(продолжение)

 

Глава 26

Я лежал и смотрел в потолок. Второй день на допрос не катают, только еду приносят. Дикая сонливость, вялость и апатия. Вероятно что-то добавляют в пищу. Наркотики или снотворное, но немного.

Сегодня после завтрака задремал и приснилась мне Ирина. Неожиданно повзрослевшая лет на десять. Сидит за дедовым столом и в свете настольной лампы что-то пишет. А на столе, перед ней, маленькая фотокарточка в простенькой рамке, и на этом снимке – Алексей Невский образца восемьдесят третьего года с «Зенитом» в руках. Скорее всего, это и есть тот кадр, который сделал её знакомый в Москве, на пляже.

Стою  я на расстоянии полуметра от её стула и никак не могу до неё дотянуться, как будто у меня рук нет. И так мне хочется зарыться лицом в её волосы, что хоть плачь… А она, как бы чужая. И меня в этой комнате она не замечает, а я, как призрак, стою за её спиной и ничем не могу дать ей знать о себе...

Иринка, мечта моя несбыточная. Всего-то и было у нас с тобой несколько дней. Может и перенесло меня сюда, только чтобы с тобой встретиться и полюбить.

Глухо стукнул засов двери камеры и «оловянные» вкатили мой экипаж. Как-то глупо катать меня в кресле, если я могу ходить сам. Хотя, для них это какая-никакая гарантия, что не будет даже попытки побега. Опять коридор, лифт, опять коридор. Знакомая уже дверь кабинета и всё те же лица.

На столе в хаотическом порядке разложены газеты. Знакомый шрифт, знакомые названия, однотипные заголовки и фотографии передовиц. У нас тут сегодня будет изба-читальня?

- Алексей, мы внимательно прочли ваш литературный опус. Если не брать в расчет, что это не подкреплённые фактами фантазии, то есть некоторые места, скажем не совсем понятные, но, о них мы поговорим позже… А сейчас, вопрос попроще… Не могли бы вы припомнить в подробностях, некоторые события этого года, которые с вашей точки зрения, только ещё должны произойти?

- А какой сегодня день?

- Понедельник, тринадцатое июля. А год сейчас –1981.

Ого! Я у них уже две недели отсиживаюсь… Иринка, наверное, с ума сходит от безызвестности. Судя по тому, что её ни разу не упомянули, то либо не принимают всерьёз (хотя я и сам это всячески стараюсь показать), либо держат, как козырь в рукаве. А мне остаётся лишь уповать на первое. На себя мне как-то наплевать – пожил достаточно. Ну, был шанс прожить ещё столько же, ну, не использовал – так ведь никому такой шанс и не выпадает. Что будет со мной, без разницы, может утром проснусь на своём водяном матрасе в московской квартире… А ей тут ещё жить и жить.

- Летом была премьера спектакля в «Ленкоме» - «Юнона и Авось». В главной роли играет Николай Караченцев. Месяц не помню. Остальное я вам уже и описывал и рассказывал.

- Эка невидаль! Анонс о спектакле давали в газетах, вот как раз в одной из тех, что лежат на столе. Да и премьера уже состоялась. Это было девятого.

- Кажется, я знаю, что вам рассказать, и, думаю, вряд ли это было опубликовано в газетах…

- Мы внимательно слушаем.

- Перед тем, как попасть сюда, в прошлое, я наткнулся в интернете на несколько статей посвященных тарану нашим истребителем чужого транспортного самолета, в воздушном пространстве СССР летом 1981 года. Где-то над Кавказом, простите, точнее не вспомню… как не могу припомнить и фамилию пилота. Хотя, может… Кулибин, Куликин… Вспомнил! Куляпин! И номер полка запомнил, по номеру маршрута автобуса, который проходит мимо моей работы – 166 полк. Самолет перевозил партию оружия то ли в Иран, то ли в Ирак, и случайно вторгся в наши пределы. Перед перехватчиком стояла задача принудить нарушителя к посадке на наш аэродром, но тот упрямился. Почему-то, огонь по нему открывать было нельзя, а он уже приближался к границе и, чтобы он не ушел – летчик пошел на таран.

- Какие интересные вещи вы рассказываете… Николай Николаевич, будьте так добры, быстренько запросите информацию о последних происшествиях на южных границах.

- Есть, товарищ майор! - «казачок» выскочил из кабинета, как ужаленный.

- Что-то я ни какого тарана не припоминаю. Во время Великой Отечественной их было множество, но вот в мирное время, да ещё на скоростях реактивных истребителей…

 В кабинете наступила тишина. Майор сверлил меня глазами и было видно, что от его благодушного настроения не осталось и следа.

- Алексей, а что это за издание, о котором вы упомянули… как его бишь… «интернет»?

- Это всемирная компьютерная сеть, в которую через провода и радиосвязь объединены все компьютеры планеты, ну, или почти все. Если связать между собой несколько ЭВМ, то это уже сеть. А тут - в масштабе всего мира. И там есть большое количество информации из разряда той, что была ранее закрытой, но доступной лишь узкому кругу лиц. Учитывая наличие компьютера почти в каждой семье – это гигантская сеть с невообразимым объёмом информации.

- Хм… То есть, в вашем двадцать первом веке нет понятия военной тайны?

- Ну, почему же? Есть. Есть она даже в сети, только вот доступ к этой информации строго ограничен паролями и уровнями допусков. Я имел в виду ту инфу, что была рассекречена.

Меня прервал звонок телефона, стоящего на столе. Хозяин кабинета поднял трубку, долго вслушивался в то, что говорил ему собеседник. Наверняка «Кудрявый» докладывает, вон, как складочки на бровях сошлись…

- Давай назад. И специалистов прихвати.

Точно, с Ник Ником разговаривал. Каких ещё специалистов они мне уготовили?

Майор повернулся ко мне всем корпусом, смерил меня взглядом с головы до ног и присел на край стола. Кажется, чем-то я его зацепил.

- Постарайтесь вспомнить подробности, но особо можете свою память не насиловать. Наш спец по гипнозу поможет вам через некоторое время вспомнить всё.

- Оба самолета разбились, но наш лётчик катапультировался и благополучно приземлился. Был представлен к «Герою», но  награждён лишь орденом. Не помню точную дату, возможно это уже произошло, а может ещё только произойдёт. Кажется, этот самолёт нанял кто-то с Ближнего Востока, чтобы переправить партию оружия в обход эмбарго наложенного Штатами. И в транспортнике никто не уцелел. Больше - вряд ли что вспомню.

Открылась дверь за спиной. Зашел ещё кто-то. Ага… вот и обещанный гипнотизёр. Совершенно не помню, что я ему выдавал «на-гора» в прошлый раз. Ничегошеньки после рассказа о том, как и где принимали в пионеры.

А вот - новое лицо: лет, под пятьдесят, седой, лицо доброе и спокойное. Здоровается со всеми, но не пожимает рук. Мужчина подошел к моему креслу-каталке, улыбнулся.

Смутно припоминаю, что, вроде, уже видел где-то этого человека, но не могу вспомнить где. Приставляет рядом стул, закатывает рукав моей пижамы, берет меня за запястье, достаёт из кармана небольшой круглый футляр, а из него шприц. Вспомнил! Это же врач, который накладывал мне гипс на ногу. Что ж ты делаешь, зараза! Ты же только что мило мне улыбался!

- Что вы мне собрались колоть? Что это?

«Казачок» фиксирует мне плечо и предплечье. Врач, оставив без ответа мой вопрос, молча вкалывает пару кубиков какого-то препарата и отходит в сторону из поля видимости. На его место, на освободившийся стул перепархивает Владлен…

Где-то в центре меня, чуть повыше солнечного сплетения поднимается жаркая волна, быстро и неудержимо распространяющаяся по всему телу, и заканчивая свой бег в кончиках пальцев рук и ног. А в глазах у меня уже всё плывёт, голова кружится и меня накрывает, как будто каким-то тёплым и мягким коконом, сквозь который голоса доносятся тупо и приглушенно. Это похоже на аудиозапись, когда срезаны эквалайзером верхние частоты. Сквозь эту вату доносятся какие-то малозначимые вопросы, на которые у меня всегда готов ответ.

Мне даже не надо напрягаться чтобы вспомнить что-либо, достаточно протянуть руку внутри моей головы и взять с полочки то, что им надо услышать. Все воспоминания лежат на полочках, в ящичках… одни: мягкие и пушистые – это приятные воспоминания, другие: тяжелые, как камни с острыми сколами – это неприятные… и брать их надо из нижних, плотно задвинутых ящичков в самом низу, осторожно из опаски пораниться…

А теперь и стены со стеллажами исчезли и я просто иду на остановку троллейбуса, чтобы доехать до метро. Бросаю взгляд на часы и вижу, что времени у меня достаточно, чтобы покурить и прочесть «Последнюю колонку» в «Труде». Мельком пробегаю глазами передовицы, дату выхода газеты, зачем-то озвучиваю вслух то, что читаю сам, кому-то невидимому, кто, кажется, стоит у меня за спиной, но сам прочесть не может, и настойчиво требует прочесть ещё раз тот или иной момент.

Погода меняется на глазах: только что было яркое утреннее солнце и вот уже пасмурно и меняется дата на отсыревшей от прошедшего дождя газете, и меняются заголовки передовиц. Я стою под зонтом и никак не могу перейти к своей «Последней колонке» - всё читаю и читаю вслух какую-то муть про международное положение, про советских ученых и врачей, о колхозах-миллионерах и трудовых подвигах металлургов и шахтёров…

Наконец, меня отпускает невидимый слушатель и я оказываюсь на панцирной кровати без матраса, которая, вращаясь и покачиваясь, как опавший с дерева лист, плавно опускается в огромную шахту или колодец, не задевая стен. Кружится голова, мои пальцы крепко вцепились в металлические трубы спинки, украшенные никелированными шарами вверху, а я всё жду, когда же ножки кровати достигнут дна этой пропасти, а дна всё нет и нет.

Очнулся я в карцере. Сухой язык едва помещается во рту, как наждак царапает внутреннюю поверхность щёк и нёбо. Голова раскалывается, будто я вчера нажрался до бессознательного состояния. С трудом вспоминаю укол в вену. Красавцы чекисты… А ведь когда-то я верил сказочке о горячем сердце, холодной голове и чистых руках. Конечно, в девяностых эта вера была сильно поколеблена, но, надежда, что хотя бы во времена моей юности они стали лучше, растворилась прямо сейчас.

Свет был включен,  значит, за стенами или, что вернее, на поверхности – день. На столике стояли две тарелки и стакан с компотом – обед. Долго же я был в отключке.

Упираясь обеими руками в матрас, спустил ноги на пол и принял вертикальное положение. Голова кружится так, что хочется вновь принять горизонтальное положение и забыться пока не станет лучше. Но, жажда гонит к столику, к стакану компота.

Пробую встать на ноги,  теряю равновесие и бухаюсь на пол, на четвереньки, едва успев вытянуть вперед руки. На четырёх тоже можно передвигаться. После нескольких сложных эволюций, стакан оказывается в моих дрожащих руках. Подавив желание выпить компот залпом, тяну его мелкими глоточками, гоняю влагу во рту. Становится заметно легче… Но компота всё равно не хватает.

Кидаю стакан в обитую дверь. Даже не звякнув, стакан падает на мягкий пол. Даже постучать в дверь, косяк, нет возможности – ни одной твердой поверхности. Я бы выпил сейчас ведро болотной воды, и она показалась бы мне слаще компота. Пробую крикнуть – голос сиплый, как песни всю ночь орал.

Похлебал щи. Вкуса не чувствую, как будто обжег кипятком язык накануне. Только пить сильнее захотелось. Поковырял алюминиевой вилкой второе и шатаясь, поплелся на лежак. Отвернулся к стене и приготовился помирать. Слышал за спиной возню: заходили «оловянные солдатики», собирали со стола.

Когда затихло, обернулся. Что бы я о них не думал, но, человеческое им не чуждо – на столике стоял графин с прозрачной водой и гранёный стакан. Во второй раз я сел за стол уже намного быстрее.

***

- Как думаешь, стоит оповестить Закавказский военный округ о предстоящем нарушении?

- И как ты, Николай, объяснишь свою информированность? Не воякам, а нашим? Ясновидением? А если не будет нарушения границы? Он же говорил, что в этом «интернете» не только достоверная инфа, но и деза тоже присутствует.

- Но  ведь лётчик Куляпин существует и несёт службу в 166 истребительном авиаполку 34 Воздушной армии. Я не стал запрашивать его дело. Сам знаешь, первый отдел может перестраховаться и отстранить его от полётов. Всё же, наш интерес к кому-либо не всегда служит добрую службу в судьбах людей.

- С газетами мы получили подтверждение. Три статьи в разных газетах, совпадающие почти до идентичности. Осталось меньше недели до тарана.

- Знаешь, Андрей Петрович, я считаю, что Невского выпускать нельзя. Он знает о новейших ракетах воздух-воздух Р-98М.

- А кто его выпустит? Ты? Его не существует. Он  - нонсенс. Его тут нет, он дубль, копия. Настоящий Невский живет в Москве, а этот – парадокс, ошибка физики. Да и если бы он знал ТОЛЬКО это! Он знает намного больше того, что сейчас хранится за семью печатями, а через четверть века не будет представлять тайны. Но, сегодня эти знания представляют опасность не меньшую, чем атомная бомба, попади они не по адресу. Он знает будущее, а это намного страшнее атомной бомбы.

- Наш гипнотизёр предполагает ясновидение. Он почти уверен в этом. Умолял привлечь его для проведения дальнейших экспериментов.

- Это хорошо, что он не верит в машину времени.

- А если Невский действительно прорицатель?

- Коля, каков процент совпадения слов в статьях?

- Девяносто два процента с копейками.

- Очень много чтобы казаться правдой. И маловато, чтобы доложить об этом наверх. Думаю, ты помнишь провал эксперимента с телепатами.

- Если таран будет, то мы будем иметь подтверждение близкое к стопроцентному.

- Будем, но есть ещё сомнения, а разведчик имеет право действовать, лишь когда сомнений нет. Они, вероятнее всего, рассеются в следующем году - в день милиции. А Невский будет до этого дня отдыхать в «скворцухе» с диагнозом «тихое помешательство», как тот «оператор» в Омске. В дурке таких прорицателей много, там никого этим не удивишь.

- Точно. И сколько бы с ним не беседовали психиатры – нормальным он им не покажется.

Майор достал стопки и коньяк. Разлил и осмотрев кабинет, тихо, но торжественно произнёс:

- Коля, в наших руках наша судьба. Мы имеем уникальнейший случай в истории, когда можно знать ход событий заранее. Когда обустройство мира может начать подчиняться нам с тобой. Нам двоим! Когда формирование новейшей истории известно нам заранее. Каждый её шаг и поворот. Когда мы точно будем знать, куда именно надо поставить ногу, чтобы не поскользнуться и не проиграть свою единственную шахматную партию – жизнь. А это, Коля – власть, высшая власть! Коля ты только вдумайся! Деньги, автомобили, женщины, виллы, банки, заводы-пароходы, да что там… страну! Весь мир можно прибрать к рукам, дать новую идеологию и заставить жить так, как удобно тебе самому!

Он поднял коньяк на уровень глаз, салютнул стопкой капитану и выпил залпом.

 

- Канары, говоришь…

 

(продолжение следует)