Ромола Пульски всегда хотела принадлежать миру искусства. Этот мир, сказочный и безумно прекрасный, все время находился с ней рядом: ее мать была известной актрисой, ее отец был основателем и первым директором Венгерской национальной галереи. С раннего детства девочку развлекали не сказками о троллях и феях, а рассказами о великих художниках Ренессанса. В их доме часто устраивались приемы для талантливых, живущих творчеством, людей. Ромола изучала актерское мастерство и брала уроки балета. У нее неплохо получалось, однако же какого-то особенного таланта не открылось, и ей никогда не суждено было стать звездой. Все, на что девушка могла рассчитывать – это кордебалет, и восхищение великими танцовщиками со стороны, из безликой толпы девочек, выстроившихся у задника сцены. Девочек, которые, затаив дыхание следили за выступлением настоящих мастеров, понимая их гений и осознавая свое ничтожество.

                                              Свадьба Ромолы и Вацлава Нижинского 10 сентября 1913 года

Выступление Вацлава Нижинского, солиста Русского балета, Ромола впервые увидела в Париже, и восхищение ее было так велико, что она непременно захотела любым путем присоединиться к труппе. Русскому балету сопутствовал невероятный успех, Нижинского называли «богом танца», «восьмым чудом света» и «царем воздуха». Его прыжок, когда он летел над сценой, был чем-то совершенно невероятным, танцовщик казалось зависал в воздухе, и зал замирал, затаив дыхание. 
Познакомиться с «богом танца» стало для Ромолы навязчивой идеей. Она даже добилась того, что актеры труппы стали бывать на приемах в доме ее матери, но ни Нижинский, ни хозяин Русского балета Дягилева, там так и не появились. 
Знакомство однако все же произошло. 
«На репетициях, — пишет Ромола, — я всегда пряталась в каком-нибудь темной уголке, опасаясь, что, если привлеку внимание, меня прогонят. Однажды я оказалась в глубине зала рядом с журналисткой. Она не переставала восхищаться Нижинским. Я нетерпеливо прервала ее дифирамбы. «Если вы действительно так хорошо знаете это «чудо», тогда, пожалуйста, представьте меня ему». Мы подошли к группе мужчин, где Нижинский разговаривал с Дягилевым. Это бы волнующий момент. Никто бы не подумал, что этот скромный молодой человек с азиатскими чертами лица, похожий на японского студента в плохо сидящей на нем европейской одежде, был тем самым прекрасным видением, которым восхищался мир. Меня представили ему. Последующий разговор получился путанным из-за различия в языках. Нижинский не понял, кто я такая, приняв меня за приму-балерину Венгерской оперы, имя которой было упомянуто в этот момент... Возможно, именно из-за этой ошибки он приветствовал меня таким любезным и почтительным поклоном. После этого первого знакомства меня много раз представляли ему. В ответ следовало вежливое сдержанное приветствие, но он никогда не узнавал меня». 
Не удивительно: ведь великий танцовщик вообще не слишком интересовался женщинами... 
Вацлав Нижинский родился в Киеве 12 марта 1889 года. Его родители были поляками и так же посвятили жизнь балету: мать Элеонора была дочерью краснодеревщика, училась в балетной школе и была принята в труппу Варшавского театра; отец Томаш, выдающийся красавец, был прекрасным танцовщиком, талантливым балетмейстером и имел собственную труппу. Поженившись, Томаш и Элеонора вместе со своей труппой ездили по России, исколесив ее вдоль и поперек, и трое их детей: Станислав, Вацлав и Бронислава родились в течении шести лет этих путешествий. 
Красавец Томаш не считал нужным хранить верность жене, и когда с одной из своих любовниц он завел новую семью, Элеонора была вынуждена покинуть труппу. Вместе с детьми она поселилась в Петербурге, решив, что в столице проще всего будет найти врачей, необходимых старшему сыну Станиславу, — еще в шесть лет мальчик выпал из окна, ударился головой о мостовую, и его умственное развитие остановилось. Элеонора сделала все, чтобы помочь сыну, но ни ее усилия, ни усилия врачей ни к чему не привели. Мальчику становилось только хуже, и в конце концов его пришлось поместить в клинику для душевнобольных. 
Томаш помогал семье очень мало, изредка отсылая Элеоноре часть денег, заработанных гастролями. Навестил он их только один раз, — и лучше бы не делал этого вовсе! Отправившись в Вацлавом купаться в Неве, он бросил мальчика в воду, решив таким образом научить его плавать. Вацлав едва не утонул, спастись ему удалось только чудом. 
Оставшись практически без средств к существованию, одна в чужом городе, Элеонора пыталась найти возможности выжить, и прежде всего ей необходимо было как-то пристроить детей, чтобы обеспечить им достойное будущее. Бронислава была еще слишком мала, а девятилетнего Вацлава мать решила отвести в Императорскую школу балета, — разумеется, это было первым, что пришло в голову бывшей танцовщице! Элеонора верила, что мальчик талантлив и мечтала, что по окончании учебы Вацлав сможет поступить в знаменитый Мариинский театр. Ко всему прочему, государство полностью брало на себя содержание учеников, и это тоже было немаловажно. 
20 августа 1898 года Элеонора привела сына на приемные экзамены. 
«Благодаря славе Томаша имя Нижинского было известно экзаменаторам, — пишет биограф Нижинского Ричард Бакл, — но и речи не могло быть о том, чтобы принимать учеников, учитывая какие-либо иные обстоятельства, кроме их достоинств. Вацлав производил впечатление не слишком развитого маменькиного сынка. К счастью, преподаватель младших классов у мальчиков Николай Легат обратил на него внимание. «Первое впечатление, которое он произвел на экзаменационную комиссию, было неблагоприятным, он показался неуклюжим и не слишком здоровым. Но на врачебном осмотре меня потрясло строение мускулатуры его бедер... Я попросил Нижинского отойти на несколько шагов назад и прыгнуть. Его прыжок был феноменальным. «Из этого мальчика можно сделать хорошего танцора, — сказал я, и его приняли без дальнейших хлопот». 
Товарищи по училищу не любили Вацлава. Мальчишки презирали его за то, что он поляк и смеялись над его странными то ли монгольскими то ли татарскими чертами лица, придумав ему прозвище «япончик». К тому же Вацлав был молчаливым, замкнутым и слишком медленно соображал. Однако он не смирялся с унижениями и всегда давал отпор обидчикам, из-за чего часто бывал наказан, но никогда и никому не жаловался на несправедливость. 
Однажды одноклассники очень зло подшутили над Вацлавом. Мальчишки развлекались, прыгая через железную подставку для нот, и когда подошла очередь Нижинского, втайне подняли ее на слишком большую высоту. Вацлав сильно ударился, упал и потерял сознание. Несколько недель ему пришлось провести в больнице. Дурацкая шалость едва не стоила ему жизни... 
Между тем, в учебе Нижинский подавал большие надежды. Он был первым в танцевальном классе, учителя гордились им, и могли бы выпустить из школы на два года раньше положенного срока, если бы помимо танцев, Вацлав мог сдать экзамены по общеобразовательным предметам. Но в науках Нижинский был совсем не силен. Он едва сдал выпускные экзамены и даже вовсе завалили экзамен по истории, но на это преподаватели закрыли глаза — Нижинского уже ждал Мариинский театр! 
«На выпускном вечере Нижинский исполнял несколько номеров, — пишет Ричард Бакл, — танцуя целый вечер. Критики встретили его выступление с большим энтузиазмом. Великая Кшесинская пришла поздравить Нижинского и заявила, что хочет видеть его в качестве партнера. Это означало, что, хотя он официально будет числиться мало оплачиваемым артистом кордебалета, но фактически в кордебалете никогда танцевать не будет и сразу начнет выступать как солист. Можно сказать, судьба его была решена». 
Карьера Нижинского началась очень успешно. Он быстро стал популярен. В первый свой сезон в Мариинском театре он перетанцевал практически во всех классических балетах и в новых постановках Фокина. Он был партнером Матильды Кшесинской, Анны Павловой, Ольги Преображенской. Он был романтическим юношей в "Шопениане", рабом Клеопатры в "Египетских ночах", пажом в "Павильоне Армиды". В жизни его никак нельзя было назвать красавцем, но на сцене Нижинский преображался, в движениях появлялась грация, его пластика была завораживающей. Зрителям в зале он казался обольстительно красивым. 
Однако, будучи гениальным танцором, Нижинский был совершенно не приспособлен к жизни за пределами сцены, он не умел и не любил заботиться о хлебе насущном, и ему непременно был нужен покровитель, — некто сильный и предприимчивый, кто заботился бы о нем. Первым таким покровителем стал для него князь Павел Дмитриевич Львов, большой любитель балета и красивых юношей. 
Князь Львов был очарован танцем Нижинского и придумал хитроумный способ, чтобы познакомиться с ним. Он представил все так, будто его прекрасная юная кузина без ума влюблена в великого танцовщика и хочет подарить ему кольцо. Нижинский был заинтригован и явился на встречу с князем в один из ночных клубов, где они «уединились, чтобы обсудить достоинства таинственной княжны». 
В ту пору в Петербурге царил декаданс, в моде была свобода нравов и сексуальная связь между мужчинами не считалась чем-то странным и ненормальным, и союз Нижинского с князем Львовым был принят спокойно и обществом и семьей танцовщика. «Никогда прежде Нижинский не носил такой нарядной одежды, не ел и не пил так вкусно, не ощущал себя раскованно в таких роскошных домах», — пишет Ричард Бакл. Выросший без отца, вынужденный постоянно думать о том, чтобы заработать больше денег для семьи, Вацлав, наконец, был свободен от рутины и мог полностью посвятить свою жизнь искусству. Все проблемы за него решал князь Львов. 
Но эта почти идеальная связь не продлилась слишком долго, спустя несколько месяцев состоялась встреча, которая стала для Нижинского поистине судьбоносной. Однажды в театре во время антракта он был представлен Сергею Павловичу Дягилеву, знаменитому антрепренеру и организатору ежегодных выступлений русских артистов за границей — так называемых «Русских сезонов», которые уже тогда были очень популярны. 
Дягилев был очень неординарным человеком, сильным, предприимчивым, властным, но в то же время сентиментальным и чутким. В его душе как будто бушевало пламя постоянной бурной деятельности. До встречи с Нижинским, он был почти равнодушен к балету, больше интересуясь живописью и оперой, но теперь он увидел в этом скучном для него искусстве нечто совершенно необычное и удивительное, — в мир, где всегда властвовали женщины, вдруг вторгся мужчина, и перевернул все представление о балете! У Дягилева было непревзойденное чутье на талант и более того – он всегда отлично понимал, куда этот талант стоит направить и как его лучше реализовать. Дягилев быстро понял, что классический балет не в состоянии по настоящему раскрыть талант Нижинского, и что необходимо создать для него свой репертуар. И на свет появились такие шедевры как «Послеполуденный отдых Фавна», «Петрушка», «Призрак розы» и «Весна священная», постановки, которые шокировали общественность, и которые стали поистине новаторскими, намного опередив свое время. 
Ромола Пульски была очень хорошенькой, — нежная светлокожая блондинка с ярко-синими глазами и изящной фигуркой танцовщицы, она вполне могла рассчитывать на мужское внимание, но так уж сложилось, что как раз в ту пору феерический и мучительный роман Нижинского с Дягилевым еще был в самом разгаре. Ромола об этом знала, но это нисколько ее не смущало, она твердо решила добиться своего! Нижинский должен был принадлежать ей, а для этого нужно было любыми путями присоединиться к труппе Дягилева! И Ромола ринулась в бой. 



Хитрыми интригами Ромола Пульски добилась встречи с Дягилевым. 

«Я не чувствовала ни смущения, ни трепета, когда мы пошли к Дягилеву, — вспоминает она, — Я твердо решила добиться своего, и больше ничего не имело для меня значения... Войдя, мы сразу ощутили властное воздействие его личности... Внешне это выглядело так, как будто молодая светская девушка пришла с просьбой к выдающемуся художественному деятелю. На самом деле два сильных противника впервые скрестили шпаги. Дягилев обладал тем, что было мне дороже всего, — Нижинским, и сразу интуитивно, почти подсознательно понял надвигающуюся опасность. Я сразу же почувствовала, что он пытается проникнуть в мои мысли...» 
Скорее всего Ромола слишком романтизировала эту встречу, вряд ли действительно Дягилев что-то подозревал о ее намерениях, — иначе вряд ли он согласился бы принять ее в труппу. Он и мысли не мог допустить, о том, что может потерять Нижинского, великий танцовщик принадлежал ему полностью, и душой и телом, абсолютно завися от него. 
Дягилев недооценил силу духа и упрямство юной хрупкой девушки, он даже не подозревал, что уходит она от него торжествуя, — она выиграла первый бой! 
Дягилев, помимо всего прочего, занимался еще и воспитанием, и образованием Нижинского, водил его по музеям, рассказывал ему об искусстве. Он познакомил его со своими друзьями, музыкантами, художниками, композиторами. Впрочем, немногословный и замкнутый Нижинский в этой компании чувствовал себя очень сковано и неуютно... 
Дягилев был сильной личностью и нежный Нижинский полностью попал под его влияние. Отношение молодого танцовщика к своему покровителю было очень неоднозначным, — он восхищался им, его тянуло к нему, но в то же время ему с ним было невероятно тяжело. Дягилев окружил его заботой, и не отпускал от себя ни на шаг, следя за каждым его действием. Он полностью отгородил Нижинского от мира, взяв на себя все его расходы, и даже практически не платил ему гонорары. 
Многим позже в своем дневнике Нижинский напишет: «Я ненавидел Дягилева с первых дней с ним знакомства, ибо знал силу Дягилева. Я не любил силу Дягилева, потому что он ей злоупотреблял. Я был беден. Я зарабатывал недостаточно для прокормления моей матери и себя. Я ненавидел его, но притворился, ибо знал, что моя мать и я умрем с голоду. Я понял Дягилева с первой минуты, и поэтому я притворился, что согласен на все его взгляды. Я понял, что жить надо, а поэтому мне было все равно на какую идти жертву». 
Но в то же время Нижинский прекрасно понимал, что без Дягилева он никогда не стал бы так знаменит. Что именно Дягилев вылепил его образ, создал его и направил в нужную сторону, поэтому уже через несколько страниц он писал с сожалением: 
«Я не мог предугадать, что сексуальная сторона наших отношений померкнет перед тем фактом, что связь с Дягилевым и его одобрение превратят меня в величайшего исполнителя нашего века, самого замечательного танцора, который когда-либо жил на свете. Откуда мне было знать тогда в спальне гостиницы, что мне следует положиться на Дягилева в полной мере, как только может положиться один человек на другого». 
Их творческий союз был органичен и плодотворен, личные же отношения что называется балансировали от любви до ненависти чуть ли не ежечасно. 
Одной из таких размолвок и воспользовалась однажды Ромола Пульски. 
Это случилось, когда дягилевская труппа отправилась на турне в Южную Америку. Дягилев был вынужден отпустить Нижинского одного, потому что боялся путешествовать по морю. Вацлав впервые оказался предоставлен сам себе, и чувство свободы так опьянило его, что он начал совершать странные поступки. 
Ромола преследовала Нижинского с самого первого дня пребывания на корабле, она постоянно старалась попадаться ему на глаза. «Ромола взяла за правило здороваться с Нижинским, когда он сидел в шезлонге и читал перед ленчем, однако прошла половина поездки, прежде чем они хоть раз по-настоящему поговорили», — пишет Ричард Бакл. Нижинский был немногословен и замкнут, и Ромоле всегда приходилось стараться за двоих. Трудность их общения состояла еще и в том, что они говорили на разных языках. Стараясь подбирать выражения попроще Ромола говорила с ним по-французски, рассказывая об искусстве, и о своем детстве, а Нижинский слушал. 
Однажды он обратил внимание на колечко, которое она носила. 
— Мой отец привез его из Египта, — сказала Ромола, — Это талисман и, как считается, приносит удачу. Моя мать дала мне его, когда я уезжала с Русским балетом. 
Нижинский подержал кольцо на ладони, оно действительно было необычным — золотая змейка, раздавленная жуком-скарабеем, затем надел его Ромоле на палец и сказал по-польски: 
— Я уверен, оно принесет вам счастье. 
А через несколько дней один из их общих друзей подошел к Ромоле и сказал: 
— Ромола Карловна, поскольку Нижинский не может говорить с вами сам, он просил меня узнать, согласны ли вы выйти за него замуж? 
Ромола не могла поверить своему счастью. Ей казалось, что друзья сговорились подшутить над ней – ведь все знали о ее безответных чувствах к великому танцовщику. В смятении она заперлась в своей каюте и до самого вечера не впускала никого, пока не получила записку, где говорилось, что Нижинский не может дольше ждать и просит дать ответ на сделанное ей предложение. 
Была уже ночь, когда Ромола решилась выйти на палубу. 
Нижинский ждал ее. Он подошел к ней и на ломанном французском объяснился в любви. Разумеется, Ромола тут же дала согласие. Должно быть, это был счастливейший момент в ее жизни. 
«Мягко взяв меня за руку и не говоря ни слова, Вацлав повел меня на верхнюю палубу. Там никого не было. Он поставил два шезлонга под капитанский мостик, и там мы сидели в молчании, слушая ритмичный звук шагов дежурных офицеров, рокот волн и следя за струйкой дыма, выходящего из трубы, темной лентой ясного ночного неба с мириадами звезд. Я ощущала ровное покачивание корабля и стук своего собственного бешено бьющегося сердца. Все было таким мирным в этой теплой тропической ночи. Я знала – Нижинский чувствует то же, что и я. И так же, как этот белый пароход, плывший в беспредельном пространстве необозримого океана к конечной цели своего пути, мы двигались навстречу нашей судьбе». 
Когда Дягилев узнал о помолвке своего протеже, он впал в ярость, и в сердцах приказал отправить Нижинскому телеграмму, где говорилось, что Русский балет больше не нуждается в его услугах. Нижинский с удовольствием принял отставку. Теперь он был предоставлен сам себе и ему казалось, что он будет счастлив, если заживет так как хочет сам. Он полагал, что будет чувствовать себя спокойнее избавившись от удушающей опеки Дягилева, который казался ему дьяволом, забравшем его душу взамен на славу и успех. 
Однако жить на свободе оказалось весьма непросто. 



Нижинский был гениальным танцовщиком, но по-прежнему совершенно ничего не смыслил в делах. Ему поступало множество заманчивых предложений от известнейших театров, но он отверг их все, решив создать собственную труппу. И первые же самостоятельные лондонские гастроли закончились полным крахом! Нижинский был растерян и не знал что ему делать, он остался без работы и без средств к существованию, на руках его теперь была беременная жена, а Дягилев уже. казалось, и за был о нем, — у него теперь был новый талантливый протеже. 
После некоторых мытарств Нижинский отчаялся найти свое место в Европе и решил вернуться Россию, однако его планам не дано было осуществиться. Началась Первая Мировая война, Россия закрыла границы, а он сам, как подданный враждебного государства был задержан в Венгрии, где проживал в то время с женой и маленькой дочкой в доме родителей Ромолы. 
«Временные трудности» не особенно расстраивали Ромолу. Она верила в гений своего мужа и в то, что ее организаторских способностей хватит на то, чтобы заменить Дягилева. Главным для нее было то, что они с Вацлавом вместе, она была счастлива и полагала, что муж ее счастлив тоже. 
Но вряд ли Нижинский мог быть счастлив, оставшись без работы, взаперти в чужой и враждебной стране. Он открыто сочувствовал России и очень сильно переживал победы и поражения русской армии, за что окружающие его ненавидели. Единственной его радостью в то время была дочка Кира, в которой Вацлав души не чаял. 
В Венгрии Нижинские прожили несколько лет, прежде чем друзьям Вацлава удалось добиться того, чтобы их выпустили из страны. Молодая семья переехала в Швейцарию, а оттуда во Францию, где Вацлав получил предложение от Дягилева присоединиться к его труппе для выступлений в Америке. 
На какое-то время все вернулось на круги своя, Нижинский снова танцевал, и возможно именно теперь все в его жизни могло бы устроиться так, как он хотел: у него была семья, о которой он когда-то мечтал, у него была работа, без которой он не мог жить. У него было все, что нужно для счастья. Но Дягилев и Ромола слишком ненавидели друг друга, чтобы позволить ему этим счастьем насладиться. Они постоянно ругались, и втягивали в свои дрязги Нижинского, пытались перетянуть его на свою сторону, они превратили его жизнь в ад. Именно тогда, впервые у Вацлава стали наблюдаться приступы депрессии, предвестники надвигающегося безумия. 
В 1917 году в Аргентине состоялось последнее выступление Нижинского, после чего его контакт с Дягилевым был расторгнут, и они с Ромолой вернулись в Европу, решив осесть в далекой от войны Швейцарии. 
Нижинский практически бросил занятия танцем и только строил бесконечные планы, составляя проекты своих будущих балетов. Поведение его становилось все более странным, вместо декораций к балетам он начал рисовать какие-то искаженные ужасом лица, называя их ликами войны. Он много гулял и прогулки его становились все опаснее, Нижинский любил забираться в какие-то дикие места, гулял по краю пропасти, уходил так далеко, что его подолгу не могли найти. К тому же Вацлав вдруг проникся идеями «толстовцев» стал вегетарианцем и заявлял о том, что хочет все бросить, уехать в Россию и поселиться в деревне. 
Ромола была возмущена подобными намерениями. Она выходила замуж за великого танцовщика, а вовсе не за крестьянина! Она хотела чтобы ее жизнь походила на праздник. Но ее жизнь стремительно превращалась в ад... 
Болезнь Вацлава прогрессировала, начались приступы немотивированной агрессии. Ромола писала в своих воспоминаниях: «Я собирала Киру на прогулку, когда Вацлав внезапно вышел из комнаты и сердито посмотрел на меня: «Как ты смеешь устраивать такой шум? Я не могу работать!» Я посмотрела не него с удивлением. Лицо и манеры его были странными, никогда прежде он не говорил со мной в подобном тоне. «Извини, я не думала, что мы так шумим». Вацлав схватил меня за плечи и стал с яростью трясти. Я крепко прижала к себе Киру, затем сильным движением Вацлав столкнул меня с лестницы. Я потеряла равновесие и упала вместе с ребенком. Девочка заплакала. Я встала, больше изумленная, чем испуганная. Что с ним?.. Когда мы вернулись домой, то застали обычного Вацлава, мягкого и доброго, как и всегда». 
Однажды Ромола узнала от слуг, что Нижинский ходит по деревне с большим крестом на груди и вопрошает каждого, было ли он на мессе. Когда ей удалось разыскать мужа, он заявил, что хочет научить людей чему-нибудь полезному, научить помнить Бога. «Почему, — сказал он ей, — раз уж мне довелось определять моду, я не могу установить моду на поиски истины?» 
Запираясь в своей комнате Вацлав начал вести дневник, он писал ночи напролет и прятал тетрадки, словно боялся, что их у него отберут. 
Однажды он объявил, что собирается дать концерт в местной гостинице. 
Увидеть танец божественного Нижинского собралось много народу и Ромола очень переживала, боясь странностей своего мужа. 
— Это будет мое венчание с Богом, — сказал ей Нижинский перед концертом, и она поняла, что добром дело не кончится. 
«Нижинский долго стоял неподвижно, словно позабыв, что все на него смотрят. А потом сделал на полу из черного и белого бархата большой крест, и, раскинув руки, стал, словно распятие у его вершины, — пишет Ричард Бакл, — Потом, укутавшись в материю, он исполнял какие-то дикие танцы, которые испугали присутствующих». 
Он сказал, что так выглядит война. 
А в конце вечера он мрачно произнес: «Лошадка устала». И больше он не танцевал никогда. 
Ромола уже давно догадывалась, что ее муж тяжело болен, однако не желала смириться с неизбежным. Она вдруг завела с мужем разговор о втором ребенке. Они оба хотели мальчика. Вацлав отнесся к вопросу на удивление здраво, и попросил жену пригласить врача, который дал бы заключение о состоянии его здоровья и о том, может ли он теперь иметь здоровых детей. 
Вместе они поехали в Цюрих, где Вацлава осмотрел знаменитый психиатр, который поставил Нижинскому неутешительный диагноз «шизофрения». 
— Мужайтесь, моя дорогая, — сказал Ромоле врач, — Вам надо увезти ребенка и получить развод. К сожалению, я бессилен. Ваш муж неизлечимо болен». 
Но Ромола не развелась, более того, она все-таки родила второго ребенка. В той же клинике, где когда-то родилась Кира, Ромола родила еще одну девочку, которую назвали Тамарой. 
В очередной попытке вернуть мужу интерес к жизни, Ромола переступила через ненависть и обиду и написала Дягилеву. Когда тот получил известие о болезни Нижинского, он тот час же приехал навестить его. 
— Ваца, ты ленишься, — сказал он, — Поедем со мной. Ты нужен мне. Ты должен снова танцевать для Русского балета и для меня. 
Вацлав покачал головой: 
— Не могу, потому что я сумасшедший. 
Дягилев приглашал танцовщиков, чтобы они исполняли перед Нижинским его старые партии, но Вацлав смотрел равнодушно. Только однажды он поднялся и вдруг сделал свой знаменитый прыжок. Но и только... Дягилев и Ромола, слишком поздно объединили свои усилия для блага дорогого им человека. Нижинского невозможно было вернуть, он замкнулся в себе и окончательно ушел в странный и зловещий мир, созданный его больным разумом.
В конце концов Дягилев уехал, а для Ромолы начался долгий и трудный крестный путь, в попытках вылечить мужа... Тридцать лет она заботилась о нем, возила по врачам и клиникам, отправлялась вместе с ним в паломничество, надеясь, что Господь совершит чудо. «Я омыла его лоб в источнике и молилась, — пишет она, — Я все время надеялась, но он не исцелился. Наверное, моя вера была недостаточно глубокой». 
На лечение Нижинского требовались большие деньги и Ромола написала книгу о нем, а позже ездила с лекциями по искусству по Соединенным Штатам. 
Вторая Мировая война застала их в Венгрии, и теперь Ромоле пришлось совсем тяжко: было известно, что фашисты уничтожают душевнобольных, и она прятала мужа в доме, надеясь, что прислуга и знакомые их не выдадут. Из-за постоянных бомбежек приходилось скрываться в лесу, иногда в сырых и темных пещерах Нижинские проводили сутки напролет, слыша как где-то неподалеку рвутся бомбы и гадая, найдут ли они целым свой дом, когда вернутся. Работа по дому, добывание угля, сбор хвороста в лесу и приготовление пищи занимали все время Ромолы, не оставляя ей времени пожалеть себя, ведь помимо больного мужа у нее на руках было еще и две маленьких дочки. 
После окончания войны Ромола увезла Нижинского в Англию, где по ее мнению «Вацлав наконец обрел настоящий приют и полную свободу. Никто больше не беспокоил его. Окружающие его люди общались с ним так, словно он никогда не был душевнобольным, и он отвечал вполне нормальным поведением». Однако физическое здоровье его стремительно ухудшалось. Обеспокоенная Ромола обратилась к врачам, Нижинского положили в больницу, где ему внезапно стало совсем плохо и он скончался. 
Это произошло 8 апреля 1950 года. 
До самой смерти Ромола была с ним рядом. Она была его женой тридцать семь лет, из них тридцать – сиделкой, кормилицей, опекуншей и по сути второй матерью. И теперь, когда она смотрела на него, мертвого, и держала его ладонь в своих руках, вся жизнь промелькнула у нее перед глазами. Ромола не пеняла на судьбу, и не думала о том, как жестоко она ее обманула. «Различные мысли овладели мной, – пишет она, но среди них преобладала мысль: «Тебе среди миллионов женщин была дарована привилегия разделить его жизнь, служить ему. Бог дал его тебе. А теперь взял его назад». 

Умнова Татьяна.

http://www.sweetmama.ru/style/main/tags?tags=истории%20с%20продолжением&start=20