I
Что кричащий тебе, что неймётся
Со слюною кипящей во рту
Чёрной кровью в сердце твоём
кто чужим появился
со своей поселился семьёй
в непокорном сердце твоём
II
Пой кричащий громко и зло
Кто на равных с тобою правах
Делит горы в сердце твоём
Делит золото в небе твоём
На
Две неравные части.
Пиань я выйная колесо воловье
Головы вокруг в ввернутое тщась
Мраморная птица выклёвывает изголовье
Матерно выражаясь:
От чьих выкипая красным салом своим
Глаз не моргнувших б перед богом самим
Волос чей на ладони светиться как звезда
Которую ослепнув ты узнаёшь из ста
Ста, миллионов,
Нет, нет такого числа.
И чего бы то ни было, отвернись быстрей.
Ассея:
сколько ночью укрыто будет
человеческих судеб
в лодках тёмных плывёшь на север
пнуть бы
Мы с тобою различны столько
что теряешь по счёту нолик
мы смеёмся друг другу из
вежливости до колик
ты меня замучил как никогда
никто зачем ах да
больно боль не свою тянуть
и принимать как дар
мы с тобою себя до дыр
взглядом протёрли ли но горды
да и я ближе к земле
как кроты
ты же воздух и лишь вода
нас с тобой никогда нигде да
соединила бы, ах как нелеп
этот бардак
пытайся представить себя со мной
вечно и ужаснись друг мой
легче чем так на крапиве спать
чем приходить домой
слышишь но продолжай вот так
быть некем никогда просто так
ведь у тебя в голове бардак
а у меня тик-так
но интересно себя вести
заинтересованно ты прости
просто другого не будет нет
тебя же не вынести
Альберт:
Но ведь что-то же болит когда
Кто-то снимает с глаз вещи
Днём поющие верещащие
Вещи утекающие как вода
Ночью в углы ретушью
Себя вещи мельче и гаже
Становятся как насекомые и даже
Хуже,
И не отделаться от них ни с какой помощью
Они снятся тебе всю ночью напролёт.
Ведь болит да и как царапается по спине
И трещит ножом по натянутой простыне
Точкой красной у глиняного виска
Бровью не повести чтоб не высыпалось песка
Я сижу но по поводу чего забыл
И лицо словно стог сена кто-то в него забил.
Льняная прядь с щеки наискосок
В мою ладонь как вымерзший песок
И пальцы замирают от испуга
Что хрустнет под ногтями волосок
Чего же только там растворено
В крови и в лучшем случае вино
И в худшем снег ну с новым годом да
Прозрачная как жидкость под иглой
И сам я не прекрасный атташе
Не Бомарше не куча на меже
Я скромный и отсутствующий где-то
В районе незначительных ушей
Мы вместе развлекаемся порой
Размешивая с сажей и золой
Чей воздух у кого всё хорошо
Лишь зуб слегка разнылся коренной
Drink to.
Хорошо дома. Хочешь налево пойди
Хочешь на право. В волосы на груди
Врастают косточки мандарина
Утром проснувшаяся урина
Оставляет прошлое позади
Утром особенно хорошо когда
Пьющий кофе рот говорит «О да!»
Да и в такт поднимаешь брови
Когда кот прыгает на обои
За солнечными зайчиками
Без видимого для них вреда
Тогда дольше хочется провести
Времени вечера до шести
Или пяткой босой на пол
Не ступая в конечном по
Наитию до десяти
Какой только гадости не затеешь учинить
Старательный с примесью бездарного ученик
Касательно всего прошедшего покричишь
В волчии глаза и жёлтые или чьи-
То. В общем не соединившим нас
Чувствую свой матрас или ваш матрас
Витийствую голосист глазаст
Даллас курю и жду говна с
Дождём а всё потому что вот
Вышло так и ни в зад ни в рот
Хочется у бельведера встать
И куда-нибудь дальше себя послать
Иногда нелепа но всегда мила
Не смотря на это для меня она
Не являясь чем-то становясь ничем
Беспокойством, суммою мелочей
Из которых словно состоит мозоль
Из которых слово и песок морской
Существо которых не имея глаз
В целом тоже собранное за час
Слепо ткнётся в руку что твой щенок
И подаст как другу одну из щёк
Запирая дверцу моей души
На прощанье лампочку потушив
Грядёт уже сомненье мозжечка
И дрожью своих рук неутомимых
Я белый словно наволочка гла-
-мурный словно женский бюст из глины
сверкнув зрачком ударю о очкам
пренебрежительной соседской мины
чтоб брызнуло вишнёвою слюной
чтоб хрустнуло соседскими хрящами
осколками по коже бороной
прошлось чужими мышцами треща и
что б выл своею сломанной рукой
расквашенную харю защищая
и сверху по затылочным костям
ударить по мозгам свиного студня
суровым башмаком внутри хрустя
и позже танцевать под лютню
и петь в себе торжественность растя.
как гнев минутный
Утром сделав вид что выспалась на все
Сто она совершает ритуальное омовение
Чистит зубы следуя древним канонам
Кормит священного крокодила
И забывает что снившийся не далее чем сейчас
Я целовал её в губы
Утро в её маленьком царстве начинается вместе с солнцем
И оно восходит выбравшись из под одеяла
И оно сияет начищенными зубами
Священного крокодила накормленного и злого
А на щеке у солнца плавиться выгорая
Мой поцелуй сделанный не далее чем сегодня
Лишь только кончился день и ещё и ещё
В тёмной лампочке феникса вспыхнет перо
И улыбаются губы с чьих-то розовых щёк
И чьи-то тонкие пальцы сжимают плечо
Ты хороша как напившийся крови вампир
И словно плащ серебриться полуночный мир
Мы те кого в свой черёд отбросила тень
Ты видишь в чёрных углах движения тел
Ты слышишь наше дыхание в чёрной воде
Ты знаешь мы где-то рядом но не знаешь где
И каждой ночью опять мы приходим в твой дом
Вместе с шелестом ветра и криком ворон
Ты закрываешь глаза и смотришь странные сны
Ты как вампир холодна твои глазницы пусты
В руках сжимая огонь и до рассвета остыв
Ты засыпаешь одна с закатом вечной звезды
И мы приходим к тебе и остаёмся с тобой
Твои ночные, ночные, ночные кошмары
О боже мой.
По вечернему небу и звёзд не считая
Новорожденный месяц за облаком тает
И за вычетом звезд мы вдвоём зависаем
Отражая друг друга слепыми глазами
А под нами, под нами немногое чудо
Окровавленный шмат полупьяного люда
А мы милые, добрые с ним как фиалки
Мы поплачем немного хотя и не жалко
Там где мусорный лес извлекает аккорды
Улыбнутся нам дупла улыбкой Джоконды
Ну а мы полетим собирая монеты
Чтобы всем положить на глаза до рассвета
Вроде бы верно подобран был
В городе цвет некоторых пешеходов
Которых образовала пыль
Из мусорных отходов
Которые бегали туда-сюда
И селились где-то по всюду ловко
Главное чтобы была вода
И автобусная остановка
Только что-то пошло не так
И вышедший из под контроля
Вылупившийся сердцебиенью в такт
Кусок непонятного тролля
Бутылочные каскады забытой мечты
Низринувшейся из эмпиреев
На сточенные теченьем мечи
Утопленных в ней евреев
И голова кругом и противно всё
Пахнут на бреющем полёте птицы
И в зубах у каждого колесо
Застенчивой фенькой искритца
И разбухшая панорама паранормальна
И из рваной рамы как кровь из раны
Кварталы врываются рвётся прана
И параша в ванне к сожалению наша
И мы пляшем под дудку кривы и пьяны
И в мозгах у любого кротовьи ямы
Прожит день и до корки ушной потрясен
Неприятный как трещина в унитазе
Что раньше утром размахнуться на
На большее чем был ты накануне
Переменить стратегию войны
Подтягивая войск колонны к фронту.
И преданно заглядывать в глаза
Очередного милого тирана
Который тщётно делает конспект
Сливаясь в роде некотором с партой
Не гладив по щеке на утро вас
Я убегал чтоб далее по тексту
Дефрагментировать ваш непорочный стан
Я сочинял ваш редкостный анфас
И матерясь на эсперанто место
Старухе мусорной покорно уступал.
Когда в распахнутый от счастья вас
Наутро созерцать влетала еле
Прикрытая прозрачной парусиной
Чтоб плыть волнуя формою гречанки
Я был подвергнут вирусной атаке
И вынужден был перезагрузиться
Распилена заветная тетрадь
На несколько бессмысленных отрезков
Где алфавит на митинге плебеев
Переместился в сторону забора
Мы отгородим наши берега
От кораблей приплывших из под солнца
И будем незаметно вековать
Свой век под музыку площадкой выше.
Ещё других вводя местоимений
Что тянуться вольфрамовою нитью
Что сочетает видимость от смерти
Повешенья и гильотины браком
Я прятался по лестничным пролётам
Кабинкам телефонным где оставив
Свои духи ты уходила на ночь
Вести беседы с плотью телефонной
То немногое между нами в общем
Физическим контактам и даже прикосновениям
Красный свет гнусной физиологии
Нарисованный лопнувшим капилляром
Так и будем сидеть в различных
Помещениях пока расстояние между
Нами на вскидку в несколько километров
Не зарастёт паутиной
Остановившись где-то за углом
Прикинуться незапертою дверью
И на асфальте старым каблуком
Прохожим наступать на шею
В пустом глазу разлито молоко
Зрачок в движенье
И веером махая как мечом
Водить в логарифмической таблице
Ногтём запачканным немного в чём
То напоминающем о загранице
И к дверце появившейся плечом
Трамвай не замечая прислоница
Потом уйти в какой-нибудь притон
Где проститутки ли княжны ли
Когда глаза залиты молоком
Смотреть в окно на центр где мы жили
Где всадник замирал в мечте о том
Что б кто-то перерезал сухожилья
Где как туман его одеколон
Кружился над Адмиралтейским шпилем
Лицо твоё уже не отразит
Ни голос мой, ни вмятину от пальца
Ни плавают в глазах с известной грацией
Твоих мои немые караси
Спеша куда-то в сторону метро
Уже два пальца не смахнёшь с коленей
И не найдёшь им лучше применения
Чем в мусорное выбросить ведро
Встречая понедельник серебром
Весят на люстре провожая утро
Мои трусы цветами перламутра
Распустятся как что-то о былом
Ты подобна туману, но туманно подобна
И обоим не трудно, абонентам оконным
Заблудиться, как детям, в глубине своих комнат—
Кабинетам, столовым, словно гривою конной,
Красно-синею лентой, сквозь раздавленный компас,
Потерять направленье и не выйти из дома.
Вот и проще не слышат просто частые здравствуй,
Возвращая устами хруст губы пенопласта,
И не склеишь ни завтра, ни привычные ласты,
И не ласковый май не обуглит мне тосты.
Остановка на час и часов на запястье
Ничего не расскажешь, так, обычную сказку.
Так в закрытых глазах распускается люстра
И сползает на простыни, стаей моллюсков,
Ты листаешь страницы, как ракушки устриц,
Подгорят твои тосты, и программы зависнут,
И с листа рассечённые пальцы, как мусор,
Уберёшь в переводе кого-то на русский.
В моём теле живут паразиты,
Они половина моего брутто,
Моя душа в состоянии голода
И поэтому невесома вовсе.
Мои паразиты мужского рода,
Они перебегают на женьщин,
Они любят пиво и женьщин.
Ну и кровь, хотя это понятно.
Мои паразиты женского пола
Забиты мужским шовинизмом
И если бы у них были кухни
То они бы сидели на кухнях.
А лежу на своём матрасе
И смотрю на свои аорты
Я не ел уже несколько месяцев
Ведь душа пополам и прочее....
Алёша Никитич, Добрыня Попович-
Попович, Попович, почти Рабинович,
Татаро-Монголы с седыми усами
Сидели, балдели и пиво сосали—
(Сосали, сосали, но это опустим).
Пришёл к ним Усама, сказал: «Здоровеньки,
Я с вами останусь навеки, навеки…
Где здесь террористки…, сказал и заплакал
Малиновой кровью рябиновых дракул,
Что в сердце его недорезана цапля,
Клюёт и бросает: «Пора брат, пора, бля…»»,
«Чтоб Вера Засулич вам уши отгрызла,
Уйдите Усама, арабская крыса»—
Ему отвечали, смеркалось, «По коням!»—
Кричали татары у шлангов Лукойла
И конница злобных ИА верещала
На чёкнутый Запад копыта вращая.
Анатомия леса, доступная топору,
Взгляду осенью, когда широта лысеет
Всеми
листьями цепляется за каблук
Север,
Осень, однотонность шагов сложив
Получаешь в итоге не сумму нулей, но точек
Прочих улицы тоже сгибают в шрифт,
В подчерк.
Вечер,
Окна, но проситься взгляд иных
Окон. Рвется воздух и если не ток, то леска
Если
всё, то окружность о всей длинны
Рельсы.
Смятая пустота, где дупло, где лес
Осень обрывает трамваи с трамвайных веток
Редко
нам здесь хватало свободных мест
Редко.
Крючковатые пальцы скребут стекло;
отражение
в зеркале клоном
скажет, - не бойся,
небось
пронесёт,
но уже
я вижу её бессмысленный взгляд—
«Мой»—чертит рука,
как
пятелапая грабля.
Чёрный кот злорадно топорщит усы,
внебрачный сын
Тантала и Ньюкты
продал за
кусок колбасы,
в чёрных глазах
на всю площадь—«Есть», и моё лицо—
рацион смерти.
А я не то чтобы холост
просто некуда метить,
только мусорный ветер
вытекает из двери,
и бетонная полость
батареями бредит,
и домашние звери
умирают на рейде.
А я не то что бы мёрзну,
просто не о ком греться,
равномерное сердце
музыкальностью бесит,
толи азбукой Морзе,
толи фактом соседства,
проживанием вместе
на последние средства.
Надевай рукавицы
и проваливай к новым
горизонтам, за словом
прибирается иней,
мой язык уже выцвел
мозг осыпался, ровно
мёрзнет водка в графине,
как и я теплокровном.
На поле боя, пушечным ядром,
Я посвящён был в обер-лейтенанты
Лишь солнце занялось, ондатра
Плыла с моим отрубленным бедром;
Я звал шрапнель по имени она
Запуталась в словах и аксельбантах.
Как сердце изнасилованных дам,
Скорбящих о пропаже чемодана,
Я полз в кусты, где спящий Чегевара
Сжимал в ладошке польский паркопан,
А с фланга, что нечищен и мохнат,
Бежала недобитая чухна.
И пядью, недосчитанной во лбу,
Мой генерал лендровер свой направил
На вражеский расчёт, менявший драйвер,
Сажая сигарету на губу.
Смахнув с щеки чужие потроха
Ему я восхищённо помахал.
А ночью снились типа костыли,
Короче я летал и больно падал,
Играющий в индейцев мирный атом,
Потом пошли совсем другие сны…
И генерал обиженно хрипел
В петлице неизвестного солдата.
