13 февраля 1986 г.
Лыжня Иванова, она располагает к раздумью. Я у отца прошу прощенья. Несколько лет назад Николай Лехто рассказал мне, что когда мой отец писал по просьбе людей прошение на помилование, людей этих освобождали из лагеря. Он умел писать такие прошения. Его ум и стиль прошения были, видимо, неотразимы. А люди некоторые сидели безвинно. Отец не любил начальников глупых и вельмож. А я запутался в жизни.
…………………………

Посидим по-хорошему,
Пусть виски запорошены.
Жили мы, прожили
Ведь не зря.

19.II-1986 г. – 42^о С. Туман.

Еще одно мое сказанье,
И летопись окончена моя.
Закончен долг, завещанный
От Бога мне, грешному.

В поезде, когда мы ехали с мамой на Север к отцу, мальчишки-беспризорники пели:

Позабыт, позаброшен
С молодых юных лет,
Я остался сиротою,
Счастья-доли мне нет.
Как умру я, умру я,
Похоронят меня.
И родные не узнают,
Где могила моя.
Только ранней весною
Пропоет соловей…

Как на кладбище Митрофановском
Отец дочку зарезал свою.
Отец, дочь и сын жили весело.
Но недолго была благодать.
Он нашел себе жену новую.
Надя-Надя, вот будет нам мать.
Жаркий день стоял. Тишина кругом.
Отец дочку на кладбище звал.
Пойдем доченька, пойдем, милая.
Ах, пойдем, попроведаем мать.

Забыл я остальные слова этих песен. Пропев эти песни, мальчишки собирали милостыню. И люди, растроганные песнями, подавали, кто чего мог. И хлеб, и пирожки, и кусочки сахару. Просили мальчишек спеть еще. Идя вдоль вагона, они пели, выжимая слезы у пассажиров, и всхлипывали сами. Славные мальчишки великой России.

20.II-1986г. -45^оC. Хожу на «токи Бернара». Душа болит о производстве, а ноги тянутся в санчасть.

21 февраля 1986 г. Торжественное собрание в клубе. Красная Армия. Народу страсть мало. В президиуме сижу. Доклад шавкает монотонно новый военпред, капитан незнакомый. Уткнувшись в бумагу, невыразительно читал, не глядя в зал. В зале шепчутся, зевают. А есть ведь хорошие мужики-докладчики. Вспомнил о былом. Названов Михаил Михайлович играл на сцене, правда, еще до войны, и в старом клубе. Мы с Зоей в «Платоне Кречете». И плясали всякие-разные танцы. Это было недавно, это было давно.

Леонтьева Валентина Дмитриевна в передаче «От всей души»:
- Здравствуйте, уважаемые телезрители и жители прекрасного северного поселка Водный. Мы начинаем очередную, юбилейную передачу. А знаете, что послужило причиной для передачи? Знаю, что не догадаетесь. Я вам помогу – песня.

25 февраля. Открылся XXVII съезд. Доклад М.С. Горбачева не оставляет сомнений на истинно Ленинскую нашу жизнь. Слезы радости меня проняли и от выступлений делегатов съезда. Ура-ура-ура. Дождался правды и справедливости.

Л.Н. Толстой: «Нет величия там, где нет простоты, добра и правды».
Теперь будет. Музы выдали стих:
Ну-ка, тронь меня своей красой, Россия.
Разбуди тоску моей души.

7 февраля. -12^оС. Пятница. С утра заширкал на лыжах, а по романтической лыжне задом наперед на бульдозере, опустив нож, приминая снег, проехал Валентин Сахаров. Это для бега коньковым ходом. Мудозвон и задрыга. Вот кто он. Эстетику лыжни испортил. Ведь есть другие места.
Переоделся дома, одел пиджак с орденами и пошел в школу. Минутой молчания попросил почтить память Сергея Моключенко. Рассказал, как встретились с Сашей Дикаревым в санитарном вагоне, как встретили День Победы. Как Иван Авдеев пел и играл на гитаре после операции. Слезы пошли у девчонок. Стыдятся слез, отворачиваются. Показал фотографию. Говорил о танковых боях. Говорил 45 минут до звонка. Заныло сердце и стало малость плохо. Вера Михайловна проводила до дверей школы и позвонила Зое, чтобы она меня встретила. В коридор зашел, а Зоя выходит из квартиры. Видно, гены брошены в меня прочные. Одна гена сердечная вовсе отменная.
Подарили школьники 9 «б» класса книгу и открытку. Спасибо. Попросил их, чтобы, где бы они ни были на нашей священной земле у памятника или обелиска погибшим, ложили цветы, хотя бы полевые, и постояли в раздумье минуту.
Потом пошел париться и на верхнем полке встретил мужика, что родился на барже на Ладожском озере при эвакуации из Ленинграда.
Мне положена медаль за оборону Ленинграда. Ценная медаль. Медаль юности. Надо оформлять документы в военкомате.
9 февраля 1986 г. -12^оС. Много народу на лыжне. СКТБ целиком, семьями. Два первоклашки запутались на лыжне, скрестив лыжи. Подошел к ним, а они обсуждают несносную ситуацию.
- Вы не тыркайте, а катите, - посоветовал им.
- Счас, дядя, поедем, - ответил курносый и в веснушках лыжник. И они покатили.
Рая Уварова и командированная с Латвии едут встречь. Посоветовал ехать им на музыкальную лыжню. Согласились. Лес и поля залиты солнцем, и на душе весело. Дымком пахнуло из трубы. Запах костра. Виктор Каюк топит баню. Воскресенье нынче. Банный день с квасом и пивом. Благодать. Отрада.

Фуку.

Начальник лагеря А.В. Дьячков. Надзиратели: Мастюков Петр Алексеевич, Сергей Ефимович Яковлев… Сафиуллин… Визенко… Дежурный по лагерю (Зона).

2-3 февраля. – 25^оC. В такую шальную погоду на лыжах не покатишь. Стынут ноги, особенно левая раненая. А лыжня ждет. Поэтическая, романтическая, эстетическая, музыкальная, она стынет от холода. Скучно без нее. Валентина Леонтьева готовит со своими трудягами-помощниками передачу «От всей души», которая будет транслироваться с поселка Водный. Примерный сценарий сложился в голове и сердце. Для меня она важна еще и потому, что из меня истечет раб.
Человек должен жить страдающим сердцем. Сердце должно быть крепким. Слоники, хрусталь, ковры, деньги, моль и пыль, слава и знатность – это мишура жизни.
Современным начальникам всех укладов не хватает таланта для разговора с простолюдинами. Ленин утверждал, что русский народ талантлив, но ленив умом. Но это - народ, а что ни начальник, то чиновник. Беда!

3 февраля. С почты принес посылку из Москвы от Клавы. Вот бы, подумалось, сосиски, а? Рюмку водки, и штук пять сосисок слопать. Закуска богов. Сосисок не прислали.
А Диана, поди, со своими пажами на охоте. Величественная баба. Встретился с ней как-то на охотничьей тропе. Вьется вдаль тропа лесная.

5 февраля 1986 г. -18^оС. Не выдюжил лежанья диванного и покатил. У факела встретил Ивана Белова. Сидит, и связал в тепле 20 красивых и полных метелок. Ребята-де со свинарника попросили. Иван из деревни родом, колхозник. В войну голодал. Ел кору с деревьев с лебедой и еще чего-то. Отец погиб на войне, а потом воевал и сам Иван.

Ирина Ивановна Писклина. По мужу – Колотий – дочь Ивана Александровича Писклина. Иван Александрович служил в Красной Армии и был делопроизводителем у Тухачевского. Большой книголюб, он подарил городу шесть тысяч книг. Живет в Новгороде с женщиной. Болеет и плохо слышит. Женщина требует, чтобы Иван Александрович ее оставил.

6 февраля 1986 г. -15^оС. Позвонила Вера Михайловна Моключенко и попросила придти на классный час.

Заканчивая сегодня, 29.1.1986 года, бег на лыжах от факела к дому, я остановился у крутого обреза к реке, очарованный увиденным. Поле, что было против меня на той стороне реки, залито сплошь зимним, еще холодным солнцем. Снег искрился, и редкие травинки, выступающие из снега, удерживали мой взор. Слева от лыжни кусты ивы в наряде куржи блеском украшали местность до сараев.
Переехав речку, остановился, и туман, поднявшись над рекой до уровня леса, от скважины Сидорова молочной пеленой уходил за поворот реки. Вчера туман был над самой речкой, прижавшись к кустам и берегу реки, он тонкой полоской, как листом пергаментной бумаги, и недвижимый, прятался за поворот реки.
Уже неделю как Н.Е. Волков в Москве.....
Классически препарировал и принес сегодня в музей полярную сову, эту редкую в наших местах птицу, Саша Тишкин. Спасибо ему.

             Саша Тишкин (Прим. ред)

31 января 1986 г. Прокатился по правой шестерке. Она местами проложена по немецкому тракту. Однообразие надоедает. С вечера, редкие и красивые в рисунке своем от безветрия, степенно, свежим полотном, снежинки устилали все вокруг.

1 февраля 1986 г. У факела встретились с Леонидом Каневым – врачом. Поговорили знатно. Культура так и прет. Так бы сказали на моей родине, подслушав наш разговор. Он пошел по правой шестерке. А начал свой путь с поэтической Ивановой лыжни. Рано утром на широких лыжах в гору шарашился охотник. Я – по его следу. Сова в сером одеянии и с чернотой на конце перьев уселась, рассматривая худыми от плохого виденья глазами меня. А я - ее. От основания клюва черные, вразлет, брови. Коричневые глаза. Тихий, бесшумный полет. Скрылась, улетая, за деревьями. К чему бы эта встреча с совой?
Поднявшись елочкой в гору, на взлобье остановился. Между великанов-сосен светилось шаром золотое солнце. Ствол сосны, весь в золоте сиянья, и сучья-руки, обросшие хвоей, усыпанные гроздьями снега, который искрился местами, веселил душу. На березки и кустарник, на их куржу, присыпало снегу. Вид был чарующий. А много ли надо, чтобы порадовать человека? Там, за увалом, в стороне солнца, обряженная золотом, расшитая серебром в красной парче, готовится весна. Придет время, и она, обливая человеческие сердца радостью, явится к нам, принеся новые надежды.
Охотник свернул на плоскогорье, к избушке, и я по лыжне, присыпанной мякотью снежинок, поскрипывая лыжами, катил, не торопясь, в лесной тишине. Под угор катил на прямых ногах, испытывая власть движения. Рисковал, конечно, упасть. Упал бы, да не горе. Зато сердцем пел. У факела слышно, как в поселке мотылями ухает компрессор. Потому как тишина. И воздух чист.
Осилил подъем с ручья и встретил Валериана Дьячкова. Поздоровались.
- Красота, - говорю, - в лесу.
- Я, - говорит, - останавливался несколько раз, любуясь видами леса.
- Не упаду? – спросил он, глядя на спуск к ручью.
- А ты тормози клином, - дал я ему совет.
Он заклинил до полспуска, потом на параллельных ногах перемахнул ручей. Я поехал.
Валериан старше меня. Войну встретил в Бресте, когда фашисты открыли огонь по их казармам. Механик-водитель танка Т-34, он сбоку сердца носит стальной осколок. С войной бывают встречи в самых неожиданных местах.

Веселья час, и час разлуки.

Было торжественное собрание в клубе, посвященное 40-летию Победы в Великой Отечественной войне. Я сидел в президиуме. Вручая мне грамоту, Волков сказал:
- Главное, Жора, здоровье, а остальное, как говорят армяне, купим.
И покупает. Он богат.
«Неблагодарность к своим знаменитым людям – есть показатель сильного народа» (Плутарх)
Иногда, катясь на лыжах под уклон, я пою песню. Песни я пою часто, потому как песня спасает меня от дум о жизни нашей. Утром, ища ногами в темноте тапочки, начинаю петь. А Зоя:
- Не рычи, люди еще спят.
Замолкаю. Вечером запою опять. А Зоя:
- Не вопи, люди пришли с работы, отдыхают.
Умолкну. Не Шаляпин я и не Лемешев, и даже не Гераська. Однако, песня просится наружу. Душу чтобы успокоить.

24.1.1986 г. По Ивановой лыжне, поднявшись по тягуну и выйдя на ровный участок, остановился послушать лес. Повезло. Вершины деревьев, что слева грядой, уходящие вдаль неведомо куда, тронул ветер, и снег с вершин стал падать, сбивая его с нижерасположенных ветвей. Шшшуууу…..Фшш….Фшш… Пошалил ветер и, уйдя за гряду леса, вовсе утих. Ветер будет вечно дуть, исполняя музыку леса, наполняя душу радостью бытия и грустью. Важно, чтобы другие это понимали.
У раненой сосны, матерой и красивой, одетой, как на маскарад, снежными комьями, остановился вновь. Кто-то ранил ее, и рану свою, плача и страдая, она покрыла янтарными потеками смолы. Защитилась от порчи. Ну и ладно. Умница. Расти и дальше, и давай потомство. Радуй человеческий глаз своей стойкостью, жизнелюбием.
Летом, в жару, она отдаст смоляной запах и запах разогретой хвои соседкам-сосенкам и тут же растущим, вытканным из белого хлопка, березам, дремлющим от настоя лесного.
Хорошо. Дремотно и тихо. Лучше много раз быть смешным, чем один раз убитым.
«Смелость – это искренность, когда открыто говоришь и о чужих недостатках, и о своих.» (А. Фадеев)

Евгений Евтушенко
Поэма «Фуку»
(На Колыме)

Опомнись, беспамятный, глупый пацан.
Колеса по дедам идут, по отцам.
Колючая проволока о былом
Напомнит, пропарывая баллон.

В джинсах любых далеко не уйдешь,
Ибо незнанье истории – ложь.
Тот, кто вчерашние жертвы забудет,
Может быть, завтрашней жертвой будет.
(Фуку – табу на имя, которое несчастье принесло)
28.I.86 г.

22 января 1986 года. Шел на подъем на лыжах, и навстречу спускается на охотничьих лыжах Иван Белов. Хотел, говорит, поставить капканы на лису. Да следов лисьих нет. В прошлом году поймал две лисы. Кто не борется, тот проиграл.

23 января. Расчищали тракторами площадь у клуба. Подумалось, для передачи «От всей души». Мистика, а все же. Прошел Иванову шестерку, катит знатно. Минус 5^о С, легкий ветер на поле. В лесу тишина и благодать. Музыкальная эта лыжня Иванова тем и хороша, что на ней вспоминается былое, когда идешь спокойно или остановишься, разглядывая причудливую фигуру, которую изобразил снег-ваятель на дереве или пне.
Когда я выписывался из госпиталя, ребята незаметно сунули в мешок еще одну, против обычной нормы, пару портянок. В г. Кирове я одну портянку постелил на табуретку как скатерть, и на ней лежал хлеб и миска с борщом, а я хлебал борщ в тишине зала для раненых и был счастлив. Потом, когда родилась Татьяна, из этих портянок для нее сшили пеленку. Мягкую, белую. Байковую. Живи, человек, и шлепай губами.
В прошлом году, оканчивая маршрут шестерки, когда самая малость пути оставалась до факела, я увидел ковер. Чудо-ковер. В разного цвета куртках гоношились девчонки и мальчишки. Живой ковер. Я поздоровался. Они тоже. Скатившись с бугра, они друг за другом убегали от факела в сторону поселка. Двое, девочка и мальчик, задержались. Девочка застегивала ремни на валенки, у мальчишки не катили лыжи. Он перегрел их у факела, и снег налип. Горе. Взял у него лыжи, растопил на газу снег. Намазал мазью, а растереть мазь было нечем. Предложил ему по другой лыжне ехать со мной. «Нельзя, - сказал.– Меня и так, видно, ждут, и Валентина Николаевна ругается». С детьми была то ли пионервожатая, то ли комсомолка с цеха. Куртка у мальчишки расстегнута, штаны опустились, рубашка вылезла из штанов, и красивый пуп смело торчал.
Я помог ему спрятать пуп, но подтянуть резинку в штанах не удалось, и он рванул под угор, одновременно толкнувшись палками. Он догнал девочку и потребовал, чтобы та шибче бежала.
- Петька, я сильнее не могу, - оглянувшись, ответила девочка.
- Нас ведь ждут, поди, мы задерживаем всех остальных, - ответил Петька, но девочку не обогнал.
Почти галантный этот Петька, подумал я, и зашуршал лыжами по своей лыжне. Ответственный парень, этот Петька.
Как-то, спускаясь с крутизны, я разинул варежку, заглядевшись на динозавра, вылепленного снегом на упавшем дереве, и упал, испортив лыжню. На подъеме меня догнали две тети, и одна из них явно была хороша по всем статьям. Сказала:
- Кто-то, упав, испортил лыжню. Я тоже была вынуждена лечь на правый бок в снег, не устояв на испорченной лыжне.
Я пропустил их вперед, сказал:
- Бывает.
А сам подумал: «Где мои тлидцать тли года, чтобы я мог сказать: «Подвинься, я лягу».

Паровоз

Что ни говори, а паровоз имеет душу. Напыжившись, он испускает с шипеньем пар из цилиндров. Так надо. Медленно начинают двигаться с противовесами колеса и двигаются шатуны. Потом, рассердившись, он пробуксует колесами, сцепка вагонов скрипнет, лязгнет и плавно сорвется с места. Машинист подсыпет под колеса песку. Гудок у него призывный, тревожный, бархатный.
Гудок вызывает раздумья и грусть. А что там, какая судьба впереди? Несгоревший уголь сластит в горле, запах этот напоминает о нелегком шахтерском труде, полном опасности.
Паровоз развеселится, красная от жара его топка бросает малиновый свет на кочегара. Он закроет дверку топки, подмигнет машинисту, дескать, двинулись, дядя. Сядет и закурит. Паровая донка непрерывно подает из тендера воду в котел. Давление пара растет, и он полнее насыщает цилиндры, убыстряя бег колес. Машинист смотрит за уровнем воды в котле и за давлением пара по манометру.
Едем. Машинист знает, что везет раненых ребят домой, в Россию, как можно, торопится. Перед границей России кто-то из ребят крикнет:
- Граница! Наша граница! Тихо, славяне!
И кто может, подойдут к окнам. Сердце защемит и перехватит горло. Слезы. Глаза моргают. Приятно и гордо в душе. И ты освободился от тревоги. Тут своя земля и свой великий многострадальный народ. Народ, ленивый умом, но талантлив и терпелив.
А вот и есенинские березки. Машинист четыре раза прогудит, и звук гудка совсем иначе воспринимается. Как победный зов, как голос надежды. Как итог выстраданного, но радостного в сути своей. Траурным звуком он долетит до многих могил, извещая о новой, еще неизвестно как сложившейся жизни для многих, кто жив.
Вам, ребята, схороненным в закордонных землях далеко от России, предназначен этот гудок и наша вечная память. Мы будем справедливы и умны, заботясь о грядущей истории вашей и своей. Право на справедливость священно. Вперед, друзья, в новую жизнь!

19.I-86 г. Воскресенье. Проводила в три часа на автобус Татьяну. На обратном пути встретила Наташу Красовскую – Лычакову. У нее двое маленьких деток. Кате 2 года будет и Васе – 1 год. Хочется на работу ей. Но работник культуры в основном работает вечером. Не знает, что делать. А дети, видать, шаловливы. Разговаривает с отцом своим по телефону, он был проездом в Ухте, а они одни остались на кухне. Слышу, говорит, закричал Вася. Договорив с отцом, бегу на кухню. И – ужас! Катя залезла на скамейку, из бутылочки льет молоко на Васю сверху, на голову. На мои возмущенные слова «Что ты делаешь, Катя?» она спокойно отвечает «Не кичи» (не кричи) и льет дальше.
(Выделенная курсивом запись выполнена Зоей Ивановной).

Андрюшка и Олежка мечтают сделать дельтаплан с мотором и приделать к нему трехколесный велосипед, чтобы садиться на три точки опоры. Великолепно!
А.М. Горький: «Человек растет в действии. Мы видим, как выправляет людей физическая культура».
«Боритесь, как Ленин, и, как Ленин, вы победите».
(Из кино о Ленине).

В 1945 году 24 июня состоялся парад Победы. На приеме в Кремле Сталин сказал: «Я пью за великий русский народ, который мог сказать: «Уйдите от власти. Вы не оправдали нашего доверия».

Ни сна, ни отдыха измученной душе.

Георгий Евгеньевич Смирнов в ту далекую пору был главным врачом больницы. Мое контуженое ухо заболело. Он одел на лоб круглое зеркало с дыркой, вставил в мое ухо мундштук, и во второе ухо тоже, осмотрел. Осмотрел мое горло, а потом большим и указательным пальцами взял меня за горло. Я отстранил его руку. После войны я не носил галстука, не застегивал ворот рубашки, не носил кашне. Все из-за горла.
В окопе я оказался один и встретился с фаустником. Я нажал спусковой крючок нагана, прицелившись в фашиста, но выстрела не было. В руках у фашиста ничего не было. Завязалась борьба, и он стал меня душить, свалив в окопе. Он был и старше меня, и сильнее. Звон и стук в голове я почувствовал. Не помню, сколько я пролежал. Но я знал, что я живой. Серая пелена застилала все вокруг. Левой стороны тела я не чувствовал. Правая нога и рука шевелились. Постепенно угадывались стенки окопа. Повернув голову влево, я увидел рыжие волосы на голове. С трудом я спихнул с себя труп. Отдышавшись, я пошел вдоль окопа, плохо соображая и качаясь из стороны в сторону. Любопытство одолело меня, и я вернулся. За волосы я поднял голову и увидел хрящи горла. Я не утверждаю, что я зубами разорвал горло фашисту, потому что я был без памяти. Но кто тогда мог перегрызть ему горло? Видно, в предсмертной агонии я это и сделал. Инстинкт сохранения жизни. Нижний зуб-резец у меня был слегка сколот. Это я обнаружил позже. Молодость быстро восстанавливает силы, и хныкать незачем. На войне, как на войне. Каждому - свое. С другими ребятами бывало и похуже.
«Не пылит дорога, не шумят кусты. Подожди немного, отдохнешь и ты».
Вспоминаю о былом и, если бы я начал жизнь вновь, я бы не хотел изжеванной, тяжелой жизни моего детства и начала юности. Я горжусь, что меня родила русская женщина, моя мать. Она тоже прожила нелегкую жизнь. А война? Каждый должен идти и защищать Родину-мать. Я горжусь, что мальчишкой, как и многие мои сверстники, защищал свой народ, свою Родину от фашизма. Я защищал страну от извергов в человечьем обличье. Я не был героем. Воевал, как мог, и совесть моя чиста перед народом. Советская армия, изгнав с нашей территории врага, освободила Европу от фашизма, спасла цивилизацию. Значит, и я спасал цивилизацию, помогая людям жить. В жизни я не был идеалом, да и не мог быть. Я был и есть мечтатель, фантазер и даже мистик. Не везло мне в смерти, не везло в любви.
Не бойся врагов своих. В лучшем случае, они тебя убьют, не бойся друзей своих, в лучшем случае, они тебя предадут. Бойся равнодушных, по молчаливому согласию которых на земле существует предательство и убийство.

Надумал я организовать дружину по охране природы. Пошел к Назаренко. Виктор сказал, что без согласия горисполкома такие дела не решить. Кузнецов Сергей получил такое разрешение, и были выданы мужикам удостоверения. Человек двадцать мужиков, все фронтовики и члены партии, составили костяк дружины. Задача была одна - добиться, чтобы в реке было много рыбы, а в лесу - птицы и зверя. Мы делали выезды по дороге и по реке. Баян Яковлевич Липский был в Москве и каким-то образом профессору Банникову рассказал про нашу дружину. В результате в журнале «Охота и охотничье хозяйство» была напечатана моя статья про дружину.
Терентьев Феодосий с Михаилом Шило (Феодосий был начальником рыбинспекции, а Шило - рыбинспектором) весной убили лося. Мы по всем правилам оформили акт о браконьерстве и через начальника милиции, Сысоева Ивана Ивановича, отправили документы с Кузнецовым Сергеем в Сыктывкар, который поехал туда на республиканский слет дружинников.
Короче, меня вызвали в горком партии, и я рассказал о работе дружины и обо всем, о чем счел нужным сказать. Алексей Терентьев - председатель общества охраны природы сказал, что Воробьев Иван Титыч, первый секретарь горкома, хотел меня посадить. А браконьеры хотели меня убить. Вот тебе и жизненная активная позиция. Прошло время, Феодосий запил, его лечили от пьянства. Но тщетно, и тогда сняли с работы. Он утонул, будучи пьян, когда проверял сети. А мужик он был толковый. Фронтовик, майор, имел ордена и медали. Не будь Воробьев чиновником, этого могло и не случиться.
Прошло восемь лет. Мы с Ростовщиковым сидели на скамейке крыльца, и он сказал, что меня хотели убить, но пожалели моих маленьких детей. Схватил меня за горло. Сидел он от меня слева. Молнией сработала мысль - ударить его в печень, и он нагнется. Параллельно сложить ладони и сильно ударить по шейным позвонкам. И сразу - смерть. Молнией я отказался от этого и ушел домой.
После посещения горкома дружина распалась. А Волков Н.Е. сказал: «Не стоило ломать копья».

Случайные встречи

Очень давно, когда мы еще жили на ул. Первомайской, рядом выстроили баню. С парнем я парился на верхнем полке. Он рассказал, как из блокадного Ленинграда мать его и многих ленинградцев везли на барже по Ладожскому озеру в эвакуацию. Немцы бомбили. И в это время родила его мать. Завернуть, говорит, меня было не во что, и люди дали простынь. Изредка, прошло уже три десятка лет, я его встречаю в поселке. Он уже здоровый мужчина, но как звать по фамилии и имени его, не знаю.
В пятницу, 11 января 1986 г., я подарил в парной веник Ивану Попову. Одевшись, мы вышли из бани и наладились домой. Иван сказал:
- Проблема, Жора, у меня существует.
- Какая? - спросил я и даже остановился, внимательно вглядываясь в Ивана.
- По телику сегодня две серии фильма про басмачей, и не остается время сбегать за бутылкой.
- Трудно стало жить, Ваня. Ведь жена за бутылкой не пойдет.
- Нет, не пойдет, - ответил Иван озабоченно, и посмотрел на магазин, мимо которого мы проходили.
Магазин алкоголем еще не торговал. «В жизни столько кошмарных хлопот»,- подумал я, а Ивану ответил:
- Я, Ваня, тебя понимаю, ведь сердце мое не камень.

Опять в бане.

Я знатно попарился, постоял под холодным душем и сел на лавку отдохнуть. Услышал:
- Гришка пил в пивной вермут. Его вызвала на улицу баба и ударила по роже кирпичом. Гришка залился кровью.
Семен Сурогин:
- Это была не кровь, а вермут брызнул из Гришкиной рожи.
Как бы сказали на моей Родине, а там же родился и Чайковский - знаменитый композитор: «Высказался, и музыка не сыграла». Я вспомнил, как, совсем маленького, меня, поместив на коленях, парила бабушка, приговаривая:
- Ножки, ходите, жопку носите.
Взрослый человек, если он устал от жизненных проблем, душой должен вспоминать, и почаще, свое детство. Везде и всюду присматриваться к детям - станет легче на душе.
Я был командиром дружины по охране общественного порядка. Кузнецов Сергей был начальником штаба. Дружина располагалась в старом добром клубе, в комнате, где раньше была парикмахерская. Я зашел проверить, как идут дела. Ребята были на дежурстве, и с ними был Володя Перфилов, лейтенант, участковый милиционер. Высокого роста, стройный, он имел красивые черты лица, был спокоен и рассудителен. В глазах его была чуть заметная грусть и усталость. Был он малоразговорчив, знал приемы самбо и учил нас, как применять эти приемы на деле.
Поступил вызов - сожитель выгнал из квартиры свою зазнобу с сыном. Было начало зимы, и выпал первый снег. Домик этот, маленький, одноэтажный, принадлежал совхозу «Водный». Женщина в одном платье и мальчишка в рубашке стояли на крыльце. Мы постучали в дверь. Никто не отвечал. Мы предупредили, что пришла дружина. Ответа нет. Тогда я подошел к окну. Встал на завалинку, и створки рамы открылись. Внутренние створки открыл мужчина, и тут же плотницким топором замахнулся и ударил. Я отскочил и упал. Топор он вогнал в раму окна и стал его, расшатывая, доставать. Я встал на завалинку, схватил мужика за руку и, оттолкнувшись ногами, выдернул мужика из окна, и мы оба упали. В штабе дружины он сказал, что он пехотный разведчик, что у него много орденов и медалей, и что он отсидел в лагере.
- Я тоже разведчик, только танкист, - сказал я, и врезал ему кулаком пару раз по морде.
Перфилов стал составлять протокол, а топор был как вещественное доказательство.
- Не надо протокола, - попросил я Володю, а мужику сказал, чтобы его души не было в поселке. Он исчез.
Потом оказалось, что Володя вовсе не Перфилов. Он жил на Украине. Немцы убили его мать и отца. Володю взяли добрые люди и дали ему свою фамилию. Прошло много лет, и брат Володи, кандидат медицинских наук, живущий в Ленинграде, подполковник, разыскал Володю. Он взял свою родную фамилию. Стал работать начальником вневедомственной охраны в г. Ухте. В звании майора он уехал с семьей куда-то в Россию.

У меня нет Энциклопедии, Хранилища файлов и визиток друзей. Где все это подевалось? Оно же было!

Тест

Они вдвоем добрались до своих. Эту историю рассказывал лейтенант, когда сержант, подлечившись в санбате, служил почтарем. Он принес нам письма с Родины и, раздав нам бумагу, ждал, когда мы напишем письма-треугольники домой. Его лечили, но блеск в глазах и улыбка в концах губ осталась. Мне приходилось видеть и других ребят после контузии и подверженных шоковому состоянию. Но молодость быстро помогала им, хоть и не совсем, но справиться с недугом.
16 января 1986 года. После продолжительных морозов сегодня прошел по шестерке. – 13^оС. Тридцатилетнюю сосну обвила молоденькая березка. Елка, вся покрытая снегом, как саваном, пикой устремилась вверх. Сосны покрыты пушистым снегом, как мазками хлопка, и оттого выглядят величественно. Могуча и прекрасна тайга в зимнем убранстве, с востока лиловый свет переходит в синеву неба и ...щемящая сердце тишина.
Вдруг с вершины до самого низа плавно закачалась березка, передавая поклон соседке, березке уже взматеревшей, и плюшевым бисером стал осыпаться снег, бесшумно ложась на белую постель.

                                   

Приехали в деревню, и я разыскал Бориса. Поговорили, а дядя сержант, с которым вел разговор мой механик, был помощником у Бори. Сержант этот, их тех русских людей, которые всей жизнью приучены выполнять любую работу без суеты и с усердием, был необходим для Бориса и как наставник.
Мы двинулись на исходные позиции, и Боря сказал:
- Счастливого пути.
Борис был из семьи интеллигента. Отец его то ли архитектор, то ли художник. Боря был легко раним, принимая многое к сердцу, и был честен, откровенен и прям. Чувствуя вину свою, он тяжело переживал ее, и краска заливала его щеки. Не посолив как-то кашу, он просил извинения у ребят. Танкист один сказал Боре: "Сам бы жрал такую кашу". С танкистом этим беседовали, да так, что у него дрожали ноги в коленях. Ребята понимали Борькину душу и оберегали ее от травм. Мы вступили в бой и провели его как обычно. Горели наши танки, убивало, и горели ребята, а бригада шла вперед и только вперед. Был я в ту пору командиром взвода разведки. И до меня, и после меня были командиры разведки, и ничем особым мы не отличались. Только знали все, что в разведке шансов на жизнь поменьше, чем у остальных. Да, может быть, награды получали разведчики немного другие, и хлопали им в ладоши посильнее. И все.
Воевали мы на американских танках "Шерман" или М4С. Машина дрянная. Бывало, сидим клиренсом на пахотной земле, а тридцатьчетверки мимо летят, и зависть берет. Даже малый миномет был в башне, но мин не было. Была и сильно воющая сирена, но механики и мы, командиры, редко ее включали во время боя - забывали. Слова из песенки про этот танк:
«М4С толку мало и высотою до небес».
Была сложена целая песня про этот танк, да я уже не помню.
Хоронили как-то танкистов. Старшина привез лопаты. Отмерил шагами квадрат могилки и каблуком оставил по углам отметки. Документы и пистолеты с ребят снимают и укладывают в братскую могилку. Закапывают, три раза выстрелят в воздух, салют, значит, устроят. Кто ты и как фамилия - неизвестно. К столбику прибьют звездочку, взятую у технарей, оставят пустую гильзу, на столбик оденут шлем. Поплачут, положив голову на плечо рядом стоящего товарища. И все. Если еще есть танки- идут в бой, если нет танков - ждут, когда эшелон придет из России. И все повторяется. Я должен был быть убитым много раз. Подфартило. Степан, донской казак и мой товарищ по войне, говорил: "Другой раз ты, Гошка, заведешься с полуоборота, накажи Господь. Однако, совестливый ты. Уцелеешь - живи по совести, да меньше психуй".
Уцелел я, Степа, да только по совести в наше время не проживешь. В сделку приходится с совестью входить. И не моя в том вина, а наша беда. Причин тут немало.
Танк у лейтенанта подбили, и он горел, стоя над немецким окопом. В окопе он встретился с сержантом, помощником механика-водителя, из соседнего экипажа. Сержант хохотал, не закрывая рта. Стало ясно, что сержант сошел с ума. Лейтенант ударил сержанта наотмашь по левой щеке, а потом и по правой. Сержант перестал смеяться, зарычал. Спросил: "За что бьешь, сука?» До этого стеклянные глаза сержанта и идиотская улыбка пропали. Сержант схватил лейтенанта за грудки и стал трясти. Лейтенант понял, что сержанту стало удобнее жить и что надо побыстрее выбираться из окопа. Появись немцы, из автоматов они бы сокрушили обоих. Стоять в полный рост в окопе нельзя, и поэтому лейтенант присел на корточки и заставил сержанта сделать тоже.
Успокоившись, сержант стал понимать, что от него требуется. Нужно было перескочить через дорогу, а немцы из пулемета обстреливали дорогу вдоль. Лейтенант отошел с сержантом вглубь окопа и потребовал, чтобы сержант в несколько прыжков перебежал дорогу. Сержант отказался, испугавшись. И тогда лейтенант направил в него пистолет. Сорвавшись с места, сержант перескочил дорогу, а немец из пулемета поздно выстрелил. Перескочив дорогу, в окопе сержант стал рычать и прыгать как обезьяна. Лейтенант пригрозил ему пистолетом и тот успокоился. Выждав время, перескочил дорогу и лейтенант.

Вот на таком типе боевых машин я воевал.
Американский танк Шерман М4.

Шерманы в Берлине

                                                                       Г.Н. Панин

                                                               СУДЬБА И ЖИЗНЬ
                                                                

                                                                      или что я помню
 

                                              

Пожилой сержант-пехотинец, весь сверху до низу ладный и при вычищенном автомате, протер котелок и спросил:
- А чем кормить станет танкист?
- Значит, так, - загибая пальцы правой руки, отвечал мой механик, - первое - устрицы с подливом; второе, как их, ну... вроде шрапнели... фрикадельки значит опять же в соусе. На третье кофею не будет, потому как от кофею одно расстройство в желудке, а сладкий чай.
Мы с пехотным лейтенантом сидели на бревнах, курили, и он сказал, что часть ихняя не выполняет задачу, не может выбить немцев из первой линии траншей.
- Потери большие. А ваши коробочки горят. Но сейчас подтянули артиллерию, подошли самоходки и утром обещали авиацию.
- Морду-то наверно не мыл с начала войны, - сержант вел разговор с механиком.
- Некультурный ты, дядя, человек, - ответил механик и посоветовал, - ты бы лучше ложку-то обтер, а потом уже зачал хлебать.
- Не учи ученого, чумазый черт.
- Однако, ты, ко всему, и груб, дядя. Воспитательная работа у вас находится на жидком уровне, дядя.
- А ты переходи к нам в воспитатели.
- Я бы всей душой, да не отпустят меня.
- Экой незаменимый.
- В разведке я, дядя, состою.
- Врать-то ты здоров. Неужто на этой железине в разведку ездишь?
- На этой самой и ездим.
Капитан пехотный приехал на студебеккере, в кузове которого были мешки с крупой, ящики, туша мяса и другое нужное для жизни имущество. Мы отцепили кухню, а Боря сказал "До свидания". Я опять сидел на броне и, набив трубку табаком, раскурился и сунул механику в зубы. Так, покуривая одну на двоих трубку, и катили. Остальные ребята, высунувшись из люков, поглядывали, озираясь вокруг и изучая местность. Когда местность знакома, веселее воевать.
Прикатили и поставили танк в капонир. Я доложил старику, что кухня на месте.
Командир батальона (старик) недавно стал командовать батальоном. До этого он был командиром роты. А когда комбата ранило и его отправили в госпиталь, этому старику присвоили звание капитана и он, проткнув в погонах дырки и укрепив звезды, стал комбатом. Мне в ту пору было 22 года, а комбату лет 25-26. И комбатов мы звали стариками. Все они знали прекрасно нашу жизнь, зря глотку не драли, не фордыбачили, и были нашими друзьями по войне.
Захотелось есть. У танка бросили два ящика, а на них - кем-то и где-то снятую дверь, застелили немецкими журналами и газетами. Соседний экипаж приладился к нам в круг. В каждом танке есть небольшой запас продуктов. В ведре кипел чай. На стол уставили американскую тушенку, заплесневелую колбасу обтерли тряпицей и обдали кипятком, галеты, буханка хлеба, сыр, сладкие консервы.
- Можно сварить и похлебку, - сказал и развернул мешочек с макаронами соседний механик. - Есть и лапша, и крупа, и горох.
- Такое блюдо будет называться «Оноре-де-ля-пуп», - сказал я, и все грохнули смехом.
- Ну, да все Онегины и Ленские на Руси говорили на французском, - заметил лейтенант.
- А по-ресторанному такое блюдо называется солянка сборная, - сказал лейтенант.
- 3…а, - сказал мой механик, - это название народное.
Все перестали жевать, давясь смехом. Чай был крепок и сладок, и все пили с наслаждением, откусывая кусочки соленых галет.
Можно было после чая и спеть песни. Но всех офицеров вызвали к комбату. И, еще когда ночь, но еще не утро, мы колонной в двадцать танков, всем батальоном, мерно шлепая гусеницами, без огней, двинулись из деревни.

Проба титульного листа книги воспоминаний

Таким я выгляжу в настоящее время.

Здесь я попробую начать публикацию своих воспоминаний о годах детства, юности, о войне и послевоенной жизни.

Рожден в 1923 году. Воевал. Хочу поведать свою историю.