Аркадий был рад общению с нами. Он находился в своей стихии. Да и палец в рот ему не клади. - Это ить Запорожская сечь, накажи Господь, - подытожил наши дела и разговоры Степан. Аркадий требовал, чтобы мы шли за добавкой. У него тоже были награды. Да мало кто их видел. Они, эти награды, были у него под белоснежным френчем, который был экспроприирован самим Аркадием у какого-то буржуя. Аркашка узнал, что мы знатно пели песни. И сокрушался, что его не было с нами. У Аркадия был помощник. Скромный, незаметный, и тоже в белом френче танкист. Помогал Аркашке и шофер студебеккера. А как же иначе? Иначе Аркадий не успевал бы управляться со своим поварским делом. Когда выпадало свободное время, мы вели разговоры со Степаном о жизни. Про любовь. - Любить бабу или девку, дело понятное, - рассуждал Степа. - А вот что такое любовь между нами, мужиками? - Ты меня любишь? – спрашивал меня Степан. Я пожимал плечами. - Товарищи мы с тобой и даже друзья. Война нас сдружила. Спайка у нас произошла. На войне, какой ты ни герой, какой ты ни отважный, а ить нервы не вон из того троса, что на танке. И страх, опять же, есть. Только ты о нем молчишь. Загнал его куда-то вглубь и спокоен. И все равно он с тобой, страх энтот. И руководит тобой злость к фрицам. Она, энта злость, придает человеку огромную силу. А ить я дома курице голову отрубить не мог. Степа был философом. Скоро начались бои, и мы вступили в Венгрию. Далеко еще оставалось до Балатона. Степу и моего механика, и многих других ребят убило. Где-то в Венгрии они захоронены в братской могиле. "О, сколько их, друзей хороших Лежать осталось в темноте…" Аркадий, если позволяло пространство, сидя за рулем, лихо разворачивал грузовик со своей, на прицепе, знаменитой кухней и, выпрыгнув из кабины, оповещал: - А вот и мы. Кто-то скажет: - Тебя-то и не хватало. Мы уплетали вкусную кашу с мясом, ладно приготовленную Аркадием. Механик мой говорил: "Как в лучших домах Лондона". - Во-во, ели-ели две недели, и осталось до хрена, - в тон механику выдаст кто-то из ребят. Один раз, не укатив со своей кухней в сторонку, Аркадий с помощником мыл котлы. Запел: - Вот мчится тройка, одна лошадь, по сугробам, по столбам, и колокольчик оторвался. Звени, дуга, как знаешь сам. Пел, видно, утешая свою басурманскую душу. Механик мой благодарил Аркашу за дотоле неслыханную песню, толкнув головой Аркадия в задницу. - Ошалел вовсе, - растопырив глаза и со злостью глядя на механика, изрек Аркадий. - Ведь так и утонуть можно, - отойдя сердцем , сказал Аркадий. - Не, Аркадий, вода тебя не примет. Потому как ты – святой человек. Да и без тебя нам никак. Ну, просто никак. Гудя сигналом еще издали и выскочив из-за дома, Аркадий как тут и был: - Привез я вам знатное блюдо. И едят его, это блюдо, …только эти … ну, как их зовут, людей-то этих … . Вспомнил: гурманы. Мой радист бросил: - Что это за народ такой – гурманы? - Деревня ты и есть деревня. У вас в Вологодчине все такие. И папа твой был такой. А дедушка твой был похож на твоего папу, - язвил Аркашка, задыхаясь от счастья жизни и завязывая на бантик свой белоснежный передник. - Не, Аркадий, мой далекий предок с самим Хабаровым ходил в далекие земли и выстроил там город Хабаровск. Слыхал, поди? – ответил с гордостью за своих земляков радист. - Про Хабаровск слыхал. А вот родственник твой тележного скрипу боялся. Это факт. И дальше деревенской околицы не вылазил, - Аркадий оборвал речь и возвестил, - Налетай, подешевело! Аркадий угощал всех нас тушеной картошкой с бараниной, заправленной луком и сдобренной лавровым листом. - Ароматная пища, - сказал мой механик и подошел к Аркадию за добавкой. - Быть тебе после войны, Аркадий, знаменитым поваром в лучшем ресторане всего мира. - Так и будет, - ответил Аркадий, зачерпнул "разводящим" ароматную пищу и поместил ее в котелок механика. - Ты куда столь навалил, не войдет ведь в меня, - механик смотрел в котелок и гадал, осилит или нет эту Аркашкину добавку. - Ешь, раб Божий, ешь, гвардия, наедай пузо. Скоро ведь укатите черт-те куда. Ищи ветра в поле. - Должен поспевать, на то ты наш кормилец, - сказал механик. - А вот давай поменяемся местами. Посмотрю я, как ты будешь поспевать, - ответил Аркадий и посмотрел на танки, невдалеке стоящие. - По следам находи, - задирался мой механик, сворачивая самокрутку и прикуривая. - Я кто тебе, гончий кобель, что ли? Нюх у меня дюже слабый, да и дыму от пожарищ хватает, - ответил Аркадий, заканчивая свое дело. - И где ты раздобыл, Аркадий, картошки, и в картошку, видать, засандалил целого барана? – имея удовольствие к разговору, допытывался мой механик. - Купил, нашел, едва ушел. Хотел отдать, не мог догнать, - вспоминая про картошку и снимая френч, сказал Аркадий и, ладно свернув френч, уложил его в чемодан, что находился в кузове грузовика. - Душевно прошу тебя, Аркаша. Если тебе подфартит с картошкой, не забудь в нее хотя бы еще разок поместить и барашка, уж очень сытная пища, и с ароматом, - произнес эту речь с особым чувством мой механик. - Только не забудь с барашка шкуру с шерстью устранить, - сказал механик и на всякий случай отошел подальше от Аркадия. - Первобытный ты человек, паря. И весь-то ты, если судить по твоей башке, оброс в разных местах рыжей шерстью. Пещерный ты человек, Гриня, - с напором произнося слово "пещерный" и вспоминая самых первых людей на земле, ответствовал Аркаша и спрыгнул с кузова грузовика.
