В колонках играет - Русские

Сегодня день памяти героев Первой мировой войны. 6 августа (по новому стилю) русские воины 13-ой роты 226-го Землянского полка провели котратаку при отражении немецкой газовой атаки. Немцы в ужасе бежали, а атака получила название "Атака мертвецов».

«Русские не сдаются!» Рождение этой знаменитой фразы пресса и мемуары участников Первой мировой войны связывают именно с тем боем. Утро 6 августа 1915 года. Немцы, осаждающие русскую крепость Осовец, начинают газовую атаку, жидкий хлор из сотен баллонов устремляется на защитников форпоста. Вскоре к газу добавляется шквальный огонь орудий. По расчетам немецких командиров, мало кто из русских мог остаться в живых после такого. Но вдруг — «мертвые» встают из могил.
«У нас не было противогазов, поэтому газы нанесли ужасные увечья и химические ожоги. При дыхании вырывался хрип и кровавая пена из легких. Кожа на руках и лицах пузырилась. Тряпки, которыми мы обмотали лица, не помогали. Однако русская артиллерия начала действовать, посылая из зелёного хлорного облака снаряд за снарядом в сторону пруссаков. Тут начальник 2-го отдела обороны Осовца Свечников, сотрясаясь от жуткого кашля, прохрипел: «Други мои, не помирать же нам, как пруссакам-тараканам от потравы, покажем им, чтобы помнили вовек!» —
вспоминает участник событий, командир полуроты 13-й роты Алексей Лепёшкин. Так началась битва, получившая позже название «атака мертвецов».

Первые две попытки штурма Осовца были предприняты в сентябре 1914 года и в феврале —марте 1915 года и закончились неудачей: немцы понесли серьезные потери и возобновлять приступ не стали. Единственно, вторая попытка была серьезнее, а потерпев провал, немцы перешли к позиционной войне, активно накапливая силы и подготавливая новый штурм.


Осаждающие не сильно превосходили по численности гарнизон крепости. Однако немецкие командиры были известны своим умением создавать огромный перевес на участке главного удара, чем они и пользовались как на Восточном, так и на Западном фронтах. На этот раз 11-я ландверная (Ландвер — немецкие войска милиционного типа, аналог русского ополчения. — Ред.) дивизия подготовилась к штурму крайне серьезно. Для взятия передовых Сосненской и Заречной позиций русских было решено использовать отравляющие вещества и мощную артиллерийскую поддержку.

Внимание! Газы!

Отравляющие вещества — в данном случае хлор — были еще в новинку для воюющих сторон, в связи с чем средства защиты у русских войск (как впрочем и у их союзников на Западном фронте) были несовершенны. На том этапе войны отравляющие вещества обычно доставлялись в баллонах, а не как позже, в снарядах, поэтому было очень важно наличие попутного ветра, чтобы хлор не снесло на собственные войска. Немцам пришлось в полной боевой готовности ждать более десяти дней, пока не подул нужный ветер. Для атаки в четырех местах было сосредоточено 30 газовых батарей (точное число баллонов в каждой из них неизвестно, но обычно в одной батарее насчитывалось 10–12 баллонов), к каждой в качестве компрессора подсоединялись баллоны со сжатым воздухом. В результате жидкий хлор выбрасывался из баллонов в течение 1,5–3 минут. Час пробил рано утром 24 июля (6 августа по новому стилю) 1915 года. Как указано в Дневнике боевых действий 226-го пехотного Землянского полка, «около 4 часов утра немцы выпустили целое облако удушливых газов и под прикрытием их густыми цепями повели энергичное наступление, главным образом на 1, 2 и 4 участки Сосненской позиции. Одновременно с этим противником был открыт ураганный огонь по Заречному форту, заречной позиции и по дороге, ведущей с последней на Сосненскую».
Впрочем, какие-то меры противодействия газам все же уже были: солдаты жгли перед окопами паклю и солому, поливали брустверы и распыляли обеззараживающий известковый раствор, а также надевали имевшиеся в их распоряжении противогазовые повязки и маски. Впрочем, все это было не слишком эффективно, к тому же многие солдаты использовали обычные мокрые тряпки, которыми обматывали лицо. Обороняющиеся пострадали очень сильно: оказавшиеся в низине 9-я, 10-я и 11-я роты практически перестали существовать, в 12-й роте на Центральном редуте в строю осталось около 40 человек, у Бялогронды — около 60-ти. Неожиданностью для русских войск также стал и обстрел крепости, в том числе и снарядами с отравляющими веществами, — именно поэтому русская артиллерия не смогла дать адекватный ответ противнику, хотя возможности у нее для этого были.

Немецкая артиллерия создала огневой вал, под прикрытием которого ландвер пошел в наступление. Сопротивления после подобной подготовки никто не ожидал. Все шло по плану: части 18-го и 76-го ландверных полков без особых проблем заняли первую и вторую позиции, легко сломив сопротивление также сильно пострадавшей от газов и артобстрела ополченской роты, стоявшей на самой Сосненской позиции. Однако затем начались проблемы: сначала ландштурмисты 76-го полка слишком увлеклись наступлением и попали под собственные газы, потеряв порядка тысячи человек, а когда остатки 12-й русской роты открыли огонь из центрального редута, атака немедленно прекратилась.

«Живые мертвецы»
Уже упоминавшийся Дневник боевых действий сообщает: «Получив донесение об этом (имеется в виду занятие 1-й линии обороны) от командира 3-го батальона капитана Потапова, который сообщил, что немцы, занявшие окопы, продолжают продвигаться к крепости и находятся недалеко уже от резерва, командир полка тотчас же приказал 8-й, 13-й и 14-й ротам выступить с форта на Сосненскую позицию и, перейдя в контратаку, выбить немцев из занятых ими наших окопов». Эти части, и в том числе 13-я рота, атаку которой возглавил подпоручик Владимир Карпович Котлинский, также сильно пострадали от газа и артобстрела и потеряли до половины личного состава (потери 14-й роты, находившейся в крепости, были меньше). Немцам обещали, что они просто займут незащищенные позиции. Однако все складывалось по-другому: навстречу им поднимались русские солдаты с обмотанными тряпками лицами, «живые мертвецы».

«Приблизившись к противнику шагов на 400, подпоручик Котлинский во главе со своей ротой бросился в атаку. Штыковым ударом сбил немцев с занятой ими позиции, заставив их в беспорядке бежать… Не останавливаясь, 13-я рота продолжала преследовать бегущего противника, штыками выбила его из занятых им окопов 1-го и 2-го участков Сосненских позиций. Вновь заняли последнюю, вернув обратно захваченные противником наше противоштурмовое орудие и пулеметы. В конце этой лихой атаки подпоручик Котлинский был смертельно ранен и передал командование 13-й ротой подпоручику 2-й Осовецкой саперной роты Стрежеминскому, который завершил и окончил столь славно начатое подпоручиком Котлинским дело». Котлинский умер к вечеру того же дня, Высочайшим приказом от 26 сентября 1916 года он был посмертно награжден орденом Св. Георгия 4-й степени.
Один из очевидцев сообщил газете «Русское слово»:

«Я не могу описать озлобления и бешенства, с которым шли наши солдаты на отравителей-немцев. Сильный ружейный и пулеметный огонь, густо рвавшаяся шрапнель не могли остановить натиска рассвирепевших солдат. Измученные, отравленные, они бежали с единственной целью — раздавить немцев. Отсталых не было, торопить не приходилось никого. Здесь не было отдельных героев, роты шли как один человек, одушевленные только одной целью, одной мыслью: погибнуть, но отомстить подлым отравителям».
Немцы контратаки не ожидали, они вообще считали, что на позициях никого, кроме мертвецов, нет. Но «мертвецы» поднялись из могил. Остальное довершила наконец пришедшая в себя русская артиллерия. К 11 часам Сосненская позиция была очищена от противника, который атаку повторять не стал. В тот день русская боевая группа, столкнувшаяся с неприятелем, потеряла убитыми, ранеными, пострадавшими от газов примерно 600–650 офицеров, военных чиновников и нижних чинов. Неприятель понес большие потери.

Как это ни печально, но судьба крепости Осовец уже была решена: поступил приказ эвакуировать ее. 23 августа здания и укрепления оставленной русскими войсками крепости взлетели на воздух, а через два дня немцы заняли еще дымящиеся руины.
Осовец был оставлен, но «атака мертвецов» 13-й роты не была бессмысленной: она стала нерукотворным памятником русскому солдату, который отдавал свою жизнь за свободу народов Европы, за то, чтобы они могли сами выбирать свое будущее.

https://youtu.be/l92q9cfdcqw - видео о подвиге русских
Использованы материалы http://foma.ru/ataka-mertvetsov-pervaya-mirovaya-istoriya-uzhasa-i-podviga.html

Я читала первый раз эту книгу где-то в 12 лет. Она потрясла меня. Долго ходила под впечатлением. Как наяву видела фашистов, злобно бросающих детей в яр. Сердце сжималось от жалости к судьбе несчастного мальчика, выживающего при фашистах в Киеве. Как-то в 80-е годы захотела книгу перечитать и …не могла её нигде найти. С удивлением узнала, что писатель эмигрировал, а книгу запретили, даже обязывали библиотекарей сжигать её.
Рассказывала о книге своим ученикам, мечтая о том времени, когда смогу держать её в руках. И вот мечта сбылась! Мои выпускники 2016 года подарили мне на память эту книгу. Восторга не было предела!
Когда увидела книгу, удивилась. Я помнила тоненькую книжку в красном переплёте, а передо мной лежит довольно-таки увесистый том. Оказывается, многое не дали напечатать. За границей Анатолий Кузнецов напечатал книгу полностью, а чуть позже дополнил её.
К этим дополнениям я отнеслась с настороженностью. Хорошо, что выделено было в тексте то, что не пропустила цензура Советского Союза, и то, что автор добавил уже за границей. Получилось как бы 3 книги в одной.
И я увидела, что добавленное за границей наполнено злостью к СССР, по-моему, часто излишней. Ощущение такое, что Кузнецова всё в Советском Союзе бесило, ничего хорошего он там не видел. Я с ним согласиться не могу. Я тоже росла в Советском Союзе, там училась, получила высшее образование, рожала детей, лечилась, ходила в магазины, читала газеты, слушала и смотрела радио и телепередачи. Мне показалось, что автора гложет обида, которая и породила всеобъемлющую ненависть.
Открываю первую часть. Глава «Советская власть кончилась». Здесь нет заграничных добавлений, поэтому читается на одном дыхании. Вижу Украину в сентябре 1941 года. Вижу деда, радующегося приходу фашистов, и бабушку, спасающую красное знамя. А потом описаны грабежи. Грабили и жители города, и немцы. Тащили всё, что ни попадётся.
И вот глава «Итак, мы в этой новой жизни». Здесь даётся характеристика деда Семерика – жадного, завистливого и невезучего, вечно недовольного. В противовес ему описана бабка. Она верила в Бога, читала молитвы, пусть и не совсем правильно, помогала ещё более несчастным, чем они. Здесь же Кузнецов даёт характеристики и своим родителям: отцу, участковому милиционеру, коммунисту, и матери, простой учительнице.
Дед ждал рая на земле от прихода немцев. Бабка же видела, что от немцев нечего ждать хорошего: «Это злые люди». Вскоре это подтвердилось ещё более рьяными грабежами и расстрелами.
Кузнецов утверждает, что Крещатик взорвали советские коммунисты. Говорит, что перед оставлением Киева НКВД заминировал Крещатик. Никаких документов, однако, не приводит. В главе «Крещатик» очень много добавлено автором уже за границей.
Немцы евреев сгоняли в Бабий Яр. И началась у фашистов работа по уничтожению людей. Самая страшная глава «Бабий Яр». Люди верили, что их куда-то переселяют, а их вели на убой. Выжила Дина. Её живую закопали. Она смогла выбраться. Выполз ещё мальчик, но его убили фашисты. А Дина рассказала всё автору.



Страшна и «Глава воспоминаний». Главы «Людоеды» в советском издании не было. Здесь рассказано о голоде 1933 года. Также не было глав о рождественской ёлке, о том, как сжигали книги в 30-е годы, о дружбе СССР с гитлеровской Германией.
Анатолий Кузнецов вспоминает своих друзей детства и рассказывает о их судьбах. Шурка вынужден был скрываться в годы оккупации, так как он наполовину был еврей. Болик был отправлен на рытьё окопов, а потом пытался эвакуироваться, но вернулся. Бабарик вернулся искалеченный: подорвался на мине в Варшаве.
Немцы пришли со своими законами-запретами, объявили комендантский час, вылавливали евреев и цыган. Начались аресты коммунистов и активистов советской власти по доносам. И опять горели книги. Странно это…. Анатолий Кузнецов так часто видел, как власти сжигают книги, он и не подозревал, что и его книгу постигнет такая же участь. Зачем власти так упорно хотят уничтожить правду?
Кроме страха умереть на виселице, от пули, в Яру, появилась ещё одна беда – умереть от голода. Голод преследовал киевлян. Мальчик в этом голодном городе бьётся за свою жизнь: торгует спичками, орехами, папиросной бумагой, водит кляч на колбасу…
В главе «Дарница» рассказывается о пленных. В Дарницком лагере погибло 68000 человек…
Взрывы в Киево-Печерской лавре, и опять Кузнецов обвиняет Советы. Уничтожен Успенский собор.
А заканчивается первая часть рассказом о гибели матросов в Бабьем Яре.
Часть вторая – это описание борьбы с голодом. Мальчик теряет близких ему людей. Умерла бабушка. Простудилась, когда на мельничке молола муку, готовясь к пасхе. И муки-то с горсть, но этого хватило, чтобы человека не стало. Вскоре не стало и деда, который к тому времени уже возненавидел немцев, ждал Красную Армию… умер, так и не наевшись, всю жизнь гнался за счастьем – не догнал…
Поразительны гитлеровские умозаключения: «Чрезмерные умники – враги…», - конечно, при такой установке мать не захотела работать в школе. Анатолий, по убеждению немцев, был уже образованным – 4 класса! – поэтому должен был идти работать.
Поразила глава о киевских футболистах «Динамо». Они погибли, но показали киевлянам настоящий футбол, не сдавшись, а победив фашистов на футбольном поле. Все погибли в Бабьем Яре.
Фашисты со щепетильной планомерностью уничтожали советских людей: стреляли каждого пятого, второго, первого, за провинности, мелкие провинности, невиновных, виновных лишь в том, что евреи, цыгане, похожие на цыган и евреев…
Куча запретов, за нарушение любого – расстрел. И люди среди этого ужаса умудрялись жить. А мальчик Толя даже считал себя счастливчиком. Счастливчик, потому что не еврей, не цыган, умело уходит от патруля, уворачивается от пуль, минует бомбы, с дерева упал – не убился, не попал в плен, не угнали в Германию…
В третьей части писатель говорит о своих послевоенных впечатлениях. Болит его душа от того, что Бабий Яр забыт. Слышит он по ночам крики тысяч погибших людей. И заканчивает свой роман-документ Кузнецов призывом:
«Мы не смеем забывать этот крик. Это не история. Это сегодня. А что завтра?
Какие новые Яры, Майданеки, Хиросимы, Колымы и Потьмы – в каких местах и каких новых технических формах – скрыты ещё в небытии, в ожидании своего часа?И кто из нас, живущих, уже, может быть, кандидат в них?
Будем ли мы понимать когда-нибудь, что самое дорогое на свете – жизнь человека и его свобода? Или ещё предстоит варварство?
На вопросах, пожалуй, я и оборву эту книгу».
Тревожно от этих вопросов. Особенно сегодня, когда так неспокойно в мире, когда рассорились Украина и Россия, когда вершит свой суд американский дядя Сэм…

ЛЕВ ОЗЕРОВ

БАБИЙ ЯР

Я пришёл к тебе,Бабий Яр.
Если возраст у горя есть,
Значит, я немыслимо стар.
На столетья считать — не счесть.

Я стою на земле, моля:
Если я не сойду с ума,
То услышу тебя, земля, —
Говори сама.

Как гудит у тебя в груди.
Ничего я не разберу, —
То вода под землёй гудит
Или души лёгших в Яру.

Я у клёнов прошу: ответьте,
Вы свидетели — поделитесь.
Тишина.
Только ветер —
В листьях.

Я у неба прошу: расскажи,
Равнодушное до обидного…
Жизнь была, будет жизнь,
А на лице твоём ничего не видно.
Может, камни дадут ответ.
Нет…

Тихо.
В пыли слежавшейся август.
Кляча пасётся на жидкой травке.
Жуёт рыжую ветошь.
— Может, ты мне ответишь?

А кляча искоса глянула глазом,
Сверкнула белка голубой белизной.
И разом —
Сердце наполнилось тишиной,
И я почувствовал:
Сумерки входят в разум,
И Киев в то утро осеннее —
Передо мной…

* * *

Сегодня по Львовской идут и идут.
Мглисто.
Долго идут. Густо, один к одному.
По мостовой,
По красным кленовым листьям,
По сердцу идут моему.

Ручьи вливаются в реку,
Фашисты и полицаи
Стоят у каждого дома,
у каждого палисада.
Назад повернуть не думай,
В сторону не свернуть.
Фашистские автоматчики
весь охраняют путь,
А день осенний прозрачен, медлителен, вечен.
Толпы текут — тёмные на свету.
Тихо дрожат тополей последние свечи,
И в воздухе:
— Где мы? Куда нас ведут?
— Куда нас ведут? Куда нас ведут сегодня?
— Куда? — вопрошают глаза в последней мольбе.
И процессия длинная и безысходная
Идёт на похороны к себе.

За улицей Мельника — кочки, заборы и пустошь.
И рыжая стенка еврейского кладбища. Стой…
Здесь плиты поставлены смертью
хозяйственно густо,
И выход к Бабьему Яру,
Как смерть, простой.

Уже всё понятно. И яма открыта, как омут.
И даль озаряется светом последних минут.
У смерти есть тоже предбанник.
Фашисты по-деловому
Одежду с пришедших снимают и в кучи кладут.

И явь прерывается вдруг
Ещё большею явью:
Тысячи пристальных,
Жизнь обнимающих глаз.
Воздух вечерний,
И небо,
И землю буравя.
Видят всё то, что дано нам увидеть
Раз…

И выстрелы, выстрелы, звёзды внезапного света,
И брат обнимает последним объятьем сестру. ..
И юркий эсэсовец лейкой снимает всё это.
И залпы.
И тяжкие хрипы лежащих в Яру.
А люди подходят и падают в яму, как камни…
Дети на женщин и старики на ребят.
И, как пламя, рвущимися к небу руками
За воздух хватаются
И, обессилев, проклятья хрипят.

Девочка, снизу:
— Не сыпьте землю в глаза мне…
Мальчик: — Чулочки тоже снимать? —
И замер,
В последний раз обнимая мать.

А там — мужчин закопали живыми в яму.
Но вдруг из земли показалась рука
И в седых завитках затылок.
Фашист ударил лопатой.
Земля стала мокрой,
Сравнялась, застыла…

* * *

Я пришёл к тебе, Бабий Яр.
Если возраст у горя есть,
Значит, я немыслимо стар.
На столетья считать - не счесть.

Небеса стоят как стена.
Начинающаяся с земли.
На земле стоит тишина —
Здесь, где братья мои легли.

Здесь не хочет расти трава.
А песок, как покойник, бел
Ветер свистнет едва-едва:
Это брат мой там захрипел.

Так легко в этот Яр упасть,
Стоит мне на песок ступить, —
И земля приоткроет пасть,
Старый дед мой попросит пить.

Мой племянник захочет встать,
Он разбудит сестру и мать.
Им захочется руку выпростать.
Хоть минуту у жизни выпросить.

И пружинит земля подо мной:
То ли горбится, то ли корчится.
За молитвенной тишиной
Слышу детское: — Хлебца хочется.

Где ты, маленький, покажись,
Я оглох от боли тупой.
Я по капле отдам тебе жизнь,
Я ведь тоже мог быть с тобой.

Обнялись бы в последнем сне
И упали б вместе на дно.
Ведь до гроба мучиться мне,
Что не умерли смертью одной.

Я закрыл на минуту глаза
И прислушался, и тогда
Мне послышались голоса:
— Ты куда захотел? Туда?!

Гневно дернулась борода,
Раздалось из ямы пустой:
— Нет, не надо сюда.
— Ты стоишь? Не идёшь? Постой!

У тебя ли не жизнь впереди?
Ты и наше должен дожить.
Ты отходчив — не отходи.
Ты забывчив — не смей забыть!

И ребёнок сказал: — Не забудь.
И сказала мать: — Не прости. —
И закрылась земная грудь.
Я стоял не в Яру — на пути.

Он к возмездью ведёт — тот путь,
По которому мне идти.
Не забудь…
Не прости…

1944—1945

Войска Юго-Западного (генерал-лейтенант, с 17.12.1942 г. генерал-полковник Н.Ф. Ватутин) и Сталинградского (генерал-полковник А.И. Еременко) фронтов в районе Калача и Советского замкнули кольцо. В окружение попали 22 дивизии и более 160 отдельных частей немецкой 6-й армии (генерал-фельдмаршал Ф. Паулюс) и частично 4-й танковой армии общей численностью 330 тысяч человек.

Единственным средством самого минимального снабжения оставались военно-транспортные самолеты, которые в большинстве своем сбивались советскими истребителями и зенитчиками. В некоторых из этих самолетов находилась почта противника.
Мой дед воевал под Сталинградом, там был тяжело ранен. Значит, это его заслуга, что фашисты так неуютно чувствовали себя здесь. Я горжусь своим дедом! Горжусь советскими воинами!

Прочтите эти письма фашистов, пришедших на нашу землю, чтоб уничтожить нас. Прочтите и не забывайте.

23 августа 2942 года:
«Утром я был потрясен прекрасным зрелищем: впервые сквозь огонь и дым увидел я Волгу, спокойно и величаво текущую в своем русле. Мы достигли желанной цели – Волга. Но город еще в руках русских. Почему русские уперлись на этом берегу, неужели они думают воевать на самой кромке? Это безумие.»

Ноябрь 1942 года:
«Мы надеялись, что до Рождества вернемся в Германию, что Сталинград в наших руках. Какое великое заблуждение! Этот город превратил нас в толпу бесчувственных мертвецов! Сталинград - это ад! Русские не похожи на людей, они сделаны из железа, они не знают усталости, не ведают страха. Матросы, на лютом морозе, идут в атаку в тельняшках. Физически и духовно один русский солдат сильнее целой нашей роты…»

Последнее письмо датировано 4 января 1943 года:
«Русские снайперы и бронебойщики - несомненно ученики Бога. Они подстерегают нас и днем и ночью, и не промахиваются. 58 дней мы штурмовали один – единственный дом. Напрасно штурмовали… Никто из нас не вернется в Германию, если только не произойдет чудо. А в чудеса я больше не верю. Время перешло на сторону русских.»"...Подаю весточку о себе, положение у нас очень серьезно. Русские окружили армейский корпус, и мы сидим в мешке. В субботу нас атаковали, было много убитых и раненых. Кровь текла ручьями. Отступление было ужасным. Тяжело ранен наш командир, у нас теперь нет ни одного офицера. Мне пока везет, но сейчас мне все безразлично ..."
Из писем Эриха Отто.


"...Мы находимся в довольно сложном положении. Русский, оказывается, тоже умеет вести войну, это доказал великий шахматный ход, который он совершил в последние дни, причем сделал он это силами не полка и не дивизии, но значительно более крупными..."

Из письма ефрейтора Бернгарда Гебгардта, п/п 02488, жене. 30.XII.1942 г.


"...Каждый день мы задаем себе вопрос: где же наши спасители, когда наступит час избавления, когда же? Не погубит ли нас до того времени русский..."

Из письма гаупт-вахмистра Пауля Мюллера, п/п 22468, жене. 31.XII.1942 г.


"...Мы переживаем здесь большой кризис, и неизвестно, чем он закончится. Положение в общем и целом настолько критическое, что, по моему скромному разумению, дело похоже на то, что было год тому назад под Москвой".

Из письма генерал-лейтенанта фон Гамбленц жене. 21.XI.1942 г.



"23 октября. Пароль: Сталинград.

28 октября. Здесь настоящий ад. Пикирующие бомбардировщики и артиллерия.

29 октября. Жаркий для меня день... Жуткая деятельность русской авиации.

2 ноября. Ночью колоссальная деятельность авиации. Из головы не выходит мысль, что твой конец близок. Наши атаки безуспешны. Ротный старшина Лар убит.

3 ноября. Унтер-офицер Фридрих убит.

8 ноября. Снова и снова воздушные налеты. Никто не знает, будет ли он жив через час..."

Из дневника унтер-офицера Иозефа Шаффштейн, п/п 27547.


"15 января. Сколько времени будем мы еще влачить это жалкое существование и будет ли вообще когда-нибудь лучше? Нас все время подкарауливает враг. Один другому желает смерти. Так как мы в окружении и нам не хватает боеприпасов, то мы вынуждены сидеть смирно. Выхода из котла нет и не будет".

Из дневника офицера Ф.П. 8-го легкого ружейно-пулеметного парка 212-го полка.


"10 января. Ровно в 6 час. на западе начинается жуткий ураганный огонь. Такого грохота я еще никогда не слыхал. Целый день над нами летает бесчисленное количество самолетов, сбрасывающих бомбы под гул орудий. 13 января. ...У меня сегодня какие-то странные предчувствия. Выйдем мы отсюда или нет?"

Из дневника унтер-офицера Германа Треппман, 2-й батальон 670-го пехотного полка 371-й пехотной дивизии.


В этих письмах нет эйфории, как в начале войны, и есть признание в наших рядовых и командирах более чем достойных воинов, которые одержали в битве на Волге победу.

В дневнике уже цитированного унтер-офицера Иозефа Шиффштейна имеются и следующие записи:

"8 декабря. С едой становится все плачевней. Одна буханка хлеба на семь человек. Теперь придется перейти на лошадей.

9 декабря. Всех ослабевших лошадей закалывают и съедают.

10 декабря. Голодать чертовски тяжело.

11 декабря. Никаких надежд на улучшение. Сейчас мы познали цену хлеба.

12 декабря. Сегодня я нашел кусок старого заплесневевшего хлеба. Это было настоящее лакомство. Мы едим только один раз, когда нам раздают пищу, а затем 24 часа голодаем..."


"...У нас здесь дела неважные, еды очень мало: буханка хлеба на три человека на два дня и очень скудный обед. С какой охотой я поел бы сейчас болтушки, которой дома кормят свиней. Хоть бы разок наесться досыта, мы здесь все страшно возмущаемся... У нас опять очень много обморожений".

Из письма ефрейтора Рихарда Круга, п/п 21632, брату. 29.XII.1942 г.



"...Сегодня для меня было бы величайшей радостью получить кусок черствого хлеба. Но даже этого у нас нет."

Из письма обер-ефрейтора Вильгельма Бейссвенегер, п/п 28906, родителям. 31.XII.1942 г.


"...Три врага делают нашу жизнь очень тяжелой: русские, голод, холод. Русские снайперы держат нас под постоянной угрозой..."

Из дневника ефрейтора М. Зура. 8.XII.1942 г.


"...Вчера мы получили водку. В это время мы как раз резали собаку, и водка явилась очень кстати. Хетти, я в общей сложности зарезал уже четырех собак, а товарищи никак не могут наесться досыта. Однажды я подстрелил сороку и сварил ее..."

Из письма солдата Отто Зехтига, 1-я рота 1-го батальона 227-го пехотного полка 100-й легко-пехотной дивизии, п/п 10521 В, Хетти Каминской. 29.XII.1942 г.


"...У Иозефа Гросса была собака, ее песенка тоже уже спета, - я не шучу..."

Из письма унтер-офицера Хуго Куне, п/п 28906 Д, I.I.1943 г.


***

"...26 декабря. Сегодня ради праздника сварили кошку".

Из записной книжки Вернера Клей, п/п 18212.


"...Эльза, я не хочу наводить на тебя тоску и не стану много рассказывать, но одно я тебе могу сказать: скоро я погибну от голода..."

Из письма солдата Рефферта жене. 29.XII.1942 г.


"...Над многими, которые в прошлом году и не думали о смерти, стоит сегодня деревянный крест. За этот год множество народу у нас рассталось с жизнью. В 1943 г. будет еще хуже. Если положение не изменится и окружение не будет прорвано, то мы все погибнем от голода. Никакого просвета..."

Из письма обер-ефрейтора Георга Шнелля, п/п 16346 С, родителям. I.I.1943 г.


25.10.1941 г.
Мы находимся в 90 км от Москвы, и это стоило нам много убитых. Русские оказывают ещё очень сильное сопротивление, обороняя Москву, это можно легко представить. Пока мы придём в Москву, будут ещё жестокие бои. Многие, кто об этом ещё и не думает, должны будут погибнуть. У нас пока двое убитых тяжёлыми минами и 1-снарядом. В этом походе многие жалели, что Россия – это не Польша и не Франция, и нет врага более сильного, чем русские. Если пройдёт ещё полгода – мы пропали, потому что русские имеют слишком много людей. Я слышал, когда мы покончим с Москвой, то нас отпустят в Германию."


3.12.1941 г.
Вот уже более трёх месяцев я нахожусь в России и многое уже пережил. Да, дорогой брат, иногда прямо душа уходит в пятки, когда находишься от проклятых русских в каких-нибудь ста метрах и около тебя рвутся гранаты и мины.
(Из письма солдата Е. Зейгардта брату Фридриху)

30.11.1941 г.
Моя любимая Цылла. Это, право говоря, странное письмо, которое, конечно, никакая почта не пошлёт никуда, и я решил отправить его со своим раненым земляком, ты его знаешь – это Фриц Заубер. Мы вместе лежали в полковом лазарете, и теперь я возвращаюсь в строй, а он едет на родину. Пишу письмо в крестьянской хате. Все мои товарищи спят, а я несу службу. На улице страшный холод, русская зима вступила в свои права, немецкие солдаты очень плохо одеты, мы носим в этот ужасный мороз пилотки и всё обмундирования у нас летнее. Каждый день приносит нам большие жертвы. Мы теряем наших братьев, а конца войны не видно и, наверное, не видеть мне его, я не знаю, что со мной будет завтра, я уже потерял все надежды возвратиться домой и остаться в живых. Я думаю, что каждый немецкий солдат найдёт себе здесь могилу. Эти снежные бури и необъятные поля, занесённые снегом, наводят на меня смертельный ужас. Русские победить невозможно, они…
(Из письма Вильгельма Эльмана.)

5.12.1941 г.
На этот раз мы будем справлять Рождество в русском “раю”. Мы находимся опять на передовых, тяжелые у нас дни. Подумай только, Людвиг Франц убит. Ему попало в голову. Да, дорогой мой Фред, ряды старых товарищей всё редеют и редеют. В тот же день, 3.12, потерял ещё двух товарищей из моего отделения… Наверное, скоро нас отпустят; нервы мои совсем сдали. Нойгебауэр, очевидно, не убит, а тяжело ранен. Фельдфебель Флейсиг, Сарсен и Шнайдер из старой первой роты тоже убиты. Также и старый фельдфебель Ростерман. 3.12 погиб также наш последний командир батальона подполковник Вальтер. Ещё ранен Анфт. Бортуш и Коблишек, Мущик, Каскер, Лейбцель и Канрост тоже убиты.
(Из письма унтер-офицера Г. Вейнера своему другу Альфреду Шеферу.)

5.12.1941 г.
Милая тетушка, присылай нам побольше печенья, потому что хуже всего тут с хлебом. Ноги я уже немного обморозил, холода здесь очень сильные. Многие из моих товарищей уже ранены и убиты, нас всё меньше и меньше. Один осколок попал мне в шлем, и на мину я тоже успел наскочить. Но пока я отделался счастливо.
(Из письма солдата Эмиля Нюкбора.)

8.12.1941 г.
Из-за укуса вшей я до костей расчесал тело и настолько сильно, что потребовалось много времени, пока всё это зажило. Самое ужасное – это вши, особенно ночью, когда тепло. Я думаю, что продвижение вперёд придётся прекратить на время зимы, так как нам не удастся предпринять ни одного наступления. Два раза мы пытались наступать, но кроме убитых ничего не получали. Русские сидят в хатах вместе со своими орудиями, чтобы они не замёрзли, а наши орудия стоят день и ночь на улице, замерзают и в результате не могут стрелять. Очень многие солдаты обморозили уши, ноги и руки. Я полагал, что война
закончится к концу этого года, но, как видно, дело обстоит иначе… Я думаю, что в отношении русских мы просчитались.
(Из письма ефрейтора Вернера Ульриха к своему дяде в г. Арсендорф)

9.12.1941 г.
Мы продвигаемся вперёд донельзя медленно, потому что русские защищаются упорно. Сейчас они направляют удары в первую очередь против сёл, - они хотят отнять у нас кров. Когда нет ничего лучшего, - мы уходим в блиндажи.
(Из письма ефрейтора Экарта Киршнера)

11.12.1941 г.
Вот уже более недели мы стоим на улице и очень мало спим. Но так не может продолжаться длительное время, так как этого не выдержит ни один человек. Днём ещё ничего, но ночь действует на нервы…
Сейчас стало немного теплее, но бывают метели, а это ещё хуже мороза. От вшей можно взбеситься, они бегают по всему телу. Лови их утром, лови вечером, лови ночью, и всё равно всех не переловишь. Всё тело зудит и покрыто волдырями. Скоро ли придёт то время, когда выберешься из этой проклятой России? Россия навсегда останется в памяти солдат.
(Из письма солдата Хасске к своей жене Анне Хасске)

13.12.1941 г.
Сокровище моё, я послал тебе материи и несколько дней назад – пару ботинок. Они коричневые, на резиновой подошве, на кожаной здесь трудно найти. Я сделаю всё возможное и буду присылать всё, что сколько-нибудь годится.
(Из письма ефрейтора Вильгельма Баумана жене)

26.12.1941 г.
Рождество уже прошло, но мы его не заметили и не видели. Я вообще не думал, что мне придётся быть живым на Рождество. Две недели тому назад мы потерпели поражение и должны были отступать. Орудия и машины мы в значительной части оставили. Лишь немногие товарищи смогли спасти самую жизнь и остались в одежде, которая была у них на теле. Я буду помнить это всю свою жизнь и ни за что не хотел бы прожить это ещё раз…
Пришли мне, пожалуйста, мыльницу, так как у меня ничего не осталось.
(Из письма ефрейтора Утенлема семье в г. Форицхайм, Баден)

27.12.1941 г.
В связи с событиями последних 4 недель я не имел возможности писать вам… Сегодня я потерял все свои пожитки, я всё же благодарю бога, что у меня ещё остались мои конечности. Перед тем, что я пережил в декабре, бледнеет все бывшее до сих пор. Рождество прошло и я надеюсь, что никогда в моей жизни мне не придётся пережить ещё раз такое Рождество. Это было самое несчастное время моей жизни… Об отпуске или смене не приходится и думать, я потерял все свои вещи, даже самое необходимое в последнем обиходе. Однако не присылайте мне ничего лишнего, так как мы должны теперь всё таскать на себе, как пехотинцы. Пришлите лишь немного писчей бумаги и бритву, но простую и дешёвую. Я не хочу иметь с собой ничего ценного. Какие у меня были хорошие вещи и всё пошло к чёрту!... Замученные вшами мы мёрзнем и ведём жалкое существование в примитивных условиях, к тому же без отдыха в боях.
Не подумайте, что я собираюсь ныть, вы знаете, что я не таков, но я сообщаю вам факты. Действительно, необходимо много идеализма, чтобы сохранять хорошее настроение, видя, что нет конца этому состоянию.
(Из письма обер-ефрецтора Руска своей семье в г. Вайль, Баден)

6.09.1942 г.
Сегодня воскресенье, и мы, наконец, можем постирать. Так как моё бельё всё завшивело, я взял новое, а также и носки. Мы находимся в 8 км от Сталинграда, и я надеюсь, в следующее воскресенье мы будем там. Дорогие родители, всё это может свести с ума: по ночам русские лётчики, а днём всегда свыше 30 бомбардировщиков с нашей стороны. К тому же гром орудий.
(Из письма солдата 71 пд Гергардта (фамилия неразборчива))

8.09.1942 г.
Мы находимся на позициях в укреплённой балке западнее Сталинграда. Мы уже продвинулись до стен предместья города, в то время как на других участках немецкие войска уже вошли в город. Нашей задачей является захват индустриальных кварталов северной части города и продвижение до Волги. Этим должна завершиться наша задача на данный период. До Волги отсюда остаётся ещё 10 км. Мы надеемся, конечно, что в короткий срок возьмём город, имеющий большое значение для русских и который они так упорно защищают. Сегодня наступление отложили до завтра; надеюсь, что мне не изменит солдатское счастье, и я выйду из этого наступления живым и невредимым. Я отдаю свою жизнь и здоровье в руки Господа Бога и прошу его сохранять и то и другое. Несколько дней тому назад нам сказали, что это будет наше последнее наступление, и тогда мы перейдём на зимние квартиры. Дай бог, чтобы это было так! Мы так измотались физически, так ослабли здоровьем, что крайне необходимо вывести нашу часть из боя. Мы должны были пройти через большие лишения и мытарства, а питание у нас было совершенно недостаточным. Мы все истощены и полностью изголодали, а поэтому стали бессильными. Я не думаю, что наша маленькая Ютхен голодает дома, как её папа в этой гадкой России. В своей жизни мне приходилось несколько раз голодать в мои студенческие годы, но я не знал, что голод может причинять такие страдания. Я не знал, что можно целый день думать о еде, когда нет ничего в хлебной сумке.
(Из неотправленного письма ефрейтора Ио Шваннера жене Хильде)

26.10.1941 г.
Сижу на полу в русском крестьянском доме. В этой тесноте собралось 10 товарищей из всех подразделений. Можешь представить себе, какой тут шум. Мы находимся у автострады Москва – Смоленск, неподалёку от Москвы.
Русские сражаются ожесточённо и яростно за каждый метр земли. Никогда ещё бои не были так жестоки и тяжелы, и многие из нас не увидят уже родных.
(Из письма солдата Рудольфа Руппа своей жене.)

***
15.11.1941 г.
Мы здесь уже пять дней, работаем в две смены, и пленные работают с нами. У нас развелось очень много вшей. Прежде поймаешь когда одну, когда три, а вчера я устроил на них облаву. Как ты думаешь, милая мама, сколько я поймал их в своём свитере? 437 штук…
Я всё вспоминаю, как отец рассказывал про войну 1914-1918 г., - теперешняя война ещё похуже. Всего я написать не могу, но когда я вам расскажу об этом, у вас глаза полезут на лоб…
(Из письма фельдфебеля Отто Клиема.)

3.12.1941 г.
Вот уже более трёх месяцев я нахожусь в России и многое уже пережил. Да, дорогой брат, иногда прямо душа уходит в пятки, когда находишься от проклятых русских в каких-нибудь ста метрах и около тебя рвутся гранаты и мины.
(Из письма солдата Е. Зейгардта брату Фридриху, г. Гофсгуст.)


3.12.1941 г.
Хочу сообщить тебе, дорогая сестра, что я 26.12 сбил русский самолёт. Это большая заслуга, за это я, наверное, получу железный крест первой степени. Пока мне повезло взять себе с этого самолёта парашют. Он из чистого шёлка. Наверное, я привезу его целым домой. Ты тоже получишь от него кусок, из него получится отличное шёлковое бельё… Из моего отделения, в котором было 15 человек, осталось трое…
(Из писем унтер-офицера Мюллера сестре.)

Многие солдаты и офицеры вермахта, осознавая безнадежность положения, сдавались в плен еще до решения Паулюса о капитуляции. Те, которые ждали решения командующего 6-й армии, понесли большие потери. Лишь за две недели окруженный противник потерял свыше 100 тысяч человек.

Паулюс сдался советским войскам 2 февраля 1943 года. Вместе с ним в плен попало около 113 тысяч солдат и офицеров 6-й армии - немцев и румын, в том числе

22 генерала. Солдаты и офицеры вермахта, мечтавшие побывать в Москве, прошли по ее улицам, но не как победители, а как военнопленные.

17 июля 1944 года через город были проконвоированы 57 600 военнопленных, захваченных войсками Красной армии 1-го, 2-го и 3-го Белорусских фронтов. А менее чем через год советские воины водрузили знамя над рейхстагом.

Источник: rg.ru

Дантес

Он был красив, как сто чертей,
Любил животных и детей,
Имел любовниц всех мастей
И был со всеми мил…
Да полно! Так ли уж права
Жестокая молва,
Швырнув в ответ ему слова:
«Он Пушкина убил!..»

Он навсегда покинул свет,
И табаком засыпал след,
И даже плащ сменил на плед,
Чтоб мир о нём забыл.
Но где б он ни был тут и там –
При нём стихал ребячий гам,
и дети спрашивали мам:
«Он Пушкина убил?»

Как говорится, все течёт,
любая память есть почёт,
и потому на кой нам чёрт
Гадать, каким он был?..
Да нам плевать, каким он был,
Какую музыку любил,
Какого сорта кофий пил…
Он Пушкина убил!
Леонид Филатов

Дантес, хоть и считал свою жизнь значимой, т.к. "дошёл до степеней известных" (был сенатором), на самом деле вошёл в историю как убийца и только убийца ВЕЛИКОГО АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВИЧА ПУШКИНА.

Дантес оказался убийцей ещё и собственной дочери, которую считал сумасшедшей за её любовь ко всему русскому и за любовь к А.С.Пушкину. Когда дочь (Леония - Шарлотта) объявила Дантесу: "Ты убийца!" - она многое уже знала и прочла о дуэли. Отец её отправил в сумасшедший дом, хотя она увлекалась точными науками, в частности математикой; самостоятельно освоила весь курс Политехнического института, в совершенстве выучила русский язык, хорошо говорила на нем и, читая в подлиннике А. С. Пушкина, поняла его значение для цивилизации вообще и для русского народа в частности.
http://www.rg.ru/2013/06/06/dantes.html

В колонках играет - зима
Январь - первый зимний месяц - назывался на Руси «просинцем», потому что впервые после низкого хмурого небосвода декабря появлялись «проталины» - островки синего неба.


Но славился январь и метелями, и морозами. Именно поэтому русские именовали его «сеченем», чехи и словаки - «леднем», сербы - «зимцем» и «прозимцем». Кроме того, на Руси январь называли Василь-месяцем в честь святого Василия Великого, день которого приходился на 1 января - перелом зимы.




В русских пословицах январь славится как «году начало, зиме середина». Говорили, что в январе день прибавляется уже на два часа (после дня зимнего солнцестояния, 24 декабря, начинается поворот к лету). Когда-то на Руси год начинался с марта, поэтому январь был одиннадцатым по счету месяцем; позже Новый год отмечался в сентябре, в Семен-день, - и январь стал пятым месяцем года; а после введения Петром I нового летосчисления в 1700 году сделался первым из двенадцати месяцев.

20 февраля 1918 года в России было введено новое летосчисление. Напомним вам, что для того чтобы перевести дату со старого стиля на новый, нужно прибавить к дате старого стиля 11 дней для ХVIII в., 12 дней для XIX в. и 13 дней для XX в. Поэтому в ночь с 13 на 14 января отмечают старый Новый год. А в ночь с 31 декабря на 1 января, по традиции, встречают Новый год. Не случайно в этот день поздравляют друг друга «С Новым годом, с новым счастьем». В полночь, когда часы бьют 12 раз, все загадывают самые заветные желания, которые должны обязательно сбыться в наступающем году.



Существует и более сложный обряд. Перед тем как часы начнут бить 12 раз, готовят бумагу и карандаш. С наступлением Нового года нужно успеть написать на бумаге желание, сжечь бумагу, размешать ее в бокале с шампанским и выпить его, пока часы еще бьют. Тогда желание непременно исполнится.

С празднованием Нового года были связаны и другие приметы. Под Новый год в сильный мороз замораживали в ложке воду. Если лед оказывался в пузырях - к хорошему здоровью и долголетию. Если в центре была ямка - это предвещало болезнь или даже смерть, причем не обязательно самого загадывавшего, но, возможно, и кого-нибудь из близких. Существовала и своеобразная вариация карточного гадания: в ночь под Новый год девушки клали под подушку четырех карточных королей из колоды. Какой приснится или будет вытащен поутру первым - таков будет и жених. В некоторых домах соблюдался не менее интересный обычай: в ночь под Новый год девушка клала под подушку первый кусок от праздничного ужина и перед сном приглашала суженого прийти отведать ее блюдо. Тогда он являлся к ней во сне - приходил на угощение.



Январь - латинское название первого месяца в году (Januarius). Так он назван потому, что был посвящен древними римлянами Янусу, богу мира. У нас в старину он назывался Просинец, как полагают, от начинающей показываться в это время синевы неба, просияния, от усиления, с прибавлением дня, солнечного света. Это имя постоянно встречается в наших древнейших месяцесловах и святцах. Название января Сочень указывает или на перелом зимы, который, по народному поверью, происходит именно в январе, на рассечение зимы на две половины, или на трескучие, жестокие морозы.

На Руси месяц январь был первоначально одиннадцатым по счету, ибо первым считался март, когда же год стал считаться с сентября, январь стал пятым; наконец, с 1700 г., со времени перемены, произведенной в нашем летосчислении Петром Великим, этот месяц сделался первым. Петр Великий, желая согласить с календарем западноевропейским начало нового русского года, отменил древнее летосчисление от сотворения мира и поставил ввести времяисчисление от Рождества Христова. С этою целью преобразователь России издал в 1699 г. два указа: в первом указе 19 декабря он велел писать впредь с 1 января во всех бумагах лета от Рождества Христова, а не от сотворения мира,- «а буде кто не хочет,- говорилось в этом указе,- то писать и от сотворения мира и от Рождества Христова». Во втором указе, последовавшем на другой день после первого, раскрыта и самая причина перемены летосчисления и указано, как должно быть отпраздновано начало нового столетнего века в Москве. Таким образом, с Петра Великого до настоящего времени январь месяц считается начальным месяцем нового гражданского года, хотя церковь празднует доселе свой собственно церковный год по-старому - с 1 сентября.



В Древнем Риме, когда формировался календарь, месяцы январь и февраль были названы именами богов Януса и Фебруса. Янус ведал дверями, входами и выходами и вообще всяким началом, в том числе и началом человеческой жизни, а также был покровителем договоров и союзов. День Януса отмечался 9 января. Изображался Янус двуликим: одно лицо его было обращено в прошлое, другое в будущее.



Но януарис и фебруарис были присоединены к уже существовавшим десяти месяцам года и некоторое время считались последними месяцами. Потом их вынесли в начало года, и януарий оказался первым месяцем и стал по-настоящему соответствовать своей «двуликости» – январем отсекался прошедший год и начинался новый.



Пословицы и поговорки про январь

Январь – году начало, зимы середина.
Белее зима – зеленее лето.
Январю большие морозы, февралю – метели.
Январь – месяц ярких звезд, белых троп, синих льдов.
Сух январь — крестьянин богат.
Январский холод наполняет закрома.
Январь сухой и морозный — быть жаркому лету.
Если в январе очень холодно, то грибы появятся позднее.
Сырой январь — хлебам беда.
Если в январе март — бойся в марте января.
В январе слякоть — в июле дождь.
Если в январе эхо далеко уходит — морозы крепчают.
Если пчелы зашевелились в январе, весна будет дождливой, мокрой.
Морозный январь — урожайный год. Туманы в январе — на мокрую весну.
Если январь сухой, морозный и вода в реках сильно убывает, то лето будет сухое и жаркое.
Если дятел стучит в январе — к ранней весне, стучит в марте к поздней весне.
Мало звезд в январе — к ненастью.
Ясные дни в январе — к хорошему урожаю.
Холодные январи подряд почти не повторяются.
Если январь холодный, июль будет сухой и жаркий.
Теплые дни января недобром отзываются.

Источник: http://proeveryday.ru/index.php?id=12/1/january © proeveryday.ru

Просматривала фильмы и наткнулась на это видео. Понравилось!

Слушала, смотрела и плакала навзрыд. Мой отец воевал, свёкор воевал, дед воевал. Отец и свёкор призваны были в 1943 году, а дед хлебнул горюшка ещё больше: прошёл всю войну с 1941-го по 1945-ый. И брал Берлин! А было ему 45 лет. Нельзя это забывать!