В колонках играет - субботнее утро

     Я,  Сандерсон  Пратт,  пишущий  эти  строки,   полагаю,   что   системе

образования в Соединенных Штатах следовало  бы  находиться  в  ведении  бюро

погоды. В пользу этого я могу привести веские доводы. Ну, скажите, почему бы

наших профессоров не  передать  метеорологическому  департаменту?  Их  учили

читать,  и  они  легко  могли  бы  пробегать   утренние   газеты   и   потом

телеграфировать в главную контору, какой  ожидать  погоды.  Но  этот  вопрос

интересен и с другой стороны. Сейчас я собираюсь вам рассказать, как  погода

снабдила меня и Айдахо Грина светским образованием.

     Мы находились и горах Биттер-Рут, за хребтом Монтана, искали золота.  В

местечке Уолла-Уолла один бородатый малый, надеясь неизвестно на что,  выдал

нам аванс. И вот мы торчали в горах,  ковыряя  их  понемножку  и  располагая

запасом еды, которого хватило бы на прокорм целой армии на все время  мирной

конференции.

     В один прекрасный день приезжает из Карлоса  почтальон,  делает  у  нас

привал, съедает три банки сливовых консервов и оставляет нам свежую  газету.

Эта газета печатала сводки предчувствий погоды, и карта, которую  она  сдала

горам Биттер-Рут с самого  низа  колоды,  означала:  "Тепло  и  ясно,  ветер

западный, слабый".

     В тот же день вечером пошел снег и подул сильный восточный ветер. Мы  с

Айдахо перенесли свою стоянку повыше, в старую  заброшенную  хижину,  думая,

что это всего-навсего налетела  ноябрьская  метелица.  Но  когда  на  ровных

местах снегу выпало на три фута, непогода разыгралась всерьез, и мы  поняли,

что нас занесло. Груду топлива мы натаскали еще до того, как  его  засыпало,

кормежки у нас должно было хватить на два месяца, так  что  мы  предоставили

стихиям бушевать и злиться, как им заблагорассудится.

     Если вы хотите поощрять ремесло человекоубийства, заприте на месяц двух

человек в хижине восемнадцать на двадцать футов. Человеческая  натура  этого

не выдержит.

     Когда упали первые снежные хлопья, мы хохотали над своими остротами  да

похваливали бурду, которую извлекали из котелка и называли хлебом.  К  концу

третьей недели Айдахо опубликовывает такого рода эдикт.

     - Я не знаю, какой звук издавало бы кислое молоко, падая  с  воздушного

шара на дно жестяной кастрюльки, но,  мне  кажется,  это  было  бы  небесной

музыкой  по  сравнению  с  бульканьем  жиденькой  струйки  дохлых  мыслишек,

истекающих из ваших разговорных органов. Полупрожеванные звуки,  которые  вы

ежедневно издаете, напоминают мне коровью жвачку с той только разницей,  что

корова - особа воспитанная и оставляет свое при себе, а вы нет.

     - Мистер Грин, - говорю я, - вы когда-то были  моим  приятелем,  и  это

мешает мне сказать вам со всей откровенностью,  что  если  бы  мне  пришлось

выбирать между вашим обществом и обществом обыкновенной кудлатой, колченогой

дворняжки, то один из обитателей этой хибарки вилял бы сейчас хвостом.

     В таком духе мы беседуем несколько дней,  а  потом  и  вовсе  перестаем

разговаривать. Мы делим кухонные принадлежности, и Айдахо стряпает на  одном

конце очага, а я -  на  другом.  Снега  навалило  по  самые  окна,  и  огонь

приходилось поддерживать целый день.

     Мы с Айдахо, надо вам доложить, не имели  никакого  образования,  разве

что умели читать да вычислять на грифельной доске "Если у Джона три  яблока,

а  у  Джеймса  пять..."  Мы  никогда  не  ощущали  особой  необходимости   в

университетском дипломе, так как, болтаясь  по  свету,  приобрели  кое-какие

истинные познание и могли ими пользоваться в критических обстоятельствах. Но

загнанные снегом в хижину на Биттер-Рут, мы впервые почувствовали, что  если

бы изучали Гомера или греческий язык, дроби и высшие отрасли, знания, у  нас

были бы кое-какие запасы для размышлений и дум в одиночестве. Я  видел,  как

молодчики из восточных колледжей работают  в  ковбойских  лагерях  по  всему

Западу, и у меня создалось впечатление, что образование было для них меньшей

помехой, чем  могло  показаться  с  первого  взгляда.  Вот,  к  примеру,  на

Снейк-Ривер у Андру Мак-Уильямса верховая лошадь подцепила чесотку,  так  он

за десять миль погнал тележку за одним из этих чудаков, который величал себя

ботаником. Но лошадь все-таки околела.

     Однажды утром Айдахо шарил поленом на небольшой полке, - до нее  нельзя

было дотянуться рукой. На пол упали две книги. Я шагнул к ним, но встретился

взглядом с Айдахо. Он заговорил в первый раз за неделю.

     - Не обожгите ваших пальчиков, - говорит он. - Вы годитесь  в  товарищи

только спящей черепахе, но, невзирая, на это, я поступлю с вами по-честному.

И это больше того,  что  сделали  ваши  родители,  пустив  вас  по  свету  с

общительностью гремучей змеи и отзывчивостью мороженой репы.  Мы  сыграем  с

вами до туза,  и  выигравший  выберет  себе  книгу,  а  проигравший  возьмет

оставшуюся.

     Мы сыграли, и Айдахо выиграл. Он взял свою книгу, а я  свою.  Потом  мы

разошлись по разным углам хижины и занялись чтением.

     Я никогда так не радовался самородку в десять  унций,  как  обрадовался

этой книге. И Айдахо смотрел на свою, как ребенок на леденец.

     Моя  книжонка  была  небольшая,  размером  пять  на  шесть  дюймов,   с

заглавием: "Херкимеров  справочник  необходимых  познаний".  Может  быть,  я

ошибаюсь, но, по- моему, - это  величайшая  из  всех  написанных  книг.  Она

сохранилась у меня до сих пор, и, пользуясь ее  сведениями,  я  кого  хочешь

могу обыграть пятьдесят раз в пять минут. Куда до нее Соломону или "Нью-Йорк

трибюн"! Херкимер обоих заткнет за пояс. Этот малый, должно  быть,  потратил

пятьдесят  лет  и  пропутешествовал  миллион  миль,  чтобы  набраться  такой

премудрости. Тут тебе и статистика населения всех  городов,  и  способ,  как

узнать возраст девушки, и сведения о количестве зубов у верблюда. Тут  можно

узнать, какой самый длинный в мире туннель, сколько  звезд  на  небе,  через

сколько дней высыпает ветряная оспа, каких размеров должна быть женская шея,

какие права "вето" у губернаторов, даты постройки римских акведуков, сколько

фунтов риса можно купить, если не выпивать три кружки пива в  день,  среднюю

ежегодную температуру города Огэсты, штат Мен, сколько нужно семян  моркови,

чтобы засеять один акр рядовой сеялкой, какие бывают противоядия, количество

волос на голове у блондинки, как сохранять яйца, высоту, всех  гор  в  мире,

даты всех войн  и  сражений,  и  как  приводить  в  чувство  утопленников  и

очумевших от солнечного удара, и сколько гвоздей идет на фунт, и как  делать

динамит, поливать цветы и стлать  постель,  и  что  предпринять  до  прихода

доктора - и еще  пропасть  всяких  сведений.  Может,  Херкимер  и  не  знает

чего-нибудь, но по книжке я этого не заметил.

     Я сидел и читал эту книгу четыре  часа.  В  ней  были  спрессованы  все

чудеса просвещения. Я забыл про снег и про наш  разлад  с  Айдахо.  Он  тихо

сидел на табуретке, и какое-то нежное и  загадочное  выражение  просвечивало

сквозь его рыже-бурую бороду.

     - Айдахо, - говорю я, - тебе какая книга. Досталась?

     Айдахо, очевидно, тоже забыл старые счеты, потому что ответил умеренным

тоном, без всякой брани и злости,

     - Мне-то? - говорит он, - По всей видимости, это Омар Ха-Эм (1).

     - Омар X. М., а дальше? - спросил я.

     - Ничего дальше. Омар Ха-Эм, и все, - говорит он.

     - Врешь, - говорю я, немного задетый тем, что Айдахо хочет втереть  мне

очки. - Какой дурак станет подписывать книжку инициалами. Если это  Омар  X.

М. Спупендайк, или Омар X. М. Мак-Суини, или Омар Х. М. Джонс, так  и  скажи

по- человечески, а не жуй конец фразы, как теленок подол рубахи,  вывешенной

на просушку.

     - Я сказал тебе все как есть, Санди, - говорит Айдахо спокойно.  -  Это

стихотворная книга, автор - Омар Ха-Эм. Сначала я не мог понять, в чем  тут,

соль, но покопался и вижу, что жила есть. Я не променял бы эту книгу на пару

красных одеял.

     - Ну и читай ее себе на здоровье, - говорю я.  -  Лично  я  предпочитаю

беспристрастное изложение фактов, чтобы было над чем поработать  мозгам,  и,

кажется, такого сорта книжонка мне и досталась.

     - Тебе, - говорит Айдахо, - досталась статистика -  самая  низкопробная

из всех существующих наук. Она отравит твой мозг. Нет, мне приятней  система

намеков старикашки Ха-Эм. Он, похоже, что-то вроде агента  по  продаже  вин.

Его дежурный тост:  "Все  трын-трава".  По-видимому,  он  страдает  избытком

желчи, но в таких дозах разбавляет ее спиртом, что  самая  беспардонная  его

брань звучит как "приглашение раздавить бутылочку. Да, это поэзия, - говорит

Айдахо, - и я презираю твою кредитную лавочку, где мудрость меряют на футы и

дюймы.  А  если  понадобится  объяснить  философическую  первопричину   тайн

естества, то старикашка Ха-Эм забьет твоего парня по всем статьям  -  вплоть

до объема груди и средней годовой нормы дождевых осадков.

     Вот так  и  шло  у  нас  с  Айдахо.  Днем  и  ночью  мы  только  тем  и

развлекались, что изучали наши книги. И, несомненно, снежная  буря  снабдила

каждого из нас уймой всяких познаний. Если бы в то время, когда  снег  начал

таять, вы вдруг подошли ко мне испросили: "Сандерсон  Пратт,  сколько  стоит

покрыть квадратный фут крыши железом  двадцать  на  двадцать  восемь,  ценою

девять долларов пятьдесят центов за ящик?" - я ответил бы  вам  с  такой  же

быстротой, с какой свет  пробегает  по  ручке  лопаты  со  скоростью  в  сто

девяносто две тысячи миль в секунду. Многие могут это сделать?  Разбудите-ка

в полночь любого из ваших знакомых и попросите его сразу  ответить,  сколько

костей в человеческом скелете, не считая зубов, или  какой  процент  голосов

требуется в парламенте штата Небраска, чтобы  отменить  "вето".  Ответит  он

вам? Попробуйте и убедитесь.

     Какую пользу извлекал Айдахо из своей стихотворной книги,  я  точно  не

знаю. Стоило ему открыть рот, и он уже прославлял своего винного агента,  но

меня это мало в чем убеждало:

     Этот Омар X. М., судя по тому, что просачивалось из его книжонки  через

посредство Айдахо, представлялся мне чем-то вроде собаки, которая смотрит на

жизнь, как на консервную банку,  привязанную  к  ее  хвосту.  Набегается  до

полусмерти, усядется, высунет язык, посмотрит на банку и скажет:

     "Ну, раз мы не можем от нее освободиться, пойдем в кабачок  на  углу  и

наполним ее за мой счет".

     К тому же он, кажется, был персом. А я ни разу не слышал, чтобы  Персия

производила  что-нибудь  достойное  упоминания,  кроме  турецких  ковров   и

мальтийских кошек.

     В ту весну мы с Айдахо наткнулись на богатую жилу. У нас  было  правило

распродавать все в два счета и двигаться дальше. Мы сдали нашему  подрядчику

золота на восемь тысяч долларов каждый, а потом направились в этот маленький

городок Розу, на реке  Салмон,  чтобы  отдохнуть,  поесть  по-человечески  и

соскоблить наши бороды.

     Роза  не  была  приисковым  поселком.  Она  расположилась  в  долине  и

отсутствием шума и распутства напоминала любой городок сельской местности. В

Розе была трехмильная трамвайная линия, и мы с Айдахо целую неделю  катались

в одном вагончике, вылезая только на ночь у отеля "Вечерняя заря".  Так  как

мы и много поездили, и были теперь здорово начитаны, мы вскоре стали вхожи в

лучшее общество Розы, и нас приглашали на самые шикарные и бонтонные вечера.

Вот   на   одном   таком   благотворительном   вечере-конкурсе   на   лучшую

мелодекламацию и на большее количество  съеденных  перепелов,  устроенном  в

здании муниципалитета в пользу пожарной команды, мы с Айдахо  и  встретились

впервые с миссис Д. Ормонд Сэмпсон; королевой общества Розы.

     Миссис Сэмпсон была вдовой  и  владетельницей  единственного  в  городе

двухэтажного дома. Он был выкрашен в желтую краску, и, откуда бы на него  ни

смотреть, он был виден так же ясно, как остатки  желтка  в  постный  день  в

бороде ирландца. Двадцать  два  человека,  кроме  меня  и  Айдахо,  заявляли

претензии на этот желтый домишко.

     Когда ноты и перепелиные кости были выметены из залы,  начались  танцы.

Двадцать три поклонника галопом подлетели к миссис Сэмпсон и  пригласили  ее

танцевать. Я отступился от тустепа и  попросил  разрешения  сопровождать  ее

домой. Вот здесь-то я и показал себя.

     По дороге она говорит:

     - Ax, какие сегодня прелестные и яркие звезды, Мистер Пратт!

     - При их возможностях, - говорю я, - они выглядят довольно  симпатично.

Вот  эта,  большая,  находится  от  нас  на  расстоянии  шестидесяти   шести

миллиардов миль. Потребовалось тридцать шесть лет, чтобы ее свет  достиг  до

нас. В восемнадцатифутовый телескоп можно увидеть сорок три миллиона  звезд,

включая и звезды тринадцатой величины, а если какая-нибудь из этих последних

сейчас закатилась бы, вы продолжали бы видеть ее две тысячи семьсот лет.

     - Ой! - говорит миссис Сэмпсон. - А я ничего  об  этом  не  знала.  Как

жарко... Я вся вспотела от этих танцев.

     - Не удивительно, - говорю я, - если принять во внимание, что у вас два

миллиона потовых желез и все они действуют одновременно. Если  бы  все  ваши

потопроводные трубки длиной в четверть  дюйма  каждая  присоединить  друг  к

другу концами, они вытянулись бы на семь миль.

     - Царица небесная! - говорит миссис Сэмпсон. - Можно подумать,  что  вы

описываете оросительную канаву, мистер Пратт. Откуда у вас  все  эти  ученые

познания?

     - Из наблюдений, - говорю я ей. - Странствуя по свету,  я  не  закрываю

глаз.

     - Мистер Пратт, - говорит она,  -  я  всегда  обожала  культуру.  Среди

тупоголовых идиотов нашего города так мало образованных людей, что  истинное

наслаждение побеседовать с культурным джентльменом. Пожалуйста, заходите  ко

мне в гости, когда только вздумается.

     Вот каким образом я завоевал расположение  хозяйки  двухэтажного  дома.

Каждый вторник и каждую пятницу, по вечерам, я навещал ее и рассказывал ей о

чудесах вселенной, открытых, классифицированных и воспроизведенных с  натуры

Херкимером. Айдахо и другие  донжуаны  города  пользовались  каждой  минутой

остальных дней недели, предоставленных в их распоряжение.

     Мне было невдомек, что Айдахо пытается воздействовать на миссис Сэмпсон

приемами ухаживания старикашки X.  М.,  пока  я  не  узнал  об  этом  как-то

вечером, когда шел обычным своим путем, неся ей корзиночку  дикой  сливы.  Я

встретил миссис Сэмпсон в переулке, ведущем к ее дому. Она сверкала глазами,

а ее шляпа угрожающе накрыла одну бровь.

     - Мистер Пратт, - начинает  она,  -  этот  мистер  Грин,  кажется,  ваш

приятель?

     - Вот уже девять лет, - говорю я.

     - Порвите с ним, - говорит она, - он не джентльмен.

     - Поймите, сударыня, - говорю я, - он обыкновенный житель гор, которому

присуще хамство и обычные недостатки расточителя и лгуна, но никогда, даже в

самых критических обстоятельствах, у  меня  не  хватало  духа  отрицать  его

джентльменство.  Вполне  возможно,  что  своим  мануфактурным   снаряжением,

наглостью и всей своей экспозицией он противен глазу, но  по  своему  нутру,

сударыня, он так же  не  склонен  к  низкопробному  преступлению,  как  и  к

тучности. После девяти лет, проведенных в обществе Айдахо, - говорю я, - мне

было бы неприятно порицать его и слышать, как его порицают другие.

     - Очень похвально, мистер Пратт, что вы вступаетесь за своего друга,  -

говорит миссис Сэмпсон, - но это  не  меняет  того  обстоятельства,  что  он

сделал  мне  предложение,   достаточно   оскорбительное,   чтобы   возмутить

скромность всякой женщины.

     - Да не может быть! - говорю  я.  -  Старикашка  Айдахо  выкинул  такую

штуку? Скорее этого можно было ожидать от меня. За  ним  водится  лишь  один

грех, и в нем повинна метель. Однажды, когда снег задержал нас в горах,  мой

друг  стал  жертвой  фальшивых  и  непристойных  стихов,  и,  возможно,  они

развратили его манеры.

     - Вот именно, - говорит миссис Сэмпсон. - С тех пор, как я его знаю, он

не переставая декламирует мне безбожные стихи  какой-то  особы,  которую  он

называет Рубай Ате, и если судить по ее стихам, это негодница, каких свет не

видал.

     - Значит, Айдахо наткнулся на новую книгу, - говорю я, - автор той, что

у него была, пишет под пот de plume (2) X. М.

     - Уж лучше бы он и держался за нее, - говорит миссис Сэмпсон,  -  какой

бы она ни была. А сегодня он перешел все границы. Сегодня я получаю от  него

букет цветов, и к ним приколота записка. Вы, мистер Пратт,  вы  знаете,  что

такое воспитанная женщина, и вы знаете, какое и занимаю положение в обществе

Розы. Допускаете вы на минуту, чтобы я побежала в лес с мужчиной,  прихватив

кувшин вина и каравай хлеба, и стала бы петь и скакать с ним под  деревьями?

Я выпиваю немного красного за  обедом,  но  не  имею  привычки  таскать  его

кувшинами в кусты и тешить там дьявола на такой манер.  И  уж,  конечно,  он

принес бы с собой эту книгу стихов, он так и написал. Нет, пусть уж он  один

ходит на свои скандальные пикники. Или пусть берет с собой свою  Рубай  Ате.

Уж она-то не будет брыкаться, разве что ей не понравится,  что  ой  захватит

больше хлеба, чем вина. Ну, мистер Пратт, что вы теперь скажете  про  вашего

приятеля-джентльмена?

     - Видите ли, сударыня, - говорю я, - весьма вероятно,  что  приглашение

Айдахо было своего рода поэзией и не имело в виду обидеть вас. Возможно, что

оно принадлежало к разряду стихов, называемых фигуральными.  Подобные  стихи

оскорбляют закон и порядок, но почта их пропускает на том основании,  что  в

них пишут не то, что думают. Я был бы рад за Айдахо, если бы  вы  посмотрели

на это сквозь пальцы, - говорю я. - И пусть наши мысли взлетят  с  низменных

областей поэзии в высшие сферы расчета и факта Наши мысли,  -  говорю  я,  -

должны быть созвучны такому чудесному дню. Неправда ли, здесь тепло,  но  мы

не должны забывать, что на экваторе линия вечного холода находится на высоте

пятнадцати тысяч футов А между сороковым и сорок девятым градусом широты она

находится на высоте от четырех до девяти тысяч футов.

     - Ах, мистер Пратт, - говорит миссис Сэмпсон, - какое утешение  слышать

от вас чудесные факты после того, как вся изнервничаешься из-за стихов  этой

негодной Рубай.

     -  Сядем  на  это  бревно  у  дороги,  -  говорю  я,  -  и  забудем   о

бесчеловечности и развращенности поэтов. В длинных  столбцах  удостоверенных

фактов и общепринятых мер и весов - вот где  надо  искать  красоту.  Вот  мы

сидим на бревне, и в нем, миссис Сэмпсон, - говорю я, - заключена статистика

- более изумительная, чем любая  поэма.  Кольца  на  срезе  показывают,  что

дерево прожило шестьдесят лет. На глубине двух тысяч футов, через три тысячи

лет оно превратилось бы в  уголь.  Самая  глубокая  угольная  шахта  в  мире

находится в Киллингворте близ Ньюкастля. Ящик в четыре фута длиной, три фута

шириной и два фута восемь дюймов вышиной вмещает тонну угля.  Если  порезана

артерия, стяните ее выше раны. В ноге человека тридцать  костей.  Лондонский

Тауэр сгорел в тысяча восемьсот сорок первом году.

     - Продолжайте, мистер Пратт, продолжайте, - говорит миссис  Сэмпсон,  -

ваши идеи так оригинальны и успокоительны. По моему, нет  ничего  прелестнее

статистики.

     Но только две недели спустя я до конца оценил Херкимера.

     Однажды ночью я проснулся от криков: "Пожар!" Я вскочил, оделся и вышел

из отеля полюбоваться зрелищем. Увидев, что  горит  дом  миссис  Сэмпсон,  я

испустил оглушительный вопль и через две минуты был на месте.

     Весь нижний этаж был объят пламенем, и тут же столпилось  все  мужское,

женское и собачье население Розы и орало, и лаяло, и мешало пожарным. Айдахо

держали шестеро пожарных, а он пытался вырваться из  их  рук.  Они  говорили

ему, что весь низ пылает и кто туда войдет, обратно живым не выйдет.

     - Где миссис Сэмпсон? - спрашиваю я.

     - Ее никто не видел, - говорит один из пожарных. - Она спит наверху. Мы

пытались туда пробраться, но не могли, а лестниц у нашей команды еще нет.

     Я выбегаю  на  место,  освещенное  пламенем  пожара,  и  вытаскиваю  из

внутреннего кармана справочник. Я засмеялся, почувствовав его в своих руках,

- мне кажется, что я немного обалдел от возбуждения.

     - Херки, друг, - говорю я ему, перелистывая страницы, - ты  никогда  не

лгал мне и никогда не оставлял меня в беде.  Выручай,  дружище,  выручай!  -

говорю я.

     Я сунулся на страницу  117:  "Что  делать  при  несчастном  случае",  -

пробежал пальцем вниз по листу и попал в точку Молодчина Херкимер, он ничего

не забыл!

     На странице 117 было написано:

     "Удушение от вдыхания дыма или газа. - Нет ничего лучше льняного семени

Вложите несколько семян в наружный угол глаза".

     Я сунул  справочник  обратно  в  карман  я  схватил  пробегавшего  мимо

мальчишку.

     - Вот, - говорю я, давая ему деньги, -  беги  в  аптеку  и  принеси  на

доллар льняного семени. Живо, и получишь доллар за работу. - Теперь, - кричу

я, - мы добудем миссис Сэмпсон! - И сбрасываю пиджак и шляпу.

     Четверо пожарных и граждан хватают меня,

     - Идти в дом - идти на верную смерть, - говорят они. -  Пол  уже  начал

проваливаться.

     - Да как же, черт побери! - кричу я и все еще смеюсь, хотя  мне  не  до

смеха. - Как же я вложу льняное семя в глаз, не имея глаза?

     Я двинул локтями пожарников по лицу, лягнул одного гражданина и  свалил

боковым ударом другого. А затем я ворвался в дом. Если я умру раньше вас,  я

напишу вам письмо и сообщу, на много ли хуже в чертовом, пекле, чем  было  в

стенах этого дома; но пока не делайте выводов. Я прожарился куда больше  тех

цыплят, что подают в ресторане по срочным заказам. От дыма и огня  я  дважды

кидался на пол и чуть-чуть не посрамил Херкимера, но пожарные  помогли  мне,

пустив небольшую струйку воды, и я добрался до комнаты миссис  Сэмпсон.  Она

от дыма лишилась чувств, так что я завернул ее в одеяло и взвалил на  плечо.

Ну ясно, пол не был так уж поврежден, как мне говорили, а  то  разве  бы  он

выдержал? И думать нечего!

     Я оттащил ее на пятьдесят ярдов от  дома  и  уложил  на  траву.  Тогда,

конечно, все остальные двадцать  два  претендента  на  руку  миссис  Сэмпсон

столпились вокруг с ковшиками воды,  готовые  спасать  ее.  Тут  прибежал  и

мальчишка с льняным семенем.

     Я раскутал голову миссис Сэмпсон. Она открыла глаза и говорит:

     - Это вы, мистер Пратт?

     - Т-с-с, - говорю я. - Не говорите, пока не примете лекарство.

     Я обвиваю ее шею рукой и тихонько поднимаю ей голову,  а  другой  рукой

разрываю пакет с льняным семенем; потом со всей  возможной  осторожностью  я

склоняюсь над ней и пускаю несколько семян в наружный уголок ее глаза.

     В этот момент галопом прилетает  деревенский  доктор,  фыркает  во  все

стороны, хватает миссис Сэмпсон за  пульс  и  интересуется,  что  собственно

значат мои идиотские выходки.

     - Видите ли, клистирная трубка, - говорю я, - я не занимаюсь постоянной

врачебной практикой, но тем не менее могу сослаться на авторитет.

     Принесли мой пиджак, и я вытащил справочник.

     - Посмотрите страницу  сто  семнадцать,  -  говорю  я.  -  Удушение  от

вдыхания дыма или газа. Льняное семя в наружный угол глаза, не так ли? Я  не

сумею сказать, действует ли  оно  как  поглотитель  дыма,  или  побуждает  к

действию сложный гастрогиппопотамический нерв, но Херкимер его  рекомендует,

а он был первым приглашен к пациентке. Если  хотите  устроить  консилиум,  я

ничего не имею против.

     Старый доктор  берет  книгу  и  рассматривает  ее  с  помощью  очков  и

пожарного фонаря.

     - Послушайте, мистер Пратт, - говорит он, - вы, очевидно, попали не  на

ту строчку, когда ставили свой диагноз. Рецепт от удушья  гласит:  "Вынесите

больного как можно  скорее  на  свежий  воздух  и  положите  его  на  спину,

приподняв голову", а льняное семя  -  это  средство  против  "пыли  и  золы,

попавших в глаз", строчкой выше. Но в конце концов...

     - Послушайте, - перебивает  миссис  Сэмпсон,  -  мне  кажется,  я  могу

высказать свое мнение на этом  консилиуме.  Так  знайте,  это  льняное  семя

принесло мне больше пользы, чем все лекарства в моей жизни.

     А потом она поднимает голову, снова опускает ее мне на плечо и говорит:

"Положите мне немножко и в другой глаз, Санди, дорогой".

     Так вот, если  вам  придется  завтра  или  когда-нибудь  в  другой  раз

остановиться в Розе, то вы увидите замечательный новенький ярко-желтый  дом,

который украшает собою миссис Пратт,  бывшая  миссис  Сэмпсон.  И  если  вам

придется ступить за  его  порог,  вы  увидите  на  мраморном  столе  посреди

гостиной "Херкимеров справочник необходимых познаний", заново  переплетенный

в красный сафьян  и  готовый  дать  совет  по  любому  вопросу,  касающемуся

человеческого счастья и мудрости".