(продолжение)

 

Глава 7

Подушка пахла Ириной. Её волосами и земляничным мылом. Вжавшись лицом в эту податливую мягкость, втянул ноздрями в себя и воздух и этот милый запах, потом повернулся лицом к дивану. Ирина уселась в уголок кожаного монстра, поджав под себя ноги. Положила на колени раскрытую книгу. Но читать - не читала. Просто сидела и смотрела на меня. Я подглядывал за ней, сквозь неплотно сомкнутые веки, стараясь дышать глубоко и ровно, как спящий человек. Конечно, мы заснули. Сначала она - ничто не убаюкивает так хорошо, как вид спящего человека. Позже сморило и меня. Проснулся я от хрипа настенных часов. Они честно, но тщетно пытались выдать какой-то перезвон, потом всхрапнули три раза и затихли. Ирина спала, подложив под голову маленькую подушечку-думку. Кисть руки безвольно свешивалась с края дивана, подол платья игриво задрался, оголив бёдра. Книга лежала на полу. В животе у меня урчало. Вернее, не в самом животе, а рядом. Прижавшись ко мне спиной, прижмурившись, и поочерёдно перебирая лапами, выпуская и вновь втягивая когти, урчал большой чёрный кот. Ещё раз, взглянув на спящую Ирину, я переключил всё своё внимание на кота, понимая, что в противном случае мне придётся перевернуться на живот. Осторожно протянул коту ладонь - понюхать, ознакомиться. Черный, лишь толкнул мою ладонь крутым лбом. Видимо, пока я спал, он уже успел обнюхать меня всего и теперь считал "своим". Любоваться спящей Ириной было чревато конфузом, но вставать не хотелось. Я гладил кота, и он урчал всё громче. - А Мартын тебя признал. Он к плохому человеку не пойдёт. Проснулась... Интересно, когда она успела поправить платье? Совершенно неслышно Ирина села, плавно, как будто перетекла из одной позы в другую. - Добрый день, Лёша... - Добрый... - Я согрею чайник. Доедим пирожки и я провожу тебя до вокзала. Так же грациозно встала, и, прихватив чайник, вышла. Мартын немного поупирался, наверное, не хотелось ему, чтобы я вставал. Проводит до вокзала… а как же я попаду тогда в метро? А хочу ли я в это метро? Я вообще никуда не хочу от неё уходить. Но сколь верёвочка не вейся, а рано или поздно начнутся у меня здесь проблемы. - Ты извини, но кроме пирожков - ничего. Шаром покати. Правда есть ещё булка и варенье. Мама оставляла денег, но они почему-то быстро закончились. - И как долго тебе ещё придётся голодать? - Глупый, ну почему сразу – голодать… а друзья для чего? К Таське зайду. - Это тебя мама научила пирожки печь? - Нет, бабуля. Она такие... вкусные делает... Пальчики оближешь. У меня такие не получаются. Пока не получаются. - По-моему, эти пирожки - самые вкусные из всех, которые я пробовал. - Алёша, не могу понять, когда ты серьёзно говоришь, а когда льстишь. - Я практически не лгу. Ещё Даль сказал: - "Лестные кому-либо слова, могут быть правдивы, льстивые же - всегда ложны". Я всегда стараюсь говорить только правду - так жить легче. Не можешь сказать правду - не говори ничего. Я склеротик - совру, а потом забуду, что именно соврал, потому и не вру. - Смешной ты. Чай из-за тебя расплескала. То смешной, как мальчишка, а то вдруг такой взрослый и глаза печальные становятся. Вот, как сейчас! Я как раз в этот момент подумал о той пропасти безжалостного времени, что пролегла между нами. Почти тридцать лет. Вспомнит ли она меня? Зайцами, мы проехали на трамвае до Невского проспекта, а дальше шли пешком до вокзала. - Ирина, пожалуйста, не провожай меня дальше. Там вотчина грузчиков, грубых мужиков... Сальные шутки, мат-перемат. Короче, это место не для тебя. Давай здесь попрощаемся. Опять пауза. И только глаза... Уж не знаю, о чём говорили мои, но в её глазах - читалось сожаление, почти страдание оттого, что пришла пора расстаться. - Ты позвонишь мне из своей Москвы? - Конечно позвоню... Вот только не знаю, когда. Может, я уже завтра позвоню. А может я и не смогу уехать сегодня. - Вот, возьми, позвонишь мне, если не сможешь уехать. Или перед отъездом позвони. Я буду ждать. На ладошке лежала монетка в две копейки. Двушку я взял. Но, удержав её ладонь в своей руке, легонько прижался к ней губами. Ирина тут же отняла руку. - Ирина. Я несказанно рад, почти счастлив, что не только увидел тебя, но и познакомился с тобой. - А что мешает, чтобы быть совсем счастливым? - То, что мне надо уезжать. Спасибо тебе за всё, моя маленькая спасительница. Прощай... - Нет. До свидания! Мне очень было приятно с тобой позна... Алёша, приезжай ещё. Мне было хорошо... с тобой... До свидания... Приезжай! И ещё раз - выделила: - До свидания! Я повернулся и вошел в здание вокзала, чувствуя себя весьма паршиво. Зачем я вообще стал компостировать мозги этой милой девчонке? Мог же отойти в сторону и не преследовать её по незнакомым питерским улицам. Она – прошлое. Она даже не моё прошлое, а чьё-то ещё. Вскружил невинной девочке голову. Она же почти влюбилась... А, я? Я разве не влюбился? Влюбился, да ещё как. Втрескался по самое «не могу». Вот именно! Именно, что не могу, не имею права. Да и что я могу сделать для неё? Я даже не могу остаться в этом времени. А через тридцать лет она и не вспомнит обо мне. В театральный она, видимо не пройдёт по конкурсу, поступит учиться на ветеринара и максимум, лет через семь, она благополучно выйдет замуж. Будет преданно любить своего мужика, растить детей и лечить всякую питерскую живность, которую будут ей притаскивать в ветеринарную клинику. Этот наш роман обречён изначально. Уже через два года, она встретит меня, тогдашнего, на пляже, но даже не попытается напомнить, что мы знакомы, а может уже и сама забудет, где и когда встретились.

Глава 8

Уже кончился перрон и я, спрыгнув на рельсы, шел всё вперёд и вперёд, полностью погруженный в свои мысли. - Эй, паря! Студент? Что смотришь? Конечно к тебе, обращаюсь! На разгрузку пришел? - Я, это... - Иди к нам, у нас четвёртого не хватает... Веселей шевелись, или деньги не нужны? - Нужны... - Первый раз, что ли? Я кивнул и подошел к голому по пояс, широкому в кости, высокому мужчине в грязных, запылённых брюках, лет тридцати пяти. Продолговатое лицо, тонкий нос, глаза голубые, блондин. Если бы не папироса, небрежно приклеенная мундштуком в уголке губ, можно было бы предположить, что новгородцы писали лики святых именно с него. Рядом маялись два паренька. - Меня Тимофеем звать. Держись меня и всегда будешь при деньгах. Я опять кивнул. - Чего башкой мотаешь, как старая кляча? Язык от счастья проглотил? Хотелось курить, мои сигареты ещё ранним утром превратились в мокрую труху - размочила их невская водица. - Папироской не поделишься? Тимофей достал из заднего кармана пачку «Беломора» и щелчком крепкого желтого ногтя на большом пальце вышиб оттуда папиросу. Я взял её, дунул внутрь, выбил o тыльную сторону ладони табачные крошки, смял мундштук гармошкой и прикурил от протянутой спички. - Как звать? - Алексей. - В общем, так, Лёха. Во-он стоит наш вагон. В вагоне мешки, в мешках носки. Тряпки, они – лёгкие. Не работа, а одна лафа. Вагон гружен под крышу. Выгружаем - получаем пятьдесят ряпчиков. Работаем, пока не сделаем всё. Если есть желание и останутся силы, можно будет ещё один такой же разгрузить. Задача ясна, студент? А что, это вариант. Деньги сейчас нужны, и не только мне, но и Ирине. Мне-то всего необходим пятак на метро, а ей - дотянуть до приезда родителей. И это шанс задержаться здесь, хоть ненадолго, и ещё раз встретиться с ней, видеть и слышать её. К утру, мы разгрузили два вагона. Студенты вымотались напрочь и шли спотыкаясь. Мои мышцы тоже гудели не на шутку, но деньги приятно грели тело через ткань джинсов. Тимофей несильно стукнул меня кулаком в плечо. - А ты парень - молоток! Крепкий! Завтра приходи опять - лечиться будешь. Мышцы-то, небось болят? Запомни, зажатые мышцы лечат именно тем, чем ты их забил. Точно такими же движениями, с тем же весом. - Угу. Если смогу. - Вот увидишь, поболит и пройдёт, втянешься. - Поживём - увидим. Прежде чем зайти в метро, осмотрел себя. Вроде не грязный. Рассмотрел простенькую схему метро, нашел Горьковскую. Опустил пять копеек в турникет, прошел на эскалатор, подумав, что зря не купил сигареты в ларьке, на вокзале. Сработала постсоветская привычка - на вокзалах всё дороже, чем в городе. Здесь же, сейчас, везде по одной цене: что в Риге, что в Москве, что в Новосибирске. В вагон я зашел, волнуясь - вдруг перенесёт именно сейчас, и я больше никогда не увижу её, но доехал я без приключений. Ленинградцы охотно подсказали путь к Сытному рынку, где я купил несколько килограммов картошки и вязаную "авоську", чтобы унести покупку, хороший кусок корейки, чеснок и, самое главное - огромный букет садовых ромашек. По дороге к дому Ирины, заглянул в булочную и взял там две ароматно пахнущие, ещё тёплые французские булки по семь копеек, с продольным румяным гребешком, а заодно уточнил дорогу. Заскочил в парикмахерскую со смутным воспоминанием, что когда-то там можно было побриться. Сел в кресло к седому, как лунь мастеру. - Что угодно молодому человеку? - Мне бы побриться... - У молодого человека свидание... Я таки видел у вас цветы... Сейчас всё сделаем в лучшем виде! Пока лицо распаривалось горячей, влажной и ароматной марлей, он взбил пену. Сняв марлю, нанёс на подбородок и усы быстрыми широкими махами пену помазком. - Вы, прямо, как художник кистью! - Знаете ли... почти... Только тот... привносит нечто новое, а я это новое... удаляю... Будете бриться сами - обязательно распаривайте лицо перед бритьём! Он достал опасную бритву, помахал ей над кожаным ремнём и начал священнодействовать над моей щетинкой. Когда он на секунду оторвался от работы, я произнёс: - Надо же, почти ничего не чувствую. - Таки это же Золлингер! Старый, добрый трофейный Золлингер! Я, знаете ли, молодой человек и до войны уже имел быть парикмахером и отец мой имел быть парикмахером. Видите ли, эти бритвы я забрал в сорок пятом, в Штецине, в разбитой парикмахерской. А ви лучше помолчите. Когда я закончу свою работу, тогда я с большим удовольствием буду вас слушать. При проклятом царизме, цирюльник для того и давал клиенту солёный огуречик, чтобы тот не имел удовольствия разговаривать, да подсовывал его под щеку, чтобы кожа натянулась. Ви молодой, ви многого ещё не знаете. Я вас сейчас буду учить бриться. Запомните! Обязательно - два раза по шерсти и, таки, один раз - против. С удовольствием заплатив в кассу рубль за бритьё, попрощался со стариком, поблагодарил и освежённый, пахнущий "Шипром" вышел под высокое питерское небо. Сигареты купил в магазине "Табак" на Большом проспекте. Из того небольшого ассортимента, что был на витрине, выбрал "Золотое руно" - в студенческую пору они нравились мне своим вишнёвым ароматом. Разогнавшись по проспекту, я, было, проскочил нужный мне дом, но, вернувшись, повернул перед закрытым в воскресенье магазином "Тюль", налево. Вот тебе бабушка и Юрьев день... я же не знаю фамилию, которую носит «девушка моей мечты». Восемь кнопок звонков на косяке... Какая кнопка оживит звонок в её комнате? Я нажал самый ближний. Дверь открыла давешняя молодуха. Узнала она меня сразу. - Ой, а Ирочки дома нет. Уехала с утра к своим на дачу. - ...... - Мы с ней утром вместе из парадного выходили. К вечеру вернётся. Я стоял с этой авоськой в руках и чувствовал себя полным идиотом. И даже сказать-то нечего. Протянул букет ромашек. - Если вас не затруднит, передайте Ирине.

 

(продолжение следует)