Смертный приговор...

Чем могло отозваться на него сердце, полное творческих замыслов, кипящее вдохновением, жаждой жизни, как бы бравурно он ни играл с нею?
  И теплилась, теплилась надежда, вера в чудо, робкая покорность милости Божьей – слишком уж  немилосердно ударила по нему судьба, которой он столько раз бросал вызов, ничего не страшась, ни о чём не сожалея, ни в чём не раскаиваясь…
     Вот судьба и подтолкнула его к стенке – возмездие!
    А не была ли гумилёвская игра со смертью такой же бравадой, что и безрассудное желание покрасоваться под пулями или театральные выходки на тему «Безумству храбрых поём мы песню»?!
А то и образными поэтическими фигурами стихотворца-романтика…
     Можно, конечно, предположить, что встреча со смертью виделась ему   избавлением от постоянных жизненных неурядиц и срывов. Роковые для него любовные истории - крах за крахом!
Африканские эпопеи, кроме Музея этнографии, почти никто не оценил. Показушная  храбрость на фронте зачастую служила поводом для насмешек за спиной.
Великим поэтом России так и  не признали. Арест на самом взлёте. Трагическая гибель могла стать последним шансом победить в полудетской игре в «сверхчеловека».
     Но перевешивало всё-таки другое. Всегда и постоянно. Неимоверная жизнеспособность, кипучая деятельность, особенно в дни перед арестом,  небывалый подъём сил,  ощущение собственной «Болдинской осени»! Такое обновление, столь небывалый, творческий взлёт и… камера в тюрьме на Шпалерной!
И навряд ли возможно разгадать, что творилось в душе Гумилёва перед расстрелом. И хотел ли он столь трагического завершения своей жизни..
Нет, не смертного приговора, а свободы жаждала его душа. И едва ли сам он верил в такой исход, томясь на Шпалерной.
Когда  из камеры писал жене :
«Чувствую себя хорошо, пишу стихи и играю со следователем в шахматы, веду с ним дискуссии о поэзии.»
Не хотел верить. Не мог! Не покидала его надежда, вплоть до той минуты, когда  был зачитан приговор...                                                       

Да, предрекал…                                                                                    



                                    И умру я не на постели,                                                                     При нотариусе и враче,
                                          А  в какой-нибудь дикой щели,                                                                             Утонувшей в густом плюще.

                             И ЭТО…

       Не спасёшься от доли кровавой,
       Что земным предназначила твердь
       Но молчи: несравненное право –
       Самому выбирать свою смерть.

Увы – такого права у него уже не было. Бросил последний вызов судьбе, и судьба его переиграла.
     Всегда стремился быть победителем, а оказался… побеждённым?
Чего же хотел – жить или осознанно погибнуть героем?
     Ответить мешает явное противоречие, скрытое в характере и душе этого  странного человека. Сегодня – бурный  оптимизм, бодрость, жизнелюбие при встрече с Ходасевичем, а завтра, в тюрьме,  ни малейшей попытки облегчить свою участь на следствии, «защититься» от обвинений -
такая возможность была!!!
Шаг за шагом навстречу роковому приговору…

(эпилог следует)