До 22-00 6 июня прямо на главной площади страны (и в прилегающем к ней ГУМе) происходит традиционная выставка-продажа книг и др. печатной продукции. В этом году мероприятие, наконец-то, существует без пандемийных ограничений, и тем не менее количество участников (по крайней мере точно в таких секциях как пресса, антиквариат, комиксы) заметно сократилось, что не бросается в глаза благодаря площадкам для интересных спикеров. Остается только надеяться, что будет что-то интересное и в следующем году!

Среди букинистического развала попадались и интересные антикварные книги. Только было страшно спрашивать их цену.

В выставочном Выставочном зале фонда Андрея Чеглакова на Пречистенке до 16 января показывают работы художников, вдохновившихся самым знаменитым символистским произведением - "Цветами зла" Бодлера. Это не выставка иллюстраций, а скорее творческих интерпретаций знаменитого сборниках стихов (часть из них была создана современными художниками специально для данной экспозиции). Книжную графику таких мастеров как Матисс можно полистать на мультимедийных экранах.

Само пространство свободное, светлое, располагающее к внимательному просмотру и фотографированию. Дружелюбный сотрудник провел для моей компании что-то вроде мини-экскурсии. При это визит абсолютно бесплатен.

Литографии Одилона Редона к "Цветам зла". 1923 г.

Прижизненный перевод И.В. Гете "Фауста", выполненное А.А. Фетом.

Антикварное прижизненное издание 1880-х гг, созданное в издательстве А.Ф. Маркса, и посвященное им великой княгине Марии Павловне. С иллюстрациями с гравюр Энгельберта Зейбертца.

Прорвавшись сквозь толпу, я заскочила на выставку знаменитого пейзажиста

В Инженерном корпусе Третьяковской галереи до февраля 2019 года будет проходить выставка, посвященная знаменитому художнику XIX века, русскому греку

А. Куинджи. Несмотря на то, что работы мастера давно стали классикой - это всего лишь третья ретроспектива мастера, и первая в XXI веке. Собрано 180 произведений из 24 художественных собраний (большинство из коллекций Русского музея и, конечно, самой Третьяковки), позволяющие увидеть разные версии работ, вариации.

Здесь, переходя из зала в зал можно любоваться завораживающими полотнами, пронизанными идеями вечного пантеизма и силой авторского индивидуализма. Организаторы систематизировали их таким образом, чтобы, например, можно было самому выбрать для фото наиболее понравившуюся версию "Березовой рощи" или "Ночи на Днепре". Не менее интересны и все без исключения миниатюрные эскизы. А ещё там показывают лиричный познавательный мультфильм.  Из недостатков только мо совершенно субъективное недопонимание названий некоторых залов, придуманных сотрудниками ГТГ.

А Куинджи прекрасен. Хочется процитировать стихи М. Волошина, которые были на выставке:

Портрет художника работы Крамского 

Притяжение земли
 

Поль Эми́ль Шаба́с, иногда на русском Поль Шаба (фр. Paul Émile Chabas ; 7 марта 1869, Нант — 10 мая 1937, Париж) — французский художник, иллюстратор.

Вадим Гарднер

Рождество

Глубокий сон вокруг... Вот медный купол блещет..
Меж синих вспышек мглы все гуще снег валит,
И дальний колокол тревогою трепещет,
От вести сладостной спокойствие дрожит.

Евангелье земле — рождественский сочельник,
Мерцаешь тайной ты суровым декабрем;
В подставках крестовин мертвозеленый ельник;
Деревья в комнатах осыплют серебром.

Торжественно, тепло вокруг свечей зажженных,
И личики детей, как елочка, светлы;
А в окнах блеск огней, чудесно отраженных...
Светло! И взрослые, как дети, веселы.

Так нежно небо зацвело,
А майский день уж тихо тает,
И только тусклое стекло
Пожаром запада блистает.

К нему прильнув из полутьмы,
В минутном млеет позлащеньи
Тот мир, которым были мы...
Иль будем, в вечном превращеньи?

И разлучить не можешь глаз
Ты с пыльно-зыбкой позолотой,
Но в гамму вечера влилась
Она тоскующею нотой

Над миром, что, златим огнем.
Сейчас умрет, не понимая,
Что счастье искрилось не в нем,
А в золотом обмане мая,

Что безвозвратно синева,
Его златившая, поблекла...
Что только зарево едва
Коробит розовые стекла.

Последняя любовь — последняя страница
С насмешкой горькою в отрывистых строках.
Душа моя, душа — замученная птица
У мальчика жестокого в руках!
О, если б тот, кто мне надел венец из терний,
Хоть понял бы красу осенних грустных дней,
Хоть видел бы зари осенней свет вечерний
В горении любви непринятой моей.
Но только блеск утра, но лишь грозы зарница
Для юных дерзких глаз прекрасны на земле.
Душа моя, душа — замученная птица!
Последняя любовь угасла в серой мгле.

Чуть слышно и робко она говорила,
Стыдливость румянцем лицо ее жгла:
«Я первой любовью тебя полюбила,
Я душу живую тебе отдала.
И если подашь ты мне сильную руку,
Я буду навеки подруга твоя.
На радость, на горе, на смертную муку
Пойду за тобою бестрепетно я». —
Напрасны стыдливые, робкие речи:
Другая прошла, не сказав ничего,
Блеснули пред ним обнаженные плечи,
И руки нагие коснулись его.
Мелькнуло желанье в изменчивом взоре,
Горячая кровь закипела сильней —
И слепо на смерть, на позор и на горе,
Как раб бессловесный, пошел он за ней.

В твоих глазах волнуется Нева,
И в них туман, как будто дым табачный.
Я полюбил тебя за книжные слова
И запах кожи, легкой и прозрачной.
Как Петербург еще недавних дней,
Ты мне несешь свое воспоминанье.
Аничков мост, и силуэт коней,
И всадников железных содроганье.
А там зима. И в мытнинской глуши
Огромный дом и небо, будто чаша.
Ночь. Тишина. Как чудно. Ни души.
И город весь как бы усадьба наша.
Чего же ты волнуешься, душа,
И мечешься в такой тоске и боли?
О, Боже, Боже, если б Ты решал
Все наши споры не на бранном поле.
1910

Мы встретились с нею случайно,
И робко мечтал я об ней,
Но долго заветная тайна
Таилась в печали моей.

Но раз в золотое мгновенье
Я высказал тайну свою;
Я видел румянец смущенья,
Услышал в ответ я «люблю».

И вспыхнули трепетно взоры,
И губы слилися в одно.
Вот старая сказка, которой
Быть юной всегда суждено.

27 апреля 1893

Чиста любовь моя,
Как ясных звезд мерцанье,
Как плеск нагорного ручья,
Как белых роз благоуханье.
Люблю одну тебя,
Неведомая дева,
Невинной страсти не губя
Позором ревности и гнева.
И знаю я, что здесь
Не быть с тобою встрече:
Твоя украшенная весь
От здешних темных мест далече.
А мой удел земной —
В томленьях и скитаньях,
И только нежный голос твой
Ко мне доносится в мечтаньях.
29 сентября 1898

О, девочка моя, твои слова так скрытны,
Но я в глазах твоих все тайны уловлю.
Я твой подвижный стан, прямой и беззащитный,
Так радостно-светло, так ласково люблю.
Когда к твоей руке я тихо прикасаюсь,
Заметила ли ты, — все переходит в сон?
Тобою я давно безмолвно восхищаюсь,
Девичеством твоим лучисто осенен.
Пока — молчали мы, но раз мы были рядом.
Ах, что-то и влекло, и отстраняло нас,
И долго я смотрел любующимся взглядом
В сиянье темное твоих лучистых глаз.
И вдруг твой взор поймал, так нежно заблестевший,
Как будто вся душа, дрожа, в него вошла,
Но вмиг смутилась ты, стыдливо покрасневши,
И вновь потухший взор поспешно отвела.
О, девочка моя, мы связаны тем взглядом,
Заметила ли ты, — все переходит в сон?
Я навсегда хочу с тобой остаться рядом,
Девичеством твоим лучисто осенен.
Сегодня вечером, когда наш знак прощальный —
Прикосновенье рук я ласково продлю,
О, девочка, пойми, что я душой печальной
Тебя и радостно, и ласково люблю.
1905

Я доживу до старости, быть может,
И не коснусь подножки самолета, —
Как будто он не мною прожит —
День торжества над Тягою земной!
Я доживу до старости, быть может,
Не видя сверху башни — ни одной!
И вниз земля не уплывет от взора,
И не забьется сердце в такт мотору,
Надоблачного не увижу кругозора,
Ни на миг от земли не оторвусь...
Какая грусть, Боже, какая грусть!

Овальное озеро с балетным льдом.

Заснувшая мельница и мельника дом.

Раскидистый дуб седоволосый страж.

Вечернего неба злато-синий витраж.

Моя мечта, о как бездомна ты,
Ночной бессонницы сестра —
Скиталец месяц, друг наш, в комнаты
Скользит по бархату ковра.
На стекла, стужей приморозило,
Коронами литой хрусталь,
И словно меркнущее озеро —
В углу чернеющий рояль.
Играть, читать на память строфы ли,
Где ты и я в былом огне,
Чтобы увидеть наши профили
На этой стынущей стене.

Тебе, о нежная, не до моей цевницы.
Лишь одному теперь из-под густой ресницы
Сияет ласково твой темный, тихий взор,
Когда над нивами сверкает хлебозор,
И ночь исполнена тоской и вожделеньем.
Вчера, едва заря померкла над селеньем,
И месяц забелел из голубых глубин,
У ветхого плетня, в тени густых рябин,
Я вас подслушивал, ревнивый и печальный.
Мерцали молнии, и отзвук песни дальной
Томился, замирал. А я, боясь дохнуть,
Смотрел, как томно ты взволнованную грудь
Его лобзаниям и ласкам предавала,
Безмолвно таяла, томилась и пылала...
Как нежно пальцами его лицо брала,
Смотря ему в глаза. Какою ты была
Зараз и царственной, и страстной, и стыдливой.
Шептали юноши завистливо: «счастливый!»
И долго голос твой во мраке слышал я:
«Вот губы, плечи, грудь... целуй, твоя, твоя!»
1906-1909

Я люблю и пою про весну, про весну,
Я тону и иду в глубину, в синеву.
Пусть иду я ко дну, но люблю я одну,
ТУ, мою — лишь засну, не мою — наяву.
Увлекай, уверяй, расцветай, милый Май,
Милый облик не мой, и она не моя!
Лишь во сне я весной, лишь во сне край мой — рай,
Лишь во сне вижу я поцелуев роя!
Я люблю и пою про весну, про весну,
Я тону и иду в глубину, в синеву,
Пусть иду я ко дну, но люблю я одну,
Ту, мою — лишь засну, не мою — наяву.

Моя любовь — как странный сон,
Предутренний, печальный...
Молчаньем звезд заворожен
Ее призыв прощальный!

Как стая белых, смелых птиц
Летят ее желанья
К пределам пламенных зарниц
Последнего сгоранья!..

Моя любовь — немым богам
Зажженная лампада.
Моей любви, моим устам —
Твоей любви не надо!

1910

Ничего от милой не прошу,
Ни любви, ни ласки, ни участья:
Я одним с ней воздухом дышу —
Разве это не большое счастье?

Никогда я милой не скажу,
Как нужны мне ласка и участье:
Я в одной с ней комнате сижу —
Разве это не большое счастье?

Ни во сне — клянусь — ни наяву
Я не ведал с милой сладострастья:
Я в одном с ней городе живу —
И не надо мне иного счастья.

1915

Нынче ночью кто-то долго пел.
Далеко скитаясь в темном поле,
Голос грустной удалью звенел,
Пел о прошлом счастье и о воле.

Я открыл окно и сел на нем.
Ты спала... Я долго слушал жадно...
С поля пахло рожью и дождем,
Ночь была душиста и прохладна.

Что в душе тот голос пробудил,
Я  не знаю... Но душа грустила,
И тебя так нежно я любил,
Как меня когда-то ты любила.

Скажите мне, что может быть
Прекрасней Невской перспективы,
Когда огней вечерних нить
Начнет размеренно чертить
В тумане красные извивы?..
Скажите мне, что может быть
Прекрасней Невской перспективы?..

Скажите мне, что может быть
Прекрасней майской белой ночи,
Когда начнет Былое вить
Седых веков седую нить
И возвратить столетья хочет?
Скажите мне, что может быть
Прекрасней майской белой ночи?..

Скажите мне, что может быть
Прекрасней дамы петербургской,
Когда она захочет свить
Любви изысканную нить
Рукой небрежною и узкой?..
Скажите мне, что может быть
Прекрасней дамы петербургской?..

...Не может сердце жить изменой:
                    Измены нет — любовь одна.
                                                                           1896

Душе, единостью чудесной,
         Любовь единая дана.
Так в послегрозности небесной
         Цветная полоса — одна.

Но семь цветов семью огнями
         Горят в одной. Любовь одна,
Одна до века, и не нами
         Ей семицветность суждена.

В ней фиолетовость и алость,
         В ней кровь и золото вина,
То изумрудность, то опалость...
         И семь сияний — и одна.

Не все ль равно, кого отметит,
         Кого пронижет луч до дна,
Чье сердце меч прозрачный встретит,
         Чья отзовется глубина?

Неразделимая нетленна,
         Неуловимая ясна,
Непобедимо-неизменна
         Живет любовь, — всегда одна.

Переливается, мерцает,
         Она всецветна — и одна.
Ее хранит, ее венчает
         Святым единством — белизна.