В колонках играет - Щит и меч
Настроение сейчас - задумчивое





Казалось мне, что так велел весь мир, весь мир, весь мир,
Когда впервые я надел мундир, мундир, мундир.
Занятий ратных быть среди за честь почел, почел,
И мне весь мир сказал: "Иди!" И я пошел, пошел.

И был я смел, покуда прав, и прав, покуда жив.
А если что - читал устав, а там курсив, курсив.
И был курсив прочней миров, и бил сильней речей,
И я забыл и отчий кров, и свет твоих очей.

Когда свистел мой тяжкий бич, вперед брели быки,
Когда гремел мой ратный клич, в поход текли полки.
Едва я в сторону огня протягивал ладонь,
Как все молились на меня и шли за мной в огонь.

А я носил мундир, мундир и был красив, красив,
А если так - за мной весь мир, а если что - курсив.
А истина - она одна, одна - в огне, в огне.
А если пуля суждена - она не мне, не мне.

Так думал я, в дожде свинца не отвернув лица, -
Не будет этому конца. И не было конца.
И мой солдат вперед, вперед кидался под прицел,

И знал, что он умрет, умрет, а я останусь цел.

Меня осколок пощадит, помилует картечь,
Ведь мне весь мир доверил щит и меч, и меч, и меч.
И клич звенел, и полк шагал, и я, других затмив,
Шагал и пел, я миф слагал, а в нем - курсив, курсив.

Когда ж и мне свинца кусок попал в висок, в висок,
Я молча лег в песок, в песок и встать не смог, не смог.
А щит и меч схватил другой и полк повел вперед.
Но ведал он, что смерть с клюкой вослед за ним идет.

Какое знамя ни развей и форму ни надень,
Не отдалишь свиданья с ней ни на век, ни на день.
Ни грозный меч, ни яркий шелк от смерти не спасет,
Так думал полк, мой храбрый полк, и шел себе вперед.

Шакал могилу раскопал, останки слопал гриф.
Буран страницы разметал, жара сожгла курсив.
Один мундир лежит, забыт. Лежит, забыт и сир.
Весь мир глядит - мундир лежит. Подумаешь, мундир...

Щербаков - Щит и меч - Текст Песни http://www.megalyrics.ru/lyric/shchierbakov/shchit-i-miech.htm#ixzz4JHJgLh7Z

Налево, на восток (на «ост», а не на «вест»)
в моторном шарабане на колёсах безотказных.
Не требуя отнюдь от местности окрест
моментов ни чудесных, ни чудных, а лишь бы разных.

Нахально перейдя (на «ты», а не на «вы»)
с доселе иноземной синевой и позолотой,
на сколько-то недель изгнать из головы
клинический припев «давай-давай... работай-работай!»

И - смело на восток. По-местному - на east.
Налево от всего, на всех парах, без перегрева.
Дорога как душа. Душа как чистый лист.
Её теперь как хочешь ты раскрась - она налево.

Проездом посетить приветливый приют,
где стелят мягче мягкого и кормят осетрами,
где сладкого нальют... и терпкого нальют...
И впрок ещё снабдят, сказав «а это уж вы сами».

И - снова на восток. Всё круче, всё левей,
считая перегоны в среднем вёрст по полтораста.
Куда-то вскачь долой, по-местному - away,
без карты, наугад почти, per aspera ad astra.

Налево, наобум. Со скоростью колёс,
какую объясни поди-попробуй пехотинцу.
К моментам вне времён. К ландшафтам без берёз.
К зверинцу, наконец. А почему б и не к зверинцу?

Там тигры молодцы: имеют имена,
умеют ухмыляться наподобие сатиров
и даже ловят птиц. А публика шумна -
и громко птиц жалеет, но болеет вся за тигров.

А можно и в музей, где сколько-то цветных
содержится полотен живописца из Толедо -
и публика шумна, и хочется иных
построить на плацу и застрелить из пистолета...

Налево, на восток. На самый крайний «ост».
Навряд ли от отчаянья, ничуть не от режима.
К невесть какой воде. По-местному - на coast.
По-нашему - на берег. Для чего - непостижимо.

И скоро-скоро он, искомый берег-брег,
мелькнёт по курсу прямо в виде плёса или мыса,
мелькнёт и намекнёт, что кончился пробег,
что кончился побег, имевший цель, но чуждый смысла.

И значит - отвыкай, едва войдя во вкус,
в мотеле многоярусном располагаться на ночь,
вносить истекший день в графу с пометой «плюс»,
раскладываться замертво и разлагаться напрочь...

Пускай на снимке сер окажется залив,
размажется прилив, помнётся контур каравеллы:
трофеи - не для нас. Итог и так счастлив -
охотничья ничья, стрелки хмельны, мишени целы.

Остынет, отдохнув, моторный шарабан.
А нам - десерт отвальный с коньяком и со слезами.
Потом - в аэропорт. А там - в аэроплан.
И вверх, и на восток опять... Но это уж мы сами.

Михаил ЩЕРБАКОВ
2005

Если пойдёшь ты пешком через ручей к развилке,
то укрепи гребешком волосы на затылке.
Порох и дробь выбрось вон, страхи забудь лесные.
Смело шагай, это сон. Хищники в нём не злые.

Не подведёт тишина, сумерки не обманут.
Глянет из тьмы хижина. Страхи назад отпрянут.
Конный туда - ни за что. Дело другое - пеший.
Это твоё, это то, где чудеса и леший.

В колбе бурлит вещество. Леший бубнит заклятья.
Нет у него ничего, кроме его занятья.
Кровля над ним ветхая всхлипывает протяжно.
Знаешь, он кто? Это я. Или не я, не важно.

Важно, что не пропадёшь, даже не огорчишься, -
если пешком ты пойдёшь, а не верхом помчишься.
Наискосок, за овраг, через ручей и поле...
А гребешок - это так, для красоты, не боле...

Спит Гавана, спят Афины,
спят осенние цветы.
В Чёрном море спят дельфины,
в Белом море спят киты.
И подбитая собака
улеглась под сонный куст,
и собаке снятся знаки Зодиака,
сладковатые на вкус.

Та-ра-рам-па, гаснет рампа,
гаснет лампа у ворот.
День уходит, ночь приходит,
всё проходит, всё пройдёт.
Путь не длинный, не короткий,
посвист плётки, запах водки,
кратковременный ночлег,
скрипы сосен корабельных,
всхлипы песен колыбельных,
дальний берег, прошлый век...

И повис туман горячий
на незрячих фонарях.
И поёт певец бродячий
о далёких островах,
о мазуриках фартовых,
о бухарской чайхане,
и о грузчиках портовых,
и немного обо мне.

И о том, что кто-то бродит,
ищет счастье - не найдёт,
и о том, что всё проходит,
всё проходит, всё пройдёт...
Век прошёл; у нас всё то же.
Ночь прошла, прошёл прохожий,
путник дальше захромал,
смолк певец, ушла собака...
Только знаки Зодиака
да дождинок бахрома.

Ночь уходит, день приходит,
всё проходит, всё проходит...

М. Щербаков, 1982
Исполнитель: Л. Чебоксарова

Что отнято судьбой, а что подарено, -
В конце концов не все ли мне равно?
Так странно все, что было бы, сударыня,
Печально, если б не было смешно.

И я не тот, ничуть не лучше всякого,
И вы не та, есть краше в десять раз.
Мы только одиноки одинаково,
И это все, что связывает нас.

Когда один из нас падет, поверженный,
Другой - и не заметит впопыхах.
Зачем же я пред вами, как помешанный,
И слезы лью, и каюсь во грехах?

Зачем дрожу, зачем порхаю по небу,
И жду чудес, и все во мне поет?..
Зачем, зачем... Пускай ответит кто-нибудь,
Конечно, если что-нибудь поймет...

Простите мне, что диким и простуженным
Ворвался к вам средь зимней тишины.
Не то беда, что я давно не нужен вам,
Беда - что вы мне тоже не нужны.

И все ж - сама Судьба с ее ударами,
Капризами и ранами потерь, -
Ничто пред блеском ваших глаз, сударыня,
Он светит мне, особенно теперь,

Теперь, когда невзгоды приключаются
Все чаще, все смертельней бьют ветра,
И кажется, что дни мои кончаются,
И остаются только вечера...

Сияйте ж мне, покуда не отмечено
Печатью лет ни сердце, ни чело...
И, видит Бог, сказать мне больше нечего.
Да больше - и не скажешь ничего.

Михаил Щербаков
1985

Ой, чистое окно! За окном - воля.
Дом - не дом, а сказка, и чего тут только нет!
Даже добрый дух есть. Зовут - Коля.
А хоть бы и Дима звали, не о нем сюжет.

Сюжет о том, как - молодой, непослушный -
Парит вверху над домом кораблик воздушный.
Не то инопланетный, не то обман зренья -
Не дал объяснения пока никто.

Но средь застолья или в трезвой памяти,
Поодиночке, либо всем народом враз -
Бывало, выглянем, а он, красавец, там летит, -
И значит как бы все в порядке, с Новым годом вас!

Он порхает в вышине как бабочка,
И тридцать первого числа, и первого.
А траектория его загадочна -
Не то парабола, не то гипербола...

Краткий год подобен дню, день под стать блику.
Спросят: чем вы жили? И не вымолвишь в ответ,
Что мол, пили водку... ели клубнику...
А хоть бы и смородину, не о ней сюжет.

Сюжет о том, как - самой себе в радость -
Летела моя молодость, моя младость.
Махал крылом кораблик с небес и был светел...
Никто и не заметил, как он исчез.

А вместе с ним ушел сюжет из повести,
И строчки вьются вкривь, как традесканция.
А пишу я их, к примеру, в поезде,
И следующая станция - Франция...

Вы мне скажете, что это, мол, лирика,
И что кораблик тот в кино все видели.
А все же мне бы на него, хоть изредка,
Поглядеть бы наяву, хоть издали.

Постучать бы в то окно, посвистать дико,
Вместо "гутен морген" кукарекнуть как петух:
Холодна ли водка? Сладка ль клубника?
Все ли добрый дух сильней недобрых двух?..

Не жду ответа, не ищу возврата.
Она затем и молодость, что крылата!
Чего не понял в двадцать, вдруг - поймешь в сорок.
Уж тут никто не зорок. Всяк близорук.

И потому-то я сижу теперь в поезде,
А незабвенный мотылек - кораблик мой -
По параболе несется Бог весть где.
И конца и края нет параболе той.

На честном слове или так, на отзвуке,
На первой буковке от слова честного,
Но летит он, кувыркаясь в воздухе,
По параболе Лобачевского...

Всяк был молодой. Да не всяк - старый.
Одного застолие влекло, другого - храм.
Кто бренчал монетой, а кто - гитарой:
Там-тарам-тарам-там-тарай... там-тарам-тарам...

Михаил Щербаков.
Поёт Лидия Чебоксарова.

В колонках играет - Щербаков - "Другое обращение к герою"
Настроение сейчас - задумчивое

"Проживи как я, хоть двести
лет, хоть триста, хоть на месте
сидя, хоть чертя кривые, -
ты в таблицы восковые,
не уверуешь, как я.
Мудрено читать на воске...
Да и мир - скорей подмостки,
чем, увы, библиотека.
И плевать какого века
есть метафора сия.

Ты невзлюбишь этот темный
балаган, с его скоромной
болтовней, с битьем предметов
кухни, с блеяньем кларнетов
и жужжанием гитар,
с невменяемым партером
или любовником - премьером,
что на горе всем актрисам,
хоть и выглядит нарциссом,
все же пахнет как кентавр.

Ты дерзнешь, как от заразы,
прочь бежать, презрев наказы,
коих альфа и омега
в отрицании побега,
дескать, тоже болтовня!
И раскаешься тем паче
в должный срок. Но как иначе?
Я ведь брал счета к оплате,
а тебе с какой же стати
быть удачливей меня?

Новом Глостером, впустую
принимая за крутую
гору плоское пространство,
станешь ты менять гражданства
с быстротой сверхзвуковой,
примеряя, как для бала,
антураж какой попало -
и драгунский, и шаманский,
и бургундский, и шампанский,
и церковно - цирковой...

Так и вижу, как в Гранаде
или в Бирме на канате
ты танцуешь, горд и страшен,
меж бумажных крыш и башен
пред бумажным божеством
и, понятный божеству лишь,
весь горишь и торжествуешь,
но - в Крыму ли, на Суматре -
все опять - таки в театре,
и опять - таки в плохом.

Лишний раз над башней ближней
промахав руками лишний
час и лишний раз дотошно
убедившись только в том, что
твердь воистину тверда,
ты отпустишь руки словно
раб цепной, который бревна
ворошит и камни движет,
и отчаянье пронижет
плоть и кровь твою тогда.

И совсем уже бесстрастно,
ни контраста, ни пространства
не боясь, уже у края,
прямо в публику ныряя,
прямо в черные ряды,
ощутишь спиной негибкой,
что глядит тебе с улыбкой
кто-то вслед. И будет это
Люцифер, носитель света,
ангел утренней звезды.

- Без моей команды, - скажет
он, - вокруг тебя не ляжет
мгла, и медленной волною
не сойдется над тобою
восхитительная тишь.
Так что где-нибудь в Лаосе
потанцуй еще на тросе
или где-нибудь в Майами
помаши еще руками,
может, все-таки взлетишь…"
(с)

Михаил Щербаков, "Другое обращение к герою"

Что в чужом краю, что в отчем, на высоком небосводе не увидишь ты алмазов. Да и кто их видел, впрочем? При какой такой погоде? Счастье капризно, даль тревожна, а жизнь - она и вовсе одна, другой не будет. Рим с собою взять не можно. Помаячь пока что возле. Папа Римский не осудит... Рим нисколько не в упадке он щебечет и хлопочет. Нарасхват идут напитки, курс в порядке биржевой. Люд заморский по руинам резво скачет, пальцем тычет во что хочет. Отчего бы в самом деле не скакать, пока живой? За сто лир (цена смешная!) ты пломбир купи с изюмом, и направься вдоль Дель Корсо, юных барышень смущая серым в клеточку костюмом... Ах, эти барышни глазами серьезными своими моргают так прелестно... Мы умрем, и черт бы с нами, а вот что случится с ними - совершенно неизвестно! На скамейке ренессансной у античного забора не забудь, что ехать скоро, и бесед не проводи. Что там за архитектура, синьорина, что за флора там, синьора - не твоя печаль, приятель. Погулял - и проходи... В свой черед коснется слуха тот сигнал валторны строгой, что вязать велит пожитки. Ни пера тебе, ни пуха, отдохни перед дорогой. Влажный рассвет тебя разбудит. Портье ключами щелкнет. А дальше - как придется... Жизнь одна, второй не будет. Но пока валторна смолкнет, колокольчик распоется...

МОЁ КОРОЛЕВСТВО 2 О Боже, благодарствуй! Я в царствии Твоём своё построил царство и ныне правлю в нём. Хрупка моя обитель, заботы круглый год. Я сам себе правитель. Я сам себе народ. Согласно вечных правил - почёт со всех сторон. Я сам себя поздравил, когда взошёл на трон. Я все награды роздал, я все чины раздал. Я сам всё это сОздал, я сам это всё создАл. Хожу к себе с докладом, воззвания пишу, командую парадом и знаменем машу. О, сладость произвола! О, вольный дух казарм! Я сам себе крамола, я сам себе жандарм. Что хочешь растолкую, решу любой вопрос. Одной рукой бунтую, другой пишу донос. Стою, как есть, единый на плахе бытия. Единый подсудимый, единый судия. Когда же опускаю топор что было сил, прекрасно понимаю, что сам себя казнил. Во имя государства глава моя легла. О Боже, благодарствуй за все Твои дела... Михаил Щербаков http://blackalpinist.com/scherbakov/htmtexts/1986/moekoro2.html

В колонках играет - Михаил Щербаков, Пешком с востока...
Настроение сейчас - внимательное

Пешком с востока стремясь на юг,
смотрю на то, как везде вокруг
пылает ясный пожар зари,
такой прекрасный, что хоть умри.

Шагаю лесом. Вдыхаю мёд.
А сверху бесом пернатый сброд
рулады мечет, ведёт хорал:
«Умри, - щебечет, - момент настал».

Бреду полями. Тону в стерне.
А поселяне вдогонку мне
бормочут нежно, смягчив акцент:
«Умри, конечно. Такой момент».

Вхожу в колхозы. Гляжу в углы.
Навстречу козы. Волы. Ослы.
И все - о смерти. Какой-то бред.
Хотите верьте, хотите нет.

Тогда чуть слышно реку им я:
«Ошибка вышла. Увы, друзья.
Ваш клич безумен. Мне с вас смешно.
Ведь я же умер. Причём давно».

Они на это молчат в ответ.
У них на это ответа нет.
И, честь отдавши (прощайте, мол),
иду я дальше. Куда и шёл.

Плетусь по пашне, что твой генсек,
с высокой башни плюя на всех.
Рассветы брезжут. Страда гудёт.
Собаки брешут. Да зуб неймёт.

Что днесь, что завтра, душа моя,
от бронтозавра до соловья -
ничто не ново в твоём аду:
в начале - Слово, потом - к суду.
Молчи, немотствуй, душа моя.
Влачи поход свой, душа моя.