Однажды меня перестала интересовать моя память. Совсем не жалко было что-то терять. Бросила все свое прошлое кому-то в карман, даже забыла и не расстроилась. А потом произошла случившаяся история: бумажный фотоальбом, километры проявленных пленок и много воспоминаний.
Голос из телефона я знала давно. Однажды я нашла его и поняла, что я знаю уже две тысячи лет. Мы разговаривали, разговаривали, разговаривали. В паузах мелькали станции метро и магазины с потрясающими вещами, любимыми духами. Ноги мерзли на улицах, а я только восхищалась когда слышала голос и плевать на ноги. И я только с детской наивностью радовалась голосу. Твоему. Ловя каждое слово. Часы летели, иногда мне казалось, что, пролетая, они шуршат у меня над ушами и задевают волосы. Оглядываюсь – никого. Казалось всего лишь. А дальше только люди, про которых можно писать книги. Ими можно восхищаться. Когда-то и ты будешь восхищаться. Мной.
Шла по улицам одна, искала нужное сплетение цифр. Не находила. Лишь парки, в которых можно гулять часами, фотографировать небо, смотреть грустными глазами небесно-голубого цвета и в очередной раз восхищаться весной.
Помню, писала про Копенгаген. Просто увидела и просто влюбилась. Много-много часов мои ноги топтали вокруг стендов с книгами, глаза жадно смотрели, а руки не хотели отпускать.
Увидела и сразу узнала. И это был ты. Опять. Каждый раз удивляюсь как в первый. А потом уже в другой раз я проснулась поздно ночью или рано утром и поняла кого мне не хватает. Это опять был ты.
Чувство нехватки моря меня не покидает уже много дней. 12 часов – и я одна на море под дождем. Фотографирую и фотографируюсь. А потом у меня перед глазами десятки улиц и лиц, горло на ветру и слезы от ветра, фотографии на этот раз на пирсе и мое постоянное ощущение счастья и зеленого во всем. Уставшая, возвращаюсь. Все говорят что рады меня видеть, скучали. А я рассматриваю по большей части их лица, по меньшей – небо. Их лица совсем не изменились, но по их словам изменилось мое. На моем лице все видят счастье, думают что и в душе. Наивные.
Время вперед, торопимся, чтобы не опоздать за ним и успеть перегнать. Впиваюсь в руку рядом, практически прирастаю и пытаюсь отыскать тепло. Она одна кто понимает меня хоть чуть-чуть. Тепло прячется в огромных аудиториях с 200 человек и лектором, который не может меня заинтересовать. Может потому что она не включает кондиционер? И я оглядываясь осматриваю лица и людей. Каждая пытается казаться лучшей. А я не хочу казаться никем. Я одна такая. Для себя. «Девочка с Тибетом внутри» - помнишь?
В семь лет я была искренней, в десять могла искренне любить, в пятнадцать стала искренней с теми, кого люблю, в семнадцать могу искренне признаться, что у меня нет свободной доверительности в наличии. В двадцать я хочу мысленно положить себя под поезд, а лишь потому что неизвестность остатки искренности во мне убивает. С возвратом происходит много изменений во мне. Если я раньше мечтала о любви на всю жизнь, то теперь мечтаю непременно умереть от анарексии.
Небо старается быть солидарным и плачет со мной на окне в унисон. Еще одно не случившееся кино, но случившийся зеленый чай. С малиной из Карпат. Пожар убил мой дивиди и стопка дисков лишь пылиться у меня.
Казалось, я своровала и запомнила каждую минуту. И я опять улыбалась. Разбила телефон – не жаль. Голос слышу не часто. Или мало. Для меня. Последняя паутинка в обратно, обернувшаяся телефонным звонком. Я все так же скучаю. И жду.
