколько помнила себя Дежка, как ласково называли девочку в семье, она всегда пела.
В праздничные дни молодежь собиралась на выгоне, где всегда водили громадные хороводы, или как их называли на курский лад, карагоды. Но долго гулять родители не разрешали, дома было полно дел, да и для девушки «хорошая слава в коробке лежит, а дурная по дорожке бежит».
Истово религиозная Дежкина мать после смерти мужа отдала было дочку послушницей в Троицкий девичий монастырь в Курске. Но свое призвание Надя Винникова видела в другом, и, как только подвернулся удобный случай, сбежала из монастыря в… бродячий цирк. Судьба привела ее в один из гастролирующих по стране хоров (хор А. Липкиной), а затем в балетную польскую труппу, где Надя познакомилась с будущим мужем.
«Я теперь вижу, – писала Надежда Васильевна в своих мемуарах («Дежкин карагод», Берлин, 1925 год), – что лукавая жизнь угораздила меня прыгать необычно: из деревни в монастырь, из монастыря в шантан. Но разве меня тянуло туда дурное? Когда шла в монастырь, желала правды чистой, но почуяла там, что совершенной чистоты правды нет. Душа взбунтовалась и кинулась прочь. Балаган сверкнул внезапным блеском, и почуяла душа… красоту, пусть маленькую, неказистую, убогую, но для меня новую и невиданную».
В одном из писем к матери Надежда попросила благословение на брак. Благословение было получено, и фамилии Плевицкая было суждено «впоследствии навсегда войти в историю русской и мировой культуры».

«Съ громаднымъ успехомъ»

19-летняя Надя, выйдя замуж, нашла в своем избраннике опытного партнера и соратника. Когда молодожены начали работать самостоятельно, Эдмунд, влюбленный в молодую жену, первое время брал на себя все административные обязанности, устраивал гастроли, рассматривал и подписывал контракты. Все одиннадцать лет супружеской жизни он находился рядом с ней.
Как часто случалось в те далекие годы, польская балетная труппа потерпела крах, и молодые артисты попали в петербургский загородный ресторан, где позже получили приглашение в легендарный московский «Яр».
Директор «Яра», чинный и строгий купец Судаков, требовал, чтобы «никакого неприличия в костюмах не было», потому что московские купцы возят сюда своих жен, и сами понимаете… Дебют артистки был удачен, «москвичи меня полюбили, – писала она в воспоминаниях, – а я полюбила москвичей». Супруги работали в одной программе.
На зиму Плевицкая возобновляла контракт с «Яром», а на осень 1909 года, «за большой гонорар», подписала еще один контракт – на знаменитую Нижегородскую ярмарку. В Нижнем ее ждали с нетерпением. Всем было известно о том, что в «Ресторанъ Наумова» из московского «Яра» приглашена какая-то необычная певица.
Как-то в ресторан зашел Леонид Собинов. В обеденном зале было очень шумно, между столиками сновали официанты, стучали ножи и вилки, слышался смех подвыпивших завсегдатаев. Но после того как вывесили анонс с фамилией следующего выступающего, – артистка Плевицкая, – наступила тишина. Почему притихли, непонятно. Ведь только что перед Надеждой выступала талантливая молодая певица, красавица, и песни пела веселые, игривые, а зал все равно шумел.
«А я хочу петь совсем невеселую песню. И они про то знают и ждут. Такое необычное внимание я не себе приписывала, а русской песне. Я только касалась тех тихих струн, которые у каждого человека так светло звучат, когда их тронешь». Певица вкладывала в нехитрые слова известной песни «Тихо тащится лошадка» всю душу, и этим трогала слушателей до слез.
Взволнованный Собинов прошел к артистке за кулисы и представился. Заставить смолкнуть такую аудиторию, – заявил он смущенной певице, – может только талант. Вы – талант.
Великий русский певец, чрезвычайно заинтересованный своим открытием, пригласил Надежду Васильевну принять участие в большом благотворительном концерте с участием многих российских звезд, который он устраивал в городской опере. А по приезде в Москву Собинов сразу принялся за организацию концерта начинающей певицы.
В одном из газетных интервью Леонид Витальевич назвал Плевицкую «ярким талантом-самородком». «Меня чрезвычайно радует ее успех, и я счастлив, что меня удалось уговорить надежду Васильевну переменить шантан на концертную эстраду». Москва была покорена пением молодой певицы, таким простым, как поют деревенские бабы, но «пронзительным».
И она всем сердцем полюбила Москву, о которой так тосковала потом в эмиграции, – о «белокаменной, хлебосольной, румяной и ласковой боярыне», которая кого хочешь заворожит.
В том же году произошла встреча с Ф. И. Шаляпиным о которой, спустя годы, певица вспоминала с гордостью. Газеты того времени подробно описывали встречу двух знаменитостей.
- Помогай тебе Бог, родная Надюша, пой свои песни, что от земли принесла, у меня таких песен нет, я – слобожанин, не деревенский, – сказал растроганный Шаляпин молодой певице.
Великий русский бас, прослушав весь репертуар Надежды Васильевны, пришел в восторг и тут же вспомнил старинную песню «Помню, я еще молодушкой была». Кстати, благодаря этой встрече «Молодушку» можно часто услышать по радио и в концертах. А Плевицкая до последних дней хранила подаренный ей портрет с надписью: «Моему родному Жаворонку, Надежде Васильевне Плевицкой, сердечно любящий ее Федор Шаляпин».
1911 год принес артистке заключение выгодного контракта на сорок концертов по всей России. Огромные гонорары дали возможность купить большой участок земли и начать строительство особняка в родном Винниково.
Российская пресса пересказывала подробности ее биографии, концертных турне и рецензий на многочисленные выступления. Гастроли, концерты, визиты, банкеты, записи на новомодные грамофонные пластинки чередовались как кадры немого кино. Невероятному успеху предшествовало приглашение выступить в Царском селе.
«И вот распахнулась дверь, и я оказалась перед Государем. Я поклонилась низко и посмотрела прямо Ему в лицо, и встретила тихий свет лучистых глаз. Словно чудо случилось, страх мой прошел, я вдруг успокоилась. Он рукоплескал первый и горячо, и последний хлопок всегда был Его. Я пела много. Государь был слушатель внимательный и чуткий. Выбор песен был предоставлен мне, и я пела то, что было мне по душе. Спела я и песню революционную про мужика-горемыку, который попал в Сибирь за недоимки. Никто замечания мне не сделал. Он слушал меня, и я видела в царских глазах свет печальный. Когда Государя уже провожали, Он ступил ко мне и крепко и просто пожал мою руку:
- Спасибо вам, Надежда Васильевна. Я слушал вас сегодня с большим удовольствием. Мне говорили, что вы никогда не учились петь. И не учитесь. Оставайтесь такою, какая вы есть. Я много слышал ученых соловьев, но они пели для уха, а вы поете для сердца. Самая простая песня в вашей передаче становится значительной и проникает вот сюда. Государь слегка улыбнулся и прижал руку к сердцу».
Плевицкая, вспоминая встречу с Императором, всегда называла его: «Мой хозяин и батюшка».
Царская семья была чрезвычайно милостива к певице, отличая ее, и часто приглашая во дворец. Как рассказывали очевидцы, слушая Плевицкую, Император низко опускал голову и плакал. В знак благодарности Николай II подарил знаменитой певице драгоценный перстень со своей руки.
Однажды, на званый вечер, устраиваемый Великими Княжнами, была приглашена и Плевицкая. Тогда же ей представили поручика Кирасирского Ее Величества полка В. А. Шангина. После небольшого концерта, обеда и великосветских развлечений она подарила ему на прощанье самый красивый цветок, которыми ее осыпал очарованный пением принц Петр Александрович Ольденбургский.
После встречи с поручиком совместная жизнь с мужем стала невозможна. Это была любовь с первого взгляда. «Мне памятен этот день во дворце, эти цветы: в тот день я впервые встретила там того, чью петлицу украсил один их этих цветов, того, кто стал скоро моим женихом».
Известие о начале военных действий влюбленные встретили в Швейцарии. Нужно было срочно возвращаться в Россию. По приезде поручик Шангин отправился на фронт, а знаменитая русская певица, добровольно оставив сцену, поехала за ним в качестве сестры милосердия, – она работает сиделкой в военном госпитале в Ковно, поет для раненых в лазаретах, а порой и на передовой.
Надежда Васильевна видела все ужасы войны – кровь, смерть, страдания раненых. А в январе 1915 года она узнала, что поручик В. А. Шангин погиб, спасая товарищей. «22 января на полях сражений в Восточной Пруссии пал мой жених смертью храбрых».
1915 год был очень тяжел для Плевицкой: после известия о гибели жениха, она, с сильнейшим нервным расстройством, была отправлена в Петербург, в этом же году умирает ее горячо любимая мать, тогда же Эдмунд Плевицкий дает ей развод. Она остается совершенно одна.

Парижские березки

Первые годы гражданской войны Плевицкая оставалась в Советской России, выезжая на фронт. Вероятно, если бы она не гастролировала, то, в дальнейшем, поддержка советского правительства и, может быть, сталинская премия, были бы ей обеспечены. Но судьба рассудила по-своему. Во время фронтовых гастролей осенью 1920 года певица попала в плен к белым.
Когда на фронте возникло временное затишье, в расположении корниловских частей решено было устроить концерт Надежды Васильевны, «волею судьбы» оказавшейся здесь. Ее сопровождал генерал-майор Скоблин. Плевицкая исполнила знаменитого «Ухаря-купца», который был принят, как и везде, на «ура», причем восторженные крики корниловцев слились с дружными аплодисментами со стороны красных.
Воодушевленная артистка продолжала петь, но концерт пришлось прервать из-за обстрела. Видимо, приехал кто-то из вышестоящих комиссаров и приказал немедленно прекратить «это безобразие», и с той стороны один за другим полетели снаряды. Командир полка увел Плевицкую в укрытие, а через несколько дней она снова пела на передовой.
«В счастливые для нас минуты мы заслушивались песнями Надежды Васильевны Плевицкой, – вспоминал один из офицеров, сражавшийся а Добровольческой армии, – щедро раздававшей тогда окружающим ее молодым воинам блестки своего несравненного таланта. Эта удивительная певица, исполнительница русских народных песен, тогда только начинавшая немного увядать, высокая стройная женщина, русской галлиполийской военной молодежи. Ее и буквально, и в переносном смысле, носили на руках. Она была женой одного из наиболее боевых генералов Белой армии».
Вместе ее частями Надежда Васильевна покинула Россию. В Турции, в Галлиполи, певица обвенчалась с влюбленным в нее генералом. Свадьба была скромной: несколько офицеров-корниловцев и посаженый отец – генерал Кутепов.
С этого момента судьба русской певицы была связана с русской эмиграцией. Несмотря на большую разницу в возрасте – Надежда Васильевна была старше мужа на девять лет – супруги прожили в большой любви и согласии семнадцать лет, и жизнь обоих оборвалась трагически.
Генерал Николай Владимирович Скоблин начал войну 1914 года прапорщиком, а закончил в чине капитана. За доблесть был награжден орденом святого Георгия 4-й степени и Георгиевским оружием. В гражданскую молодой капитан вместе с генералами Алексеевым и Корниловым сражался с красными на Северном Кавказе и получил звание полковника, а позже – генерала. Он командовал Корниловским полком, одним из четырех, которые были укомплектованы только офицерами и считались цветом Добровольческой армии.
Из Галлиполи Скоблин и Плевицкая уехали в Болгарию, где в сентябре 1924 года генерал Врангель объявил о преобразовании Белой армии в Русский Общевоинский Союз (РОВС). Николай Владимирович сохранил генеральское звание и должность командира корниловцев.
Руководящая должность не мешала Николаю Владимировичу не только сопровождать жену в гастрольных поездках, но и выполнять функции театрального администратора, когда после 1921 года Надежда Васильевна решила предпринять гастрольные поездки по Европе.
Артистическая карьера Плевицкой за рубежом стремительно идет вверх. Она выступала, в основном, перед соотечественниками, разбросанными революцией по всему свету. Особняком стоит серия концертов, которые в октябре 1926 года она дала в Нью-Йорке. Приглашены были служащие советского представительства «Амторга», государственной торговой организации, одновременно выполнявшей консульские функции. Это, естественно, шокировало белую эмиграцию. В ответ на критику прессы Плевицкая заявила: «Я артистка и пою для всех. Я вне политики».
Во время поездки в США Надежда Васильевна встречалась с С. В. Рахманиновым, Ф. И. Шаляпиным, С. Т. Коненковым, М. М. Фокиным и другими. С голоса певицы С. Рахманинов записал песню «Белилицы, румяницы вы мои», слышанную Плевицкой от старой крестьянки из Курской губернии.
Плевицкая со Скоблиным объезжают весь мир: Германия, Югославия, Румыния, Болгария, Америка, и, наконец, Париж, где в 1930-м году, в местечке Озуар-ла-Феррьер супруги купили двухэтажный дом на стыке двух нешироких улиц.
Александр Вертинский, проживавший в то время в Париже, сразу обратил внимание на эту супружескую пару: «В русском ресторане пела Надежда Плевицкая. Каждый вечер ее увозил и привозил на маленькой машине тоже маленький генерал Скоблин. Ничем особенным он не отличался. Довольно скромный и даже застенчивый, он скорее выглядел забитым мужем у такой энергичной и волевой женщины, как Плевицкая».
В домике под черепичной крышей, с небольшим участком за высокой решеткой, супруги постарались сохранить обстановку и дух покинутой России. Уют создавали и парадные портреты в небольшой гостиной, и стены, задрапированные коврами и тканями, и желтая обивка на мебели. За большими окнами, задернутыми занавесками желтого цвета, звонко кукарекал петух. Пять безымянных кошек свободно перемещались по диванам, а у ограды дремали три березки, посаженные Надеждой Васильевной на память о родине.
Знаменитая певица была душой эмиграции. Одной из ее самых любимых песен стала «Замело тебя снегом, Россия». На сцене Надежда Васильевна выглядела русской народной красавицей: в сарафане, кокошнике. Она пела, и немногие из слушателей могли сдержать слезы.

«Большевiцкие гангстеры в Париже»

24 сентября 1937 года парижская пресса опубликовала на своих страницах сенсационные сообщения о загадочном исчезновении главы РОВСа генерала Е. К. Миллера. В «похищении» генерала обвинялись генерал Скоблин и его знаменитая жена, русская певица-эмигрантка Надежда Плевицкая.
Заголовки русской газеты «Последние новости» кричали: «Загадочное исчезновение генерала Миллера. Глава РОВСа в среду в 12 часов 30 минут покинул управление на рю Колизе и с тех пор не появлялся. В ночь на четверг после драматического объяснения исчезли генерал Скоблин и его жена Н. В. Плевицкая».
Генерал Миллер ушел из управления на срочную деловую встречу. Больше Евгения Карловича никто не видел. Осталось только письмо, которое он, по раз и навсегда заведенной привычке, оставлял в ящике стола, отправляясь куда-либо.
Вот его содержание: «У меня сегодня в 12.30 свидание с ген. Скоблиным на углу улиц Жасмен и Раффе. Он должен отвести меня на свидание с германским офицером, военным атташе в балканских странах Штроманом и с Вернером, чиновником здешнего германского посольства. Оба хорошо говорят по-русски. Свидание устраивается по инициативе Скоблина. Возможно, что это ловушка, а потому на всякий случай оставляю эту записку. 22 сентября 1937 года. Ген.-лейт. Миллер».
Скоблин, к своему несчастью, об этом письме ничего не знал.
Московские газеты буквально на следующий день сообщили своим читателям об исчезновении белогвардейского генерала Миллера и потом регулярно информировали о ходе поисков. Парижский корреспондент ТАСС цитировал некоторые французские газеты, которые писали, что «заставить исчезнуть генерала Миллера с тем, чтобы поставить во главе белой эмиграции более подходящего для Гитлера человека, несомненно, в интересах той части белой эмиграции, которая связана с фашистской Германией».
Парижский корреспондент «Известий» цитировал «белоэмигранта Бурцева», известного охотника за провокаторами царской охранки (разоблачил Евно Азефа): «Генерал Скоблин – это новый Азеф. Я являюсь ярым врагом большевиков, но… СССР не имеет никакого отношения к этому делу. Похищение было совершено немцами. Правительственные круги Германии желали избавиться от генерала Миллера, который хотя бы и не был франкофилом, но все же был нейтральным».
«Известия» иронизировалм: «Фашистские газеты объявили: «генерал Миллер похищен представителем Советского Союза Скоблиным. Его погрузили на советский пароход и повезли в Ленинград». Действительно, как могут обойтись жители Ленинграда без генерала Миллера? Второе, удешевленное, издание дела Кутепова состряпано». Понятно – «Известия» были не в курсе, что на самом деле все обстояло именно так, как писали «фашистские газеты».
«Французская полиция достаточно точно установила, – пишет публицист Леонид Млечин в своей книге «Алиби для великой певицы», – что именно 22 сентября, в день похищения Миллера, делали Скоблин и Плевицкая. В тот самый день с самого утра они начали устраивать свое алиби».
Супруги поехали в русское кафе, где пробыли около получаса, а затем генерал отвез жену в модный магазин «Каролина», хозяин которой, господин Эпштейн, оказался весьма наблюдательным человеком.
Мадам, как показал хозяин магазина, действительно купила два платья, находясь в салоне около двух часов. При этом она всячески подчеркивала, что на улице, в машине, ее ждет муж. Эпштейн предложил Плевицкой позвать генерала в салон, на что она ответили весьма, по его словам, уклончиво. На самом же деле никакой машины на улице не было и в помине, – любопытный Эпштейн специально выглядывал в окно.
Пока Надежда Васиьевна примеряла платья, Скоблин встретился с генералом Миллером на углу улиц Раффе и Жасмен. Здесь же к ним присоединился какой-то человек плотного сложения. Втроем они пошли к калитке дома на бульваре Монморанси, который был снят в 1936 году полпредом Владимиром Потемкиным в качестве школы для детей советских сотрудников.
Место для похищения было выбрано весьма удачно: окраина Парижа, пустынное место возле Булонского леса, куда редко забредали прохожие. Школа в это время года пустовала.
Следствие найдет свидетеля последних минут парижской жизни генерала Миллера. Бывший офицер Добровольческой армии находился буквально в нескольких десятках метров от злополучного места на бульваре Монморанси. Он видел, что у входа в советский дом остановились известные ему генералы в компании с каким-то человеком.
Скоблин в чем-то убеждал Миллера, тот колебался, что произошло потом, свидетель не знает. Лишь на следующий день, прочитав сенсационные заголовки, он поймет, свидетелем чего был.
Генерала Миллера втолкнули в дом, где его уже поджидали, усыпили, связали и через некоторое время от дома отъехал грузовик компании «Форд», приобретенный советским полпредством.
Когда генерал хватились, машина, увозившая его, была уже далеко от Парижа, – она отправилась прямиком в портовый город Гавр, где на разгрузке тюков с бараньими кожами стояло советское судно «Мария Ульянова». Капитан получил по радио приказ немедленно прервать разгрузку, принять ценный дипломатический груз и покинуть порт.
Таможенникам были предъявлены документы, из которых следовало, что в ящике, загруженном в столь спешном порядке, содержится дипломатическая переписка советского полномочного представительства во Франции, и, следовательно, досмотру не подлежит. А 30 сентября Миллер уже был доставлен в Москву. Он отказался подписать обращение к белой эмиграции о прекращении борьбы с советской властью, и был расстрелян под чужой фамилией в 1939 году на Лубянке.
Следствие разрабатывало три версии: Миллер похищен агентами ОГПУ, агентами Гестапо или агентами генерала Франко. Первая версия буквально всем казалась наиболее «перспективной».
Вместо исчезнувшего и обвиняемого генерала Скоблина на скамью подсудимых села его жена – знаменитая Надежда Плевицкая. Огромная колония русских эмигрантов в Европе следила за развитием событий, что называется, затаив дыхание.
«Встать, суд идет!» Подсудимой были заданы первые формальные вопросы.
- Ваше имя?
- Надя.
- Профессия?
- Певица. Замужем, детей нет. Под судом не состояла. До эвакуации с Белой армией всю жизнь провела в России, за границу не выезжала.
Председатель задает вопрос об афишах, найденных в Курске, «возвещающих о концертах Плевицкой, нашей красной матушки».
Плевицкая (тягучим бабьим голосом):
- Это ложь. Я красной матерью никогда не была. Это могла быть жена Ленина или Троцкого. Я тогда была молодой женщиной, и никто не смел меня так называть. Я была при красных, как многие русские женщины, которые остались.
Надежда Плевицкая возбудила против себя ненависть почти всего эмигрантского Парижа. Тем более что «аристократическая Россия», нашедшая приют во Франции, считала брак Скоблина с «мужичкой» Плевицкой мезальянсом. Бывшие титулованные особы, ставшие в Париже таксистами, официантами и содержателями публичных домов, любили ее слушать, но в свой круг не допускали.
Вот что писала в своих мемуарах присутствовавшая на суде Нина Берберова:
«И вот я опять сижу на тех же местах в этом зале и слушаю вранье Надежды Плевицкой, жены генерала Скоблина, похитившего председателя Общевоинского союза генерала Миллера. Она одета монашкой, она подпирает щеку кулаком и объясняет переводчику, что «охти мне, труднехонько ноныче да заприпомнить, что-то говорили об этом деле, только где уж мне, бабе, было понять-то их, образованных грамотеев».
На все полицейские посты Франции, Бельгии и Швейцарии было передано распоряжение об аресте генерала Н. В. Скоблина и сообщались его приметы. Считалось, что Скоблин вернулся в Москву и вскоре был там расстрелян. На самом деле он бежал из Парижа в Испанию на самолете, специально заказанном для него сотрудниками советской разведки. Из Испании он писал:
«11 ноября 1937 года.
Дорогой товарищ Стах! Пользуясь случаем, посылаю вам письмо и прошу принять, хотя и запоздалое, но самое сердечное поздравление с юбилейным праздником 20-летия нашего Советского Союза.
Сердце мое наполнено особенной гордостью, ибо в настоящий момент я весь, в целом, принадлежу Советскому Союзу, и нет у меня той раздвоенности, которая была до 22-го сентября искусственно создана. Сейчас я имею полную свободу говорить всем о моем великом Вожде Товарище Сталине и о моей Родине – Советском Союзе.
Сейчас я тверд, силен и спокоен, и тихо верю, что Товарищ Сталин не бросит человека. Одно только меня опечалило, это 7-го ноября, когда вся наша многомиллионная страна праздновала этот день, а я не мог дать почувствовать «Васеньке» (речь идет о супруге Скоблина Н. В. Плевицкой) о великом празднике.
С искренним приветом ваш (подпись)«

«Настоящее обязуюсь хранить в секрете»

Советские разведчики всегда считали, что Миллер – не та личность, за которым пойдут «миллионы». Он не был склонен к конфликтам, конфронтациям, выяснениям отношений, не рисковал увольнять из РОВС людей, которые ему самому доставляли массу неприятностей. Больше всего он думал о подрастающем поколении в связи с получением им достойного образования на чужбине.
Поначалу пассивность Миллера вполне устраивала, но шло время, и в Москве происходили большие перемены. В 1934 году был создан общесоюзный наркомат внутренних дел, включивший в себя и ОГПУ. Оперативный аппарат ОГПУ вошел в министерство в качестве Главного управления. Руководство потребовало от разведки большей активности и «жестокости».
К 1937 году генерал Миллер и другие руководители РОВС переориентировались в своей деятельности на нацистскую Германию, совместно с которой рассчитывали вторгнуться на территорию СССР и возглавить оккупационный режим фашистов. «РОВС должен обратить все свое внимание на Германию, – заявлял генерал Миллер. – Это единственная страна, объявившая борьбу с коммунизмом не на жизнь, а на смерть».
Тогда-то в ОГПУ и стали размышлять о том, что надо бы избавиться от Миллера, организовав над ним суд в Москве, и заменить его Скоблиным, работавшем уже в то время на Советский Союз.
В регулярных донесениях Скоблина (кличка «Фермер») много места занимала информация о борьбе за руководство РОВСом, результатом которого стало назначение Скоблина в апреле 1935 года руководителем «внутренней линии» РОВСа. Задача была поставлена нетрудная: борьба с проникновением в РОВС и вообще в белую эмиграцию агентуры НКВД. После назначения «Фермера» работа НКВД значительно упростилась.
В течении семи лет супруги добросовестно работали на советскую разведку. Главная роль в разведывательном тандеме принадлежала Скоблину, хотя на вербовку он согласился не без влияния жены.
21 января 1931 года в Берлине состоялась очередная встреча Николая Скоблина и Надежды Плевицкой с представителем Центра. Он объявил супругам, что ВЦИК персонально амнистировал их.
А вот текст данной ими подписки:
«Настоящим обязуюсь перед Рабоче-Крестьянской Красной армией Союза Советских Социалистических Республик выполнять все распоряжения связанных со мной представителей разведки Красной Армии безотносительно территории. За невыполнение данного мною настоящего обязательства отвечаю по военным законам СССР.
21.1.31 г. Берлин. Б. Генерал Николай Владимирович Скоблин / Н. Плевицкая-Скоблина/».
Почему молодой, прославленный генерал, который в двадцать шесть лет, не имея высшего военного образования, командовал дивизией, монархист, белый офицер, пошел на вербовку? Зачем Плевицкой, имеющей за границей успех больший, чем в России, «красная идея»?
Безусловно, они нуждались в деньгах, разорившись еще в начале «парижской жизни» из-за взятого в аренду большого участка земли неподалеку от Ниццы. Неурожай винограда принес им одни расходы. Рассрочка за купленный дом съедала ежемесячно 800 франков, а участок был куплен на деньги первого мужа Плевицкой, Эдмунда, до сих пор относившего к первой жене с большой нежностью. Но вряд ли это послужило первопричиной сотрудничества.
После Октябрьской революции Плевицкая осталась в Москве: крестьянская дочь, она и не помышляла об эмиграции, тем более, что за границей ее никто не ждал. Особых капиталов в банках не было. Находясь на стороне красных, она упоминала в своем окружении, что, в зависимости от аудитории, она может с одинаковым чувством спеть и «Боже, царя храни» и «Смело мы в бой пойдем».
Со Скоблиным было сложнее.
Плевицкая и ее муж попали в поле зрения советской разведки, хорошо осведомленной о положении Скоблина в РОВС, который числился среди главных объектов проникновения Иностранного отдела ОГПУ. В 1930 году для встречи со Скоблиным в Париж прибыл его однополчанин Петр Ковальский (кличка «Сильвестров»).
«Сильвестров», решивший действовать через Плевицкую, сказал, что на родине выдающуюся певицу помнят и в случае возвращения хорошо к ней отнесутся. Что до мужа, то России он не враг и может вернуться домой в любое время. Если Скоблин согласится служить Советской России, то его безопасность будет гарантирована.
В ходе беседы с генералом агент ОГПУ передал ему письмо от старшего брата, который проживал в Советской России, и от имени Генштаба Красной армии предложил генералу возвратиться на Родину, гарантировав ему хорошую должность в штабе.
Вскоре, посоветовавшись с женой, Николай Скоблин дал согласие работать на советскую разведку. Начальник ИНО ОГПУ А. Артузов наложил на заявление Скоблина-Плевицкой о персональной амнистии следующую резолюцию: «Заведите на Скоблина агентурное личное и рабочее дело под псевдонимом «Фермер-ЕЖ/13». Плевицкой был присвоен псевдоним «Фермерша».
Николай Скоблин бежал в Испанию, где и погиб во время воздушного налета франкистской авиации на Барселону. До последнего дня он очень беспокоился о своей жене, оставленной в Париже: «Я бы мог дать ряд советов чисто психологического характера, которые имели бы огромное моральное значение, учитывая пребывание в заключении и необходимость ободрить, а главное, успокоить».
А помощь Надежде Васильевне действительно была необходима. Ей предъявили обвинение в «соучастии в похищении генерала Миллера и насилии над ним», а также в шпионаже в пользу Советского Союза. Виновной она себя не признала.
Надежда Васильевна была обречена. На восьмой день суда все было кончено. Судьба Плевицкой решена, вердикт вынесен: «двадцать лет каторжных работ и десять лет запрещения пребывания во Франции». Она улыбнулась своему адвокату бледными губами: «Все равно я скоро умру…«
Фактически на ней отыгрались за Скоблина. Французские присяжные не нашли для Плевицкой смягчающих обстоятельств, кассационный суд отказал в пересмотре дела, а президент Франции отказался ее помиловать. Владимир Бурцев писал: «Пусть гниет в тюрьме!«
Ее отправили в тюрьму для особо опасных уголовных преступников, где через два года, «безропотно и тихо», она скончалась осенью 1940-го года, «возможно, – как пишут в книге «Тайные информаторы Кремля» В. Антонов и В. Карпов, – не без помощи французских спецслужб».
«Перед смертью ее исповедовал православный священник. Есть основания полагать, – передавала в центр советской разведки парижская резидентура, – что исповедь, в которой она все рассказала, была записана французской контрразведкой с помощью скрытых микрофонов». Таково было последнее сообщение об агенте «Фермерше».
Жертвы Скоблина и Плевицкой, безусловно, были не напрасны. С их помощью были разгромлены боевые дружины, которые создавались еще руководителем РОВСа генералом Кутеповым для борьбы против СССР.
Советская разведка была не только в курсе всех замыслов вооруженной эмиграции, мечтавшей об организации «крестового похода» против СССР, но и сорвала планы генералов Шатилова и Туркула по созданию в РОВС террористического ядра для его использования на территории Советской России.
За эти годы на основании информации, полученной из Парижа, ОГПУ арестовало семнадцать агентов, заброшенных РОВС в СССР, и установило одиннадцать явочных квартир в Москве, Ленинграде и Закавказье.
Накануне 2-й Мировой войны советская внешняя разведка окончательно дезорганизовала РОВС, тем самым лишив Гитлера возможности использовать в войне против России более двадцати тысяч активных членов этой организации. А Надежда Плевицкая вошла в историю не только из-за «дела о похищении генерала Миллера», но и благодаря божественному дару, за который ее прозвали «Курским соловьем».

http://www.specnaz.ru/istoriya/12/