Недавно я проснулся в желтом пластмассовом кресле зала ожидания н-ского автовокзала. Медлительные часы прямо передо мной отсчитывали начало десятого утра. После бессонной ночи, проведенной в лучших (сначала) и худших (значительно позже) питейных заведениях славного города Н-ска, обнаружить себя в таком положении было несколько досадно, но вполне ожидаемо. Мой приятель и собутыльник, находившийся при мне всю минувшую ночь, куда-то исчез. Голова - что жестяной барабан. И хочется курить.
В зале ожидания, кроме меня, почти никого не было. Несколько неизвестных дремали в своих креслах и лишь одинокая старуха с мокрой шваброй создавала в этом замкнутом пространстве некое подобие действия, упорно елозя по заплеванному кафелю шваброй, гремя ведром и разнося тоскливый запах хлорки.
А я закурил.
И тут старуха, словно щелчок моей зажигалки стал для нее командой "фас", начала на меня орать. Что в здании автовокзала курить запрещено. Что Сталина на меня нет. Что Путин на меня обязательно будет. И много других разных вольностей.
Я не умею грубить бабушкам. Я воспитан классической русской литературой. Моя голова - что жестяной барабан.
Ну что я мог ей ответить, выдыхая сладостный синий дым последней сигареты?
"Бабуля, - сказал я ей, - я русский поэт. А русским поэтам все можно!"
Старушка сначала чуть не выронила свою швабру, но все же взяла себя в руки. Больше не было сказано ни слова.
Когда я докурил, она буркнула мне, чтобы я не сорил, и бросил окурок в ее ведро. Я так и поступил. Бычок на прощанье зашипел и стал дрейфовать в грязных водах. Я ушел. Старуха продолжила свое дело.