- Нам было хорошо, и поэтому чтобы все оставалось так же хорошо все должно закончиться.

И сразу столько вопросов: почему, зачем, что случилось, - но одновременно понимаешь, что все к тому шло, что это логичное завершение. Ведь чувствовала, боялась, но знала, что этого не избежать. И поэтому стоишь и молчишь, не задавая вопросов.
Хочется сказать, какой он сволочь, мерзавец, подлец. Но молчишь, потому что нет сил говорить. Нет сил даже плакать.

Куда же делся мой здоровый прагматизм и легкое восприятие жизни? Почему не получается послать все к черту и жить дальше?

Который раз замечаю, что когда все хорошо и ничего не беспокоит, то я даже не вспоминаю об этом дневнике.
Я устала. Хочется кому-нибудь поплакаться, чтобы поняли и пожалели, но стыдно.

В колонках играет - Massive Attack - Teardrop

Еще одна прочитанная книга. Еще одна история. История о людях, которые жили во времена Второй Мировой. Людях, которые не пали духом, не изменили принципам, боролись за жизнь и свободу до конца.

Николь Лавиль

- Но послушай, Николь, нельзя же так! Надо быть более гибкой.
- Нет.
- Как же так, Николь, неужели ты не понимаешь: иной раз приходится поступиться даже принципами.
- Я сказала: нет!
И так всегда. Николь, неуклюжий, как цапля, подросток. Длинноногая, глазастая, непримирима, упряма, порывиста. Взрывается, как мина не замедленного, а самого молниеносного действия, нападает, горячится. Зато и друг, каких мало, - верный, великодушный, готовый поделиться последним.
Николь - совладелица книжной лавки, полученной в наследство от родителей, мелких парижских буржуа. Она стесняется этой "специальности", да что поделаешь: еще не успела она окончить школу, как разразилась война. Умерли родители, и пришлось ей вдвоем с сестрой взять на себя торговлю в лавке. Специальность лавки - старинные книги. И вскоре Николь стала разбираться в древних изданиях ничуть не хуже своего старого друга и клиента - профессора Одрана.


Жермен Лавиль

Полная противоположность младшей сестре. Мягкая, ласковая в обращении, точно кошечка. Коготки? Да, конечно, и преострые, но глубоко скрытые в бархатных лапках. Вообще глубоко скрытые возможности. Никто даже не подозревает, что таит в себе эта кошечка. Робость, боязливость, жеманные ужимки - это до времени. А настанет минута, и Жермен может стать боевым командиром или хозяйкой конспиративной явки, да мало ли кем может стать, если понадобится, эта хрупкая, бледная до прозрачности девушка, кутающаяся в вязаную накидку, которую носила всю жизнь ее мать.


Лиза Каразина

В год, когда начинается книга, ей пятнадцать лет. Родилась в Ленинграде, у Новой Голландии. Сама о себе говорит, что в жизни у нее никаких встреч, одни разлуки. В 1937 году родители, отец - журналист и мать - хирург, по ложному доносу были арестованы. Лизу наспех сунули в детдом. Оттуда она сбежала. Родных - одна тетка по отцу. Тетка зажмурилась, замахала руками: "Не могу, не могу, деточка, у самой семья. И почем я знаю, чем провинились твои родители? А о тебе государство, государство позаботится".
Лиза пристроилась в своем же доме, у дворничихи Нюры. Ждала, что вернутся отец и мать, бегала на третий этаж к запертой клеенчатой двери. Потом уже не ждала. Приглядывала за мальчишкой Нюры, мыла в подъездах полы. За это Нюра кое-чем кормила.
Но вот Лиза заметила: когда она ест, Нюра ходит мрачная. Поняла: лишний рот. Трудно было уходить из дома - а вдруг все-таки вернутся, будут искать дочь Лизу...
Ушла. Скиталась по рынкам, по столовым. Давали где ложку творогу, где хлеба, где супцу. А тут холода. Спряталась в подъезде большого учреждения, дождалась, чтоб все ушли, пригрелась у батареи, заснула. Здесь и нашел ее швейцар Евстрат Трофимыч - слава ему во веки веков. Так он шептал, молясь по вечерам в своей комнатенке, пока Лиза укладывалась на деревянном диванчике. А кому слава? Богу? Наверно, богу, кому же еще!


Даниил Гайда

У этого все чисто, гладко, счастливо. И разлук никаких, до того дня, как ушел на войну отец. Легкое, без теней детство. Рыбалки на Ворскле, игры у старых мельниц в Беликах, выдумки про Остапа. Семья спаянная, умная, с полуслова понимающая друг друга. Едва померещились в Даньке эгоизм, ячество, родители тотчас Даньку окоротили, да не грубой педагогикой, а исподволь, незаметно. Сергей Данилович сумел очень рано приохотить сына к своему предмету - истории, к книгам. Мать, художница-самоучка, водила Даню с собой на этюды, показывала ему закаты над степью, легкое свечение весенней зари, рябь на сизой воде - тыкала, как слепого щенка носом в молоко, в прекрасное. Неведомо, как и почему вырос этакий принц Гамлет - мечтатель и правдолюбец, бесстрашный защитник обиженных, воитель с любой человеческой низостью. "Ох, как трудно ему будет в жизни!" - шептала мама-Дуся. Сергей Данилович усмехался: "Да, нелегко. Но пусть лучше будет такой, чем и нашим и вашим". И правда, Даньке было трудно, когда его за обличительную речь против учителя, склочника и подхалима, чуть не выгнали из школы. Было трудно, когда он вызвал на бой верзилу Коротенко, хамски унижавшего Лелю Воеводину, колченогую девочку из шестого "Б". А еще вздумал он вернуть "на путь истины" ворюгу Костьку - взрослого, плешивого, известного во всех отделениях городской милиции. Милиция и за Данькой учредила тогда надзор: водится пацан с вором неспроста. Кажется, родители в те поры немного струхнули, но Даня прямо объявил им, что Костька уже стал "человечнее" и что он надеется на успех. Потом Костька исчез из города - может, ему надоел этот парнишка с задумчивыми, вопрошающими глазами, а может, и впрямь решился он навсегда завязать. А Данька... О нем, о том, каким он стал, будет сказано в этой книге.


Павел Воронин

Сам он зовет себя Полем. У них в дамских парикмахерских все старые мастера от веку под французов работали. Кто Пьер, кто Леон, а зав, Назар Семеныч Лукин, так вовсе в Макса перекрестился. Так и величают: мсье да мсье Макс. Сначала одни дамы-клиентки, а потом и остальные мастера так стали звать.
А перед войной "Поль" Воронин, простой парикмахерский ученик, научился делать перманент - особенный, крупный, с ондуляцией. К нему даже из-под Москвы клиентки ездили. Бывало, заискивают: "Уж вы, мсье Поль, сделайте мне, как у киноартистки Лаврентьевой. Я слышала, это вы ей делали". Ну конечно, благодарность соответственно. Да и мать Поля, маникюрша, тоже неплохо подрабатывала. Полдня свободен, делай, чего душа просит: хочешь - в кино, хочешь - гуляй с ребятами. Одевался шик-модерн, во все заграничное. Мать через своих дам всегда тряпки заграничные доставала. Эх, и время было!


Николай Калашников

Серое, недоброе лицо, глаза проваленные, в темных подглазьях. Смотрит исподлобья. Взглядом выковыривает из того, на кого смотрит, все, до самого дна. Кажется, дворянин по происхождению, даже из какого-то особо древнего рода. Живет с матерью - суетливой, неумной старушкой, старшей сестрой - заводской работницей и младшей - юродивой красавицей с болезненным румянцем на иконописном лице. От юродивой прячут часы, потому что, услышав тиканье или звон часов, она начинает биться в припадке, кричит неистово: "Боюсь, боюсь!" - и отмахивается, отталкивает всех с нечеловеческой силой, рвется куда-то бежать, потом падает в глубоком обмороке. Откуда этот ужас, никто не знает, хоть и лечили ее самые лучшие врачи. Впрочем, что же это все о Колиной семье? А о нем когда же? О его нелюдимости, о том, что за сутки он цедит всего несколько слов, а иногда замолкает на целые недели, о его большой тайной жизни? Нет, это все после, в книге.


Остап

Не знаю, имею ли я право помещать Остапа здесь, среди живых героев книги. Ведь Остап - всего только "восковая персона", муляж, музейный экспонат. Но как быть, если для некоторых героев этой книги он стал настоящим товарищем игр, поверенным тайн, любимой выдумкой! Нужды нет, что зелено-красный мундир петровского гренадера насквозь пропитался музейной пылью, что почернел от времени золотой позумент, что мушиные точки избороздили восковые щеки. Зато у Остапа были удивительно живые глаза, которые, казалось, задумчиво и чуть насмешливо наблюдали за вами, где бы вы ни находились. Зато у Остапа были смоляные блестящие усы, жесткая репица-косица, вылезающая из-под треуголки, и бравый вид. И еще были у него темляк, и ладунка, и пороховница, та самая, про которую Гоголь писал: "Есть еще порох в пороховницах". А как Остап умел слушать!
Бывало, заберешься к полудню, после уроков первой смены, в музей. Ни души, если под душами разуметь посетителей. Дремлет на стуле у дверей древний сторож, и только мухи носятся в горячем солнечном столбе. Вот тогда-то можно подобраться к Остапу, потрогать его, ощутить пальцами грубую шерсть солдатского мундира, вдохнуть запах нагретой солнцем материи. И почему-то этот запах, и тишина, и ощущение одиночества, иногда вовсе не мучительного, а, наоборот, счастливого, располагали к откровенности. Выложить шепотом Остапу все маленькие и большие радости или обиды, о чем-то спросить. Да-да, можно было и спрашивать, и, даю слово, Остап отвечал. Конечно, по-своему, по-остаповски: смотрел одобрительно коричневым стеклянным глазом, или, наоборот, осуждающе и холодно, или с явной насмешкой. Скажете, фантазия?
Ну, если не верите, попробуйте сами заглянуть в эти честные, совсем живые глаза. Спросите о чем-нибудь "восковую персону". Но помните: спрашивать надо не о пустяках каких-нибудь и только по-серьезному. Остап слушает лишь тех, кто верит в него. Им он и отвечает.


Саша

Мать убило у него на глазах бомбой на дороге под Харьковом.
Отца своего не помнит. Фамилию не помнит. Где жили до войны, не помнит. Помнит только хату и что в хате было тепло, а на дворе страх как холодно. Еще помнит в хате печь и на лежанке - рядно. Когда мамку убило, его взяли за руку и повели за собой какие-то женщины, но и они потом куда-то пропали. Самолеты всё летали, шумели, стреляли по людям, а он все шел. От страха и голода у него отшибло и память и речь, а потом, как поел да отогрелся, оклемался немножко. И совсем оказался смышленый, шустрый такой парнишечка. Даже не по своим десяти годам.


Жан-Пьер Келлер

До чего же здоровенный детина этот приказчик из деревенской лавки под Парижем! Его все знают в Виль-дю-Буа, все водопроводчики, садовники, шоферы - клиенты Келлера. В его лавке можно купить все на свете - от опрыскивателя до швейной иголки. Сам Жан-Пьер - уроженец Эльзаса и говорит по-немецки, как настоящий немец. И пузатый он, как немец-пивохлёб. Но если всмотреться хорошенько в его толстое лицо с умными ироническими глазами, понимаешь, что Келлер не так прост, как это кажется с первого взгляда. И, может, у него есть основания ненавидеть немцев - он их достаточно насмотрелся, насмотрелся на их повадки еще в детстве. И то, что Жан-Пьер чуть ли не с самого начала помогал Сопротивлению, тоже закономерно. И дети у него - дочка Арлет и сын Андре - тоже очень стоящие ребята, а про жену, Фабьен, и говорить нечего, она всегда и во всем помогает своему Жан-Пьеру.

Гюстав Азайс

"С этим парнем нужно быть поосмотрительнее. Я в нем не совсем уверен", - осторожно выбирая слова, говорит Гюстав.
Ну, а уж если Гюстав так говорит, можете быть уверены: парень наверняка проштрафится. Ох уж этот безошибочный нюх Гюстава! Ох уж эти его всевидящие глаза! И откуда такая проницательность, такое совершенное знание людей у молодого, франтоватого на вид человека, бывшего газетчика, потом рабочего на "Ситроене", а теперь руководителя парижских подпольщиков?! Нет, не зря выбрали люди Гюстава своим командиром: видно, в его натуре заложено понимание людей, обстановки, чутье правды. Где он живет, где спит, где и как питается, никто не знает. Многие считают Гюстава просто каким-то абстрактным понятием. А вот сестрам Лавинь он кажется совершенно конкретным. Гюстав часто забегает в книжную лавку близ площади Этуаль. Сыщики и полицейские, у которых есть фотографии Гюстава и приказ изловить во что бы то ни стало вождя подпольщиков, наверно, не узнали бы Гюстава в тот момент, когда он разговаривает с Жермен. Коричневые глаза Гюстава блестят и расширяются, лицо неузнаваемо хорошеет, белеют молодые ровные зубы, и Жермен кажется, что лучше этого лица и улыбки она ничего в жизни не видела.
Гюстав ни разу не поцеловал даже руки Жермен. Да это и неважно. Про себя Жермен знает что-то, знает твердо, и это что-то делает ее счастливой, отважной, в ней все время, несмотря на войну, на голод, на топот немецких сапог на улицах, поет радостная птица. Только молчи, об этом ни слова никому! Я поручаю тебе хранить эту тайну, читатель.

Это далеко не все герои это истории, но в одном посте про всех и не расскажешь. Нужно прочитать, чтобы все понять.

А я никогда не буду писать под окнами "Солнышко (котёнок, рыбка, зайка), я люблю тебя!" Мне не нравятся ванильные или ментоловые сопли на подоконниках, мишки Тедди и сердечки в разных местах. Мне не нравится постоянно-разговаривать-через-чёрточку или через_нижнее_подчёркивание, картинки с крылатыми девочками и грустными суицидальными текстами, и мне плевать на все черничные ночи, на небесные запахи, на шерстяные носки и рубашки, на чашки чая и кофе, на поджатые ноги, на шрамы плевать. Ах да. Ещё на ресницы, слёзы и мартини.
А всё потому, что я хочу от тебя детей. Потому что я хочу жарить с тобой картошку и мясо, а не читать статусы во всевозможных интернетах. Потому, что я хочу тебя в охуительном платье на охуительных шпильках. Конечно, с охуительными грудью и задницей, с уложенными или неуложенными волосами на голове. Потому что я тебя хочу, а не то, что в первом абзаце завёрнуто в арафатки и фотографии кошечек. И я, как нормальный парень, хочу тебя трахать, а не обниматься в Новый год, с пледом, чаем и свечами. Я бы хотел дарить тебе не мягкие игрушки, и не варежки с блядской розочкой впридачу, а, возможно, собрание Довлатова, первый снег, спрятанный в морозилке, одежду и обувь, крутые наушники или картину. Я не хочу слышать "мур", "чмоки" и "розовых тебе снов", мне приятнее слышать, как ты меня ненавидишь и через минуту стонешь от поцелуев, как ты не даёшь мне спать разговорами о политике и бьёшь меня подушкой, потому что я тебя не слушаю. И выпей водки, в конце концов. Немного. И разбей посуду, и разрежь мне все шнурки на ботинках, и устрой истерику - нормальную - оттого, что ты любишь меня и тебе невыносимо видеть мой похуизм. Оттого, что я ни черта не меняюсь и не понимаю тебя. Да потому что я тоже люблю тебя, дурочка, и ты меня любишь именно таким и именно за это. И никаких стихов про "любовь-кровь", про, блять, "он обидел, слёз не видел", никаких тебе "удалить отовсюду". Скажи мне. И успокойся. Потому что ты женщина, а я мужчина. Потому что мне потрахаться и пожрать хочется, и это всегда так было, и так будет; и это естественно. И жрать и трахаться я хочу с любимой, не с нервозной девочкой с "ломкими пальцами" и всяческими "няшками" в своей комнате, а с женщиной, которая знает, кто я и кто она сама. С той, которая не пишет "спокойной ночи" по смс, а приезжает ко мне спать. Которая разговаривает со мной и делает что-то со мной, которая даёт понять, что я могу быть там-то и там-то лучше, а не "мне надоело это и это", а не съёбывается - именно съёбывается, стремительно и обязательно с песней - в ночь, в вокзалы, в подружки с алкоголем, в петлю, в ванну, в беспорядочные слёзы. Быть взрослеющей женщиной - это же не только уметь пить и трахаться в подростковом возрасте, и быть мужчиной - это не только рассказывать сказки про красивую жизнь. И, кстати, отношения - это когда вы вместе сделали большую ЖОПУ, и вместе, взявшись за руки, туда влезли, называя её своим ДОМОМ, наводя ужас на родителей и не собираясь оттуда вылезать.
Вы ещё спрашиваете, почему у меня нет девушки... Да потому что я ебанутый.
(c) Вик Ларсен

Бывает же так, что какая-нибудь ерундовина заводит так, что потом не остановишься.
Решила попробовать поиграть в Айон. Не буду перечислять все проблемы, возникшие у меня в процессе запуска. Они есть и сейчас, к слову говоря...одна только полная проверка занимает около часа, а в каникулы (да тут еще и родители уехали на два дня) терять столько наидрагоценнейшего времени мне совсем не улыбается. Но это все лирика.
Вчера, уже будучи нормально так вштыриной этими проблемами я успела нагрубить двум людям в своем содружестве в другой он-лайновой игре. Не то, чтобы я сильно убивалась по этому поводу (а вот нефик неудачно шутить в мой адрес!), просто из любой такой ситуации придется искать выход. Свою неправоту я не признаю (потому что я права) да и извинений скорее всего тоже не услышу...Радужные перспективы общения с этими товарищами прям так вьются вокруг меня хороводами: с этим я в этот инст не пойду, с тем тоже не пойду, здороваться не буду, просить помощи не буду ну и так далее.
А быть "мудрее" и "забивать на случившееся" я уже заколебалась. Я хочу хоть немного побыть глупой и слабой.

В колонках играет - Armin van Buuren - In and Out of Love
Настроение сейчас - спокойно-счастливое

Да, да, да. Праздник к нам приходит всегда только с кока-колой. Ко мне же он чаще заявляется после удачно сданной сессии, а сессии у меня не 2 раза в год, а аж целых 5. Вот и живу в бесконечном празднике.
Может быть именно поэтому нет уже того щенячьего восторга от грядущего 31 декабря. А может быть из-за бесснежной погоды. Моя последняя надёга - наш энтертэймент. Новогодние программы несомненно поднимут настроение...а за городом может даже снег лежит. И тогда все будет по-настоящему, по-волшебному. Как раньше.
Всех с наступающим!

Гил-Гэлад, светлый государь,
Последний всеэльфийский царь,
Хотел навеки превозмочь
Нависшую над миром ночь.

Сиял, как солнце, щит в ночи,
Ломались черные мечи,
А светлый меч меж черных скал
Разящей молнией сверкал.

И царь сумел развеять ночь -
Развеять, но не превозмочь, -
И закатилась навсегда
За край небес его звезда.


Дж.Р.Р. Толкиен

В колонках играет - promentory
Хочется лечь на пол и громко-громко изо всех сил поорать. Просто поорать. Потом, конечно, предательски польются слезы, и в груди вдруг станет холодно и тесно. 15 минут бестолкового глядения на замысловатые белые потолочные обои, сопровождающиеся такими же бестолковыми мыслями. "Надо что-то менять...", "Так больше нельзя...", "Посмотри по сторонам..." - все эти и тому подобные мысли уже не оказывают на меня того магического эффекта, как раньше...Лечь бы на пол и поорать всласть. Да родители дома. Не поймут.
Мама сегодня превзошла сама себя: завела разговор о том, как я "собираюсь в БЛИЖАЙШЕМ будущем строить свою личную семейную жизнь". Хм...Меня из дома выгоняют? Нет? Ну слава яйцам! Тогда к чему эти вопросы именно в такой формулировке? Ну вот и все.
Через 7 дней мне 21. А я все сижу и чуда жду. Жду, жду, жду...В 21 год поди пора уже усвоить, что чудо просто так не произойдет. Принц не приедет, бобы не вырастут, фея не поможет...Мда. Еще больше захотелось поорать.

Вчера в 8 вчера позвонила дирехтур и попросила срочно приехать завтра (то есть уже сегодня). Хочется, конечно, чтобы первая подобная встреча с начальством прошла полегче...да и проект я задержала всего на три дня! Но, знаете ли, сфера образования это не хухры-мухры, да еще и по всем 83 регионам. Тот парень, к которому мы как бы первоначально устраивались на практику, вообще делал такой проект по промышленности не по всем регионам и целый год! А от нас хотят чуда меньше чем за неделю!
На самом деле начальство сказало, что есть какая-то срочная работа. Ксюха в Саранске, Саша лежит пластом, поэтому придется мне одной ехать в логово чудовища. Да что это я? Это же не экзамен даже! Это всего лишь какая-то недопрактика, за которую даже не платят, а только требуют в неимоверных размерах.

В колонках играет - Madonna - Celebration

Наконец-то появилось время на "внеклассное" чтение. "Альтист Данилов", конечно, хорош, но иногда мне кажется, что по-настоящему мои книги я уже прочитала, и от этого становится как-то грустно. Врятли меня когда-нибудь затянут какие-нибудь другие книги. "Проклятые короли", "Властелин Колец" и "Хоббит, или туда и обратно", "Испытание Ричарда Феверела " и конечно же короткий рассказ Оскара Уаильда "Юный Король" - мои любимые произведения. Не за объем или красоту авторского слога. В них есть два важных для меня слагаемых: красота и мораль. Знаете, как в конце русских народных сказок всегда бабушка из резного окошка говорила: "...А мораль сей сказки такова...". Так вот сейчас я встречаю или мораль без красоты, или красоту без морали.
В общем ухожу в литературный поиск

Вчера мне повезло - первое сентября выпало на вторник, а по вторникам у наших мужчин военная кафедра. Но после вторника наступает среда, и деваться становится уже некуда. Еще два года - и я специалист государственного и муниципального управления в области государственной инновационной политики. Звучит, конечно, гордо, непонятно и перспективно, только вот осталось сдать три хвоста. А там и жизнь поменяется в корне...наверное)

Да, между прочим. Кто-то бабушек через МКАД переводит, а кто-то вскрывает компьютер и чистит куллер. Последнее - это про меня. Те, кто знаком со мной лично, знают, какой священный ужас во мне рождает одна только мысль о том, чтобы что-то сделать с компьютером. А тут такой подвиг: открутить крышку, найти куллер, протереть его, закрутить крышку обратно и правильно подключить все проводочки...да-да, кому-то смешно, но у каждой девушки, как говорит Литвинова, должно быть свое маленькое "ку-ку".

То ли как результат моего замечательного эмоционального состояния, то ли моего неуемного огненного характера, вчера в голову мне пришло осознание того, что для многих я как с Луны ну или хотя бы с облака.
Люди говорят мне такие простые вещи (я не говорю о комментариях моего дневника), что прямо даже обидно. Видимо они меня недооценивают...или я переоцениваю себя, что более вероятно. Это очень обидно и очень бьет по моему самолюбию.
А я все равно буду искать нетривиальные ходя и методы, потому что меня не пугают трудности! Я хочу понять, на что я реально способна, а если кому-то это не по душе - скатертью дорога!

"Совсем меня с ума свели! Только музыка может вернуть меня к жизни!" - именно эта цитата неожиданно всплыла в моем воспаленном сознании вчера вечером. Самое интересное, что помогло. Низкий поклон Linkin Park и Within Temptation.
Как говорит один мой друг: "Я большой, страшный и жестокий", - хотя таковым совершенно не является, а лишь хочет казаться. Теперь я его отлично понимаю. Похоже, что этой же самой вуалью воспользуюсь и я, если там найдется для меня местечко...главное - чтобы эта вуаль не стала саваном.