Нетребко : между Татьяной и мной лично нет ничего общего.
Sunday, May 5th, 2013 20:51
http://sphotos-e.ak.fbcdn.net/hphotos-ak-prn1/941579_154727774704376_1877176894_n.jpg
Интервью корреспондента РИА Новости с Анной Нетребко от 20апреля 2012
12 апреля мировая оперная суперзвезда впервые в своей жизни спела партию Татьяны в опере «Евгений Онегин». Спектакль, в котором она выступила вместе с Дмитрием Хворостовским, Дмитрием Корчаком, стал пиком сезона Венской оперы и имел ошеломляющий успех. ( Восторженных отклики критики см. в разделе Премьеры. )
New York Times: „Оперный мир давно ждал Анну Нетребко в качестве Татьяны в великолепной опере Чайковского "Евгений Онегин". Это была совершенно её роль , и каждый знал это. Она была чудесна.“
Однако ,как тяжело шла Анна к этой роли : в эксклюзивном интервью, которое она дала корреспонденту РИА Новости в Вене Андрею Золотову и рассказала, как она работала над этой, по сути, самой главной и сложной партией для любой русской певицы и шире о новом этапе в творческой жизни :
— Прежде всего поздравляю Вас, потому что Татьяна для всякой русской исполнительницы этой роли, наверное, самая главная партия в жизни. В чем основная сложность была? Что для Вас Татьяна?
— Конечно, я знала эту оперу с детства, Пушкина читала – это все понятно, это все у нас в крови, в мозгах, в душе. Но я никогда не думала, что буду эту оперу петь. Однако вот меня уговорили, западные люди уговорили, между прочим. Уговаривали долго. И все же я решилась на такой шаг. Долго думала, зачем же все-таки я это сделала? Но уж назвался груздем – полезай в кузов. Открыла я клавир, начала думать: что же мы будем делать, как подходить к образу? И пришла к выводу, что я и Татьяна – это две абсолютно противоположные вещи. Ничего общего у меня лично с Татьяной нет. И от этого пошли плясать дальше.
Из Чайковского до этого я пела оперу «Иоланта», которая далась мне невероятно легко и вызвала дичайший успех у публики. Выучена была буквально за неделю, не потребовалось никаких впеваний – настолько было это мне удобно. Татьяна – другая с музыкальной точки зрения это совершенно разные голоса. В партии Татьяны очень много лирических низких фраз, довольно неудобных. Единственное, к чему я до сих пор пристраиваюсь – ведь были только первые спектакли – это середина и нижние ноты, не всегда удобные. Так что главное, над чем мне технически, вокально пришлось работать – и до сих пор работаю – это сделать середину мягко звучащей, потому что это Татьяна – никакого надрыва быть не должно.
Моя замечательная педагог-концертмейстер из Мариинского театра Елена Константиновна Матусовская приехала сюда со мной заниматься. Она знает все о Чайковском. Благодаря ей я все это выучила. Она мне рассказала, что у Чайковского существует тончайшая грань, которую нельзя переступать ни в одну сторону. Нужно четко исполнять музыку, которая написана – «не навешивайте бантиков!» — она говорит. Но при этом ни в коем случае нельзя, чтобы это оставалось сухим исполнением – это должно наполниться красками, внутренними переживаниями. И это труднее всего!
Это не просто техника, это нечто большее. Для этого нужно быть, наверное, во-первых, русским человеком. А во-вторых, нужно очень многое пережить и знать, как это исполнить. Мне кажется, это приходит с опытом. Это так просто не появится. Я пыталась как можно больше сделать, я много думала, я поменяла полностью все свои жесты, взгляды, реакцию, я думала над каждым ее поворотом головы – вот что она будет делать здесь, вот она Татьяна, такая или такая? Никаких резких движений, которые у меня обычно присутствуют. Я так много пела в жизни молодых резвых девушек, которые мне, в принципе, ближе. Но здесь все иначе. И в этом плане мне приходилось поработать. Это интересно, это что-то новое.
Меня часто спрашивают, могла бы эта история случиться в наше время? Нет, не могла бы. Эта история принадлежит 19-му веку, когда благородство, честь, гордость, верность – такие понятия еще существовали. Сейчас они почти не имеют смысла. А ведь у Пушкина все завязано на этом. Сейчас пытаются превратить это в какую-то сентиментальную историю. Я пытаюсь объяснить, что это не сентиментальная история, все гораздо глубже. Что русские характеры сложны уже по самой своей природе, и если вы будете пытаться это изобразить как любовную историю – ох, она ему отомстила, она его отвергла! – это глупо, это пошло, это не имеет никакого отношения ни к Пушкину, ни к Чайковскому. И я как русский человек, чуть ли не размахивая русским флагом, пытаюсь это донести.
Все это должно быть очень гармонично, и это все есть в музыке Чайковского, такой сложной, где голос выступает только как инструмент, а оркестр лидирует практически всегда. Только Ленскому, может быть, повезло больше, поэтому у него самый большой успех. Но простим ему! У Татьяны, и особенно в сцене письма, главное действующее лицо – это оркестр. Это надо понять, прослушать, полюбить, влиться в это. Вот это была работа!
— Сколько времени вы работали над Татьяной?
— Мало, но интенсивно. Сначала я сцену письма выучила. Это был еще 2003 год, я совсем ничего не понимала тогда, совершенно была в другом репертуаре. А сейчас около месяца, наверное, занималась
— А как Вы себя чувствуете в этой постановке Фалька Рихтера? Постановка ведь тяжелая. Сплошные русские клише — снег, лед, водка, медвежьи шкуры. Это не только мое мнение. Вот и рецензент газеты Die Presse назвал ее «головотяпством», «немецким убойным отношением, на километры удаленным от пушкинской эстетики» и «досадным семейным старьем» в венском репертуаре.
— Прежде чем браться за «Евгения Онегина», нужно немножечко выучить историю, почитать, о чем это, про что, почему? Оказывается, в России не только лед, медвежьи шкуры и водка из горла, которую Онегин – благороднейший дворянин – хлещет. От таких вещей просто тяжко! Я хочу сказать, что благодаря русским исполнителям – все-таки хороший состав – удалось хоть что-то спасти. Потому что в оригинале еще хуже! Вы еще не видели оригинальных костюмов, в которые меня одели. Это я еще свои платьишки – и в цветочек, и беленькое – из личного гардероба достала. Синий полиэстеровый пиджак, юбка строгого покроя и черные каблуки – это был первый выход Татьяны. Я не могла никак понять – почему? Деревенская романтическая девушка, читающая книги, которая полностью пребывает в своем мире, которая не хочет оттуда выходить – она говорит «Меня никто не понимает!». Ей даже мать говорит: «Ну что ты все это читаешь, я тебе все расскажу, в жизни нет героев». Но она не хочет это слышать, у нее свой мир…
Но в Нью-Йорке, где Вы будете открывать сезон с «Евгением Онегиным» 23 сентября этого года, наверное, будет получше?
— В Нью-Йорке будет хорошая постановка. Дебора Уорнер – я с ней разговаривала. Она уже сделала эту постановку в Английской национальной опере в Лондоне. Это будет во время Анны Карениной перенесено, но это ничего. Все равно это 19-й век.
Вы сделали себе имя на западном репертуаре и прежде всего на французском, который русские певицы вообще очень редко поют. Теперь Вы взялись за русский репертуар. Скажите, Анна Нетребко – мировая оперная суперзвезда и Анна Нетребко – русская певица – это один человек или это два разных человека?
— Я об этом не думаю совсем. Абсолютно! Я знаю, что раз уж я взялась исполнять русскую оперу, на мне лежит огромная ответственность. И я Вам скажу, что не помню, чтоб я когда-нибудь так волновалась, как перед первой своей Татьяной. Меня колотило. Первая репетиция прошла ужасно, я не могла понять ничего, что происходит на сцене. Я думала: «Боже, надо отказаться!.. Нет, не могу!.. Что делать?.. Времени нет!…» Паника была. Единственное, что мне оставалось делать, это думать. И я думала. И для первого спектакля, на мой взгляд, неплохой такой задел получился.
— Я думаю, больше, чем задел. Финал – так и вообще замечательно…
— Финал мне удобен. Там есть то, в чем я себя чувствую сильной.
— Царственная Анна?
— Ну, это тоже игра. Это работа на образ. Я посмотрела сценографию – там все идут, как в масках. Я ее тоже попыталась такой изобразить – много косметики, много драгоценностей, настоящих, между прочим! Но все благородно. И я ввела одно новшество – когда она подходит к Гремину, она его обнимает и целует. Я подумала, что это покажет ее с совершенно другой стороны. Что она все же его жена, что она его любит по-своему. Не то, что она вышла за какого-то старого дядю и у них непонятно какие отношения. А вот она такая женщина! Она уверенная в себе, она смотрит в глаза Онегину, прожигая его взглядом холодным. Она очень холодно на него реагирует, но не потому, что она хочет ему отомстить за его проповедь. А потому что она живет в таком обществе, где такие законы: она – жена благородного мужчины, которого она уважает. Все! Это не может быть изменено!
— Каково было работать с Хворостовским-Онегиным?
— Я его обожаю! Такое счастье с ним петь! Я на репетиции так старалась – и головку-то склонила, и книжечку-то держала… А он мне говорит, на сцене прямо: «Нетребко! Сколько ни старайся – все мимо кассы! Потому что у тебя черти в глазах пляшут!» (Смеется)
— А кого Вы слушали, когда готовили это партию? Какие записи?
— Я слушала миллион спектаклей в Мариинском театре. С великолепными певицами. Они мне запомнились. Записи не слушала. Не хотела никого копировать, впутывать. Я решила, что мне нужно найти свою дорогу. Потому что это на слуху. Вес слишком велик! Я выбрала сейчас этот путь — я должна сама пробраться. С помощью Елены Константиновны, которая действительно мне помогала. Говорила: «Чем проще, чем душевнее ты будешь петь, тем лучше будет». Но знаете, как это трудно! Просто и душевно. Ха! Легко сказать!
— Кто с Вами сейчас занимается как педагог
— Педагогов у меня нет. У меня есть замечательные пианисты. Один из Вены – Даниэль Зарге, с которым я Верди занимаюсь.
— У Вас ведь скоро выходит новый диск?
— Да, там весь новый репертуар. Я очень серьезно к этому готовилась.
— Скоро юбилей Валерия Гергиева. Какую роль он сыграл в Вашей карьере?
— Огромную! Валерия Абисаловича обожаю, люблю! Огромный мой друг уже сколько лет. Он даже не просто дирижер, с которым я работаю, я ведь не так много с ним работала, а именно друг. Мы с ним можем в любой стране мира, где бы он ни был, встретиться, поговорить. Я обожаю и очень уважаю за то, как он работает – нереально человеку работать! И очень желаю ему здоровья и сил.
— Кого еще можете назвать, кому Вы обязанны в свой сценической жизни?
— Я думаю, конечно, Пласидо (Доминго – А.З.), который дал мне много хороших контрактов и хороших ролей в Вашингтоне, в Лос Анджелесе. Конечно, мой Deutsche Grammophon – мои менеджеры любимые, хорошие очень, которые меня знают, знают мой голос, мои возможности и меня оберегают, направляют.
— Это они Вас уговаривали Татьяной заняться?
— Это пришло от Питера Гелба (генерального директора «Метрополитен опера» — А.З.). Так же, как и Анна Болейн – он меня уговаривал долго.
— Есть ли какой-то конфликт репертуаров прежней Нетребко и новой? В прошлом году вы пели «Любовный напиток» — это было своего рода прощание с прежней Анной?
— В будущем году буду петь еще раз. Это очень легко, мне ничего не стоит.
— А на какой сцене Вы себя чувствуете наиболее комфортно? Есть ли любимая сцена?
— Сцена есть сцена и театр есть театр. Я везде чувствую себя нормально. Иногда говорят: вот, такая неудобная акустика… Я думаю, самая сложная акустика, в которой я пела, была в Мариинском театре и в Ла Скала. Там неудобная акустика. Ничего не слышно, начинаешь что-то выжимать из себя. А остальные театры я очень люблю. Но у меня уже такой опыт, что я могу приноровиться практически к любой акустике.
— Вы, наверное, в курсе споров в Петербурге по поводу нового здания Мариинки, в открытии которого 2 мая Вам предстоит участвовать, – страшное здание, не страшное… Есть какое-то свое отношение к нему?
— Конечно, есть. Я вообще считаю, что надо быть немножко более современными. Ничего оно не страшное! Оно внутри замечательно оснащено. Хотели они сделать его таким – ну и сделали. Слава Богу! …Оно напротив окон моего дома. Закрыло мне солнце… Частично. Я простила! Я поздравляю, что они отстроили этот театр, со столькими проблемами. Теперь главное, чтобы там звучала замечательная музыка и были прекрасные исполнения. Вот что самое главное!
— Какие еще у Вас предполагаются выступления в России в ближайшее время?
Концерт на Красной Площади с Димой (Хворостовским – А.З.) 19 июня. Транслироваться будет на весь мир. Это страсть! Там Верди будет как раз и вердизм. Что мы там сделаем? Это большой концерт. Я боюсь уже сегодня. Ну ничего, сейчас буду заниматься, репетировать…