Я сейчас вдруг поразился одной вещи насчет двух моих любимых писателей - Рэя Брэдбери и Эдгара По: Брэдбери, очевидно самый благополучный из больших американских писателей XX века, жизнь которого наполнена всяческими радостями, достижениями и огромной взаимной любовью жены, создававшей ему все условия для творчества в течение почти шестидесяти лет, развивал в своих работах типично "эдгарпошные" мотивы и дружил с мрачным эксцентриком Чарльзом Аддамсом, а ведь жизнь По почти сплошь состояла из невзгод, лишений и трагедий. Какая это, все же, удивительная вещь - творческая преемственность...

 

 

Хотя одна деталь их биографий бесспорно совпадает - то, как беззаветно их любили жены.

     Как-то раз я собирался съесть яйцо, и вдруг поразился совершенству его формы. Я рассматривал его в солнечном свете, поворачивая и так, и эдак - оно было идеально симметрично с обеих сторон, и тогда я решил, что, раз уж я его съем, избавив таким образом мир от этого немыслимого совершенства, я буду должен обязательно возместить его - так или иначе.

     Все же, странная штука - моя жизнь. Иногда что-то такое хорошее, человеческое вроде само в руки просится, но я как будто чувствую - не мое, значит низзя. А собственно, почему? Потому что душа не просит. А вот чего просит - то не дается. Хотя, казалось бы, чего проще? Ан - нет. Зато бывает по-другому: стоит только по-хорошему расслабиться и позволить себе быть самим собой - невзирая на протесты некоторых - и судьба непременно подкинет какой-нибудь заманчивый сюрприз, вроде путеводной конфетки - вот мол, держи, молодец, так и дальше следуй. И я следую. То-есть, иду-творю себе искусство. Иногда остановлюсь, задумаюсь - как же так, все живут как люди, а я чего-то там творю, куда-то следую... Словно что-то направляет меня, побуждает идти и делать. А вокруг столько хорошего, кажется стоит руку протянуть, но мне низзя. А можно - вот и вот, и еще вот это, с бантиком (если очень постараюсь). Это всё так странно.

 

     Сегодня я почти весь день провел на почте - рассылал свои книги самым верным читателям. Принес с собой чуть больше десяти штук (больше в сумку не вмещалось), но до закрытия отправил не все - столько было мороки со всеми этими конвертами и бланками, тем более, что для отправки в Украину и Беларусь нужно было заполнять специальные, очень подробные бланки. Наверно, за эти несколько часов я исписал столько бумаги, как в лекционный день в институте - кисть до сих пор ноет. А перед этим, дома я написал на каждой книге автограф - уникальный для каждого читателя. Это было необычайно волнительное и увлекательное занятие. И под конец несколько слов о приземленной материи: за каждую посылку я заплатил 180 рублей, так что теперь моя книга стоит уже не 120, а 300 рублей. Мне, правда, неловко, но я надеюсь на ваше понимание.

   Бывают такие дни безудержного везения, когда вдруг залпом случаются какие-то приятные мелочи, и ты внезапно чувствуешь себя как ребенок на ярмарке. Сегодня на работе, ближе к обеду, я решил сыграть в шахматы с компьютером. В прошлом я его еще ни разу не обыгрывал, но в этот раз я нацелился мыслить масштабно, и как следует просчитывать все ходы. Самое трудное в игре с компьютером - это... то, что он компьютер, то есть, в любой момент он контролирует ситуацию, видит все фигуры сразу и просекает смысл любого твоего хода, едва ты его сделал. Ты ведь не можешь как-то отвлечь его внимание или смухлевать. Это игра с безупречным противником.

     Так вот, в этот раз я решил не двигать ни одну фигуру, пока не буду полностью уверен, что это не выйдет мне боком. То есть, я решил подстраховывать все свои ходы и следить за тем, как меняется - или может измениться - общая картина в результате каждого хода. Следуя этой нехитрой схеме, я стал прощупывать противника, стараясь задействовать все свои фланги, и постепенно начал чувствовать, что компьютер... теряется, что он делает нелепые ходы, потому что я не оставляю ему выбора. Минут за сорок мы обменялись двумя-тремя фигурами, и у меня стал оформляться коварный план))... Я выбрал несколько своих ключевых фигур и начал выстраивать комбинацию, корректируя ее с каждым ходом противника, и по прошествии пяти-шести ходов, мне удалось стянуть основные силы в район укрытия вражеского короля (то есть, в правый верхний угол).

     И тут у меня зазвонил телефон. Это была Юля. Как вы, может быть, знаете, она звонит мне по трем поводам: а) попросить о чем-то, или, точнее сказать, дать поручение ("Ну ты же мужчина... А я - слабая женщина"); б) поругать меня, как правило, за то, что я - равно как и всё остальное человечество - ее не понимаю (на самом деле я, конечно же, ее понимаю, даже слишком, только в этом нет особого смысла); в) пожаловаться на жизнь. Это был звонок из третьей категории. Поэтому я, в тон ей, ругал жизнь и людей, и давал какие-то советы, отлично зная, что она им не последует, и сделает все по-своему, наломав еще больше дров. И тогда последует телефонный звонок категории б). А в итоге, всё решится как-нибудь само собой.

     Тем временем я продолжал вести свою шахматную партию. На Юлин вопрос, не слишком ли она отвлекает меня от работы, я ответил, что, в общем, терпимо, при этом раздумывая, как бы лучше сгруппировать свои ладьи и королеву, и предотвратить возможную атаку вражеских королевы и ферзя.

     И тут мне пришла смс-ка, по делу. Итак: я говорю по телефону с Юлей, пишу ответ на смс-ку и продолжаю развивать свою шахматную стратегию.

     Я устроил ловушку вражеской королеве с помощью ферзя и коня, и неожиданно быстро разделался с ней. Теперь оставался вражеский ферзь, который мог серьезно подпортить мой план. Нужно было как-то преградить ему путь, но всё, что было у меня между ним и королем - это две пешки. Закрывать путь пешкой было бессмысленно, поскольку это задержало бы ферзя лишь на один ход, а моему штурмовому отряду из ладей и королевы нужно было три. И тогда меня осенило: напротив моих пешек, через пару клеток, стояла пешка врага, и я выставил одну из своих таким образом, что вражеская пешка, съев ее, оказалась как раз на пути между своим ферзем и королем. А чтобы вражеская пешка не смогла пройти дальше, я поставил перед ней свою.

     И тут в кабинет вошли три начальника, и стали деловито, с матами, обсуждать какой-то сложный проект. К счастью, уже начался обед, так что они не могли обвинить меня в отлынивании от работы. Я уже закончил разговор с Юлей, отправил смс-ку и продолжал вести партию.

     Мой отряд построился и был готов нанести первый из трех фатальных ударов. Но оказалось, что моя ладья, за которой стояла королева, а за ней другая ладья, не может двигаться! Я был в жутком возмущении. В это время в комнату заглянул мой коллега, и я спросил его, не знает ли он, почему моя ладья приросла к месту? Но он пожал плечами, и сказал, что наверно это такая компьютерная подлянка, чтобы нельзя было выиграть…

     И тогда я решил – просто потому, что ничего другого придумать не смог – расставить  свой отряд чуть посвободнее, (а то вдруг им там слишком тесно?) Это заняло еще два хода, но ситуация за это время не претерпела значительных изменений – просто напросто вражеский королек сделал пару бессмысленных шажков  туда-сюда за кордоном из своих верных ладей и одной пешки.

     И верите ли, в тот момент, когда я осознал, как близок я к победе, когда я увидел эти нелепые беспомощные телодвижения, я ощутил настоящую жалость к почти поверженному, безжалостному и совершенно законному противнику.

     Идея расставить отряд посвободнее оказалась не такой уже бредовой, потому что после этого моя ладья пошла-таки в атаку на врага. И через три хода, задействовав удачно оказавшегося под боком коня, я поставил шах и мат. И радовался как ребенок!

 

     P.S. Теперь особый культурологический десерт: (любителей кельтской культуры можно будет выносить стоя). Ближе к концу рабочего дня заходит к нам в кабинет помощник одного начальника, адмирал в отставке. Статный такой, осанистый дядечка лет под семьдесят, большой любитель рассказывать истории из своей служивой жизни. Он садится к моему коллеге и спрашивает его про фотографии, которые тот сделал в ходе командировки в Англию. В числе прочих на экране возникает фотография Стоунхенджа. Теперь внимание!

     Адмирал: А это шо это за грибы такие торчат?

     Коллега: А, да это… Стунханж называется. Типа, древняя лаборатория викингов. Солнце по ней изучали.

     Адмирал: Да?! Ну …

     Коллега: Ну да… Только это щас на фотографии вроде смотрится, а на самом деле и глянуть не на что – так, стоят себе булыжники.

     Адмирал: Так они и посейчас всё стоят?

     Коллега: Ну да. А чего им сделается?

     Я медленно съехал под стол. И порадовался за адмирала – все же успел человек приобщиться на склоне лет к такому сокровищу мировой культуры…

     Занавес опускается.

     За четыре праздничных дня у меня оказалось заметно больше свободного времени, чем я ожидал, и поэтому пришлось как-то его загружать. Бывает так... ты думаешь заранее - вот будут у меня свободные дни, и надо будет... или, скорее даже, придется сделать то-то и то-то. А потом эти дни приходят, и вдруг оказывается, что ничего из того, что ты рассчитывал, делать и не нужно... как-то вот так не пришлось, по обстоятельствам. И ты тогда стоишь и думаешь... так... надо время чем-то занять. И вот тогда начинается... Можно, конечно, пыль в комнате протереть или вещи как-то поаккуратней расставить или, в конце концов, взять и начать читать какую-нибудь давным давно хотимую, но никак не доходимую книгу. А я вот включил фотошоп - нарисовал несколько суперобложек для своих книг, потом написал несколько писем и заглянул интереса для на Amazon.com. Боже ж мой - чего там только нету!.. Ни один другой магазин или, скорее, торговый портал не являл мне такой немыслимой свалки всяческого добра со всего света, и - что самое поразительное - цены там не имеют никакой разумной, с точки зрения покупателя, привязки к самим вещам. Я буквально погрузился туда, и просматривал эти списки дорогих мне вещиц один за другим, часа два подряд, умиляясь на их описания и представляя себя в том возрасте, когда я только впервые услышал о чем-то подобном, и полюбил это всем сердцем, навсегда. Например, я нашел там изумительное издание сказки Рэя Брэдбери The Homecoming, потрясающе проиллюстрированное художником Дэйвом МакКином, да еще - среди прочих изданий - попалось одно с автографом Рэя!

     Потом я нашел потрясающий фотоальбом "Путеводитель по миру Чарльза Аддамса", с более, чем тремя сотнями оригинальных рисунков его незабвенной семейки и его собственными фотографиями. Дальше я нашел удивительную книжицу-сценарий моего любимого фильма о любви, "Дракула" Ф. Ф. Копполы, изданную Копполой и сценаристом фильма Джеймсом Хартом (переписавшим оригинальную историю почти до полной неузнаваемости и превратившим этот мрачный триллер в эпическую историю любви и искупления) - потрясающее оформление, цветные фотографии из фильма, предисловия и послсловия: у меня просто слюни текли)) А потом я нашел первое, 1955 года, издание самого трепетного и яростно-прекрасного романа о любви Lolita by Vladimir Nabokov, и вслед за ним - 10-дисковую аудио-версию, читаемую Джереми Айронсом! (У меня буквально закружилась голова, когда я вспомнил его закадровый голос из этого фильма)... И всё это наполнило меня такой немыслимой ностальгией, обо всем таком, что лежит где-то на дне, в самых потайных местах моей души. И я подумал обо всех других людях, кто вот так же, день за днем занимаясь какими-то делами, вдруг неожиданно останавливаются и замечают рядом что-то такое... замечательное, и как при этом меняется всё их существо, озаряясь каким-то внутренним светом. Когда ты видишь то, что полюбил еще до того, как узнал, каким несправедливым может быть мир, какими жестокими могут быть люди или безразличными или грубыми и пошлыми. Всё то, что озаряет твой мир изнутри, день за днем. Даже если иногда этот огонек такой слабый, что ты его почти не чувствуешь. И тогда ты понимаешь, что жизнь прекрасна и счастье, всё-таки, возможно.

 

P.S.

 

Memorable quotes for
Lolita (1997)

Humbert: I missed you. I missed you a lot.
Lolita: Well I haven't missed you. In fact, I've been revoltingly unfaithful to you. But it doesn't matter, because you don't care about me anymore anyway.
Humbert: What makes you think I don't care about you?
Lolita: Well you haven't kissed me yet, have you?

Lolita: Murder me! Murder me like you murdered my mother!

Humbert: What I heard then was the melody of children at play. Nothing but that. And I knew that the hopelessly poignant thing was not Lolita's absence from my side, but the absence of her voice from that chorus.

Humbert: She was Lo, plain Lo, in the morning, standing four feet ten in one sock. She was Lola in slacks. She was Dolly at school. She was Dolores on the dotted line. But in my arms she was always Lolita. Light of my life, fire of my loins. My sin, my soul. Lo... Lee... Ta.

Humbert: We had been everywhere. We had really seen nothing.

Clare Quilty: He can smell if you're sweet. He likes sweet young people. People like you.

Humbert: A normal man, given a group photograph of school girls and asked to point out the loveliest one, will not necessarily choose the nymphet among them.

Charlotte Haze: I asked you to make your bed. Didn't I?
Lolita: No. You asked me if I'd made my bed.

Lolita: I feel like we're grown-ups.
Humbert: Me, too.
Lolita: We get to do whatever we want, right?
Humbert: Whatever we want.

Miss Pratt: She's a lovely child, Mr. Haze, but the onset of sexual maturing seems to be giving her trouble. It is the general impression that 14-year-old Dolores is morbidly disinterested in sexual matters.

Humbert: How are the piano lessons going?
Lolita: Fine. Great. Excellent. Wonderful. Perfect.
Humbert: Especially since you missed the last two.

[Of his childhood love, Annabel]
Humbert: The shock of her death froze something in me. The child I loved was gone, but I kept looking for her - long after I had left my own childhood behind. The poison was in the wound, you see. And the wound wouldn't heal.

Lolita: You look one hundred percent better when I can't see you.

Lolita: Wait a sec. You're telling me we're sleeping in one room? With one bed?
Humbert: I've asked them to bring up a cot, which I'll use if you like.
Lolita: You're crazy.
Humbert: Why, my darling?
Lolita: Because, my darrr-ling, when my darrr-ling mother finds out she'll divorce you and strangle me.
Humbert: Lo, listen a moment. For all intents and purposes I am your father and I am responsible for your welfare. We are not rich, so when we travel, we shall be - we shall uh... we shall be thrown together a great deal. And two people who enter into a cohabitation inevitably lead into a kind of...
Lolita: The word is "incest".

Lolita: I was a daisy fresh girl and look what you've done to me.

Humbert: I looked and looked at her, and I knew, as clearly as I know that I will die, that I loved her more than anything I had ever seen or imagined on earth. She was only the dead-leaf echo of the nymphet from long ago - but I loved her, this Lolita, pale and polluted and big with another man's child. She could fade and wither - I didn't care. I would still go mad with tenderness at the mere sight of her face.

Humbert: From here to that old car you know so well is a stretch of twenty-five paces. Make those twenty-five steps. With me. Now.
Lolita: You're saying you'll give us the money if I go to a motel with you?
Humbert: No, no, no. I mean leave here now, and come live with me. And die with me, and everything with me.
Lolita: You're crazy.

Humbert: What are you eating?
Lolita: It's called a jawbreaker. It's supposed to break your jaw. Want one?

Clare Quilty: Who is the girl?
Humbert: She is my daughter.
Clare Quilty: You lie, she is not.
Humbert: I beg your pardon?
Clare Quilty: I said "July was hot."

Clare Quilty: Where the Devil did you get her?
Humbert: What?
Clare Quilty: I said, "The weather is getting better."

Humbert: Don't touch me; I'll die if you touch me.

Humbert Humbert: Ladies and gentlemen of the jury, if my happiness could have talked it would have filled that hotel with a deafening roar.

Clare Quilty: You are a foreigner, you are an agent of a foreign power, you're a foreign literary agent.

В колонках играет - The Dave Brubeck Quartet - Audrey

   Сегодня вышла из печати моя книга. Мыслечувственный плод моего многолетнего творчества готов теперь разойтись по миру в поисках понимания и любви. Волнительное ощущение...

 

  Знаете, я как-то заметил, что некоторые наиболее значительные события в жизни, которые ты, может быть, предвкушаешь долгие годы, случаются как-то внезапно, и ты вдруг не успеваешь надеть на себя те ощущения, к которым готовился всё это время; просто оно случается, и всё - и ты словно оказываешься в невесомости, и можешь только догадываться, что, наверно, нужно еще какое-то время, чтобы осознание произошедшего как следует угнездилось в твоей душе.

 

 

 

   Сегодня я подписал печать тиража.

   Книга должна придти к читателям в течение 10-12 дней.

   А это рекламный плакат, который нарисовали мы с братом:

  

   Книга, как литературное произведение, какой бы замечательной она ни была, пребывает большую часть своей жизни, как бы, в спячке, и оживает только тогда, когда кто-то читает ее. И жизнь эта от раза к разу не равнозначна, поскольку каждый читатель оживляет книгу по-своему. Можно сказать, что книга всегда живет "правильно" в сознании автора, но ведь искусство невозможно без общения с публикой, и потому любая публикация для автора - это, своего рода, божественная авантюра, исход которой неизвестен заранее. В любом случае, у каждого автора есть некая модель идеального восприятия его творчества, у меня тоже есть такая модель, и я иногда развлекаюсь, воображая себе ее в действии.

   Итак, представляю вашему вниманию фотоподборку на тему

 

Женщина с книгой.