Каждое утро, с шестиколесной точностью, в один и тот же час и в одну и  ту  же  минуту  мы, миллионы,  встаем  как  один.  В  один  и тот же час единомиллионно начинаем работу -- единомиллионно кончаем. И, сливаясь в единое, миллионорукое  тело, в одну и ту же, назначенную Скрижалью, секунду, мы подносим ложки ко рту и водну  и  ту  же  секунду  выходим  на  прогулку  и  идем в аудиториум, в зал Тэйлоровских экзерсисов, отходим ко сну...
             Буду вполне откровенен: абсолютно точного решения  задачи  счастья  нет еще  и  у  нас:  два  раза в день -- от 16 до 17 и от 21 до 22 единый мощный организм рассыпается на отдельные клетки: это установленные Скрижалью Личные Часы. В эти часы вы увидите: в комнате у одних целомудренно  спущены  шторы, другие  мерно  по медным ступеням Марша проходят проспектом, третьи -- как я сейчас -- за письменным столом. Но я  твердо  верю  --  пусть  назовут  меня идеалистом  и  фантазером -- я верю: раньше или позже, но когда-нибудь и для этих часов мы найдем место в общей формуле, когда-нибудь  все  86400  секунд войдут в Часовую Скрижаль.                       

             Много  невероятного  мне  приходилось  читать и слышать о тех временах, когда люди жили еще в свободном, т. е. неорганизованном, диком состоянии. Но самым невероятным мне всегда казалось именно это:  как  тогдашняя  --  пусть даже зачаточная -- государственная власть могла допустить, что люди жили без всякого  подобия  нашей  Скрижали,  без  обязательных  прогулок, без точного урегулирования сроков еды, вставали и ложились спать  когда  им  взбредет  в голову;  некоторые  историки  говорят даже, будто в те времена на улицах всю ночь горели огни, всю ночь по улицам ходили и ездили. Вот этого я никак не могу осмыслить. Ведь как бы ни  был  ограничен  их разум,  но  все-таки должны же они были понимать, что такая жизнь была самым настоящим  поголовным  убийством  --  только  медленным,  изо  дня  в  день. Государство  (гуманность)  запрещало  убить  насмерть  одного и не запрещало убивать  миллионы  наполовину.  Убить  одного,   т.   е.   уменьшить   сумму человеческих  жизней  на  50  лет,  --  это  преступно,  а  уменьшить  сумму человеческих жизней на 50 миллионов лет -- это не преступно.  Ну,  разве  не смешно?  У  нас  эту  математически-моральную задачу в полминуты решит любой десятилетний нумер; у них не могли -- все их Канты вместе  (потому,  что  ни один  из  Кантов  не  догадался  построить  систему  научной  этики,  т.  е. основанной на вычитании, сложении, делении, умножении).     А это разве  не  абсурд,  что  государство  (оно  смело  называть  себя государством!)  могло  оставить без всякого контроля сексуальную жизнь. Кто, когда и сколько хотел...  Совершенно  ненаучно,  как  звери.  И  как  звери, вслепую,  рожали  детей.  Не  смешно  ли:  знать  садоводство,  куроводство, рыбоводство (у нас есть точные данные, что они знали все это)  и  не  суметь дойти  до  последней  ступени  этой  логической  лестницы:  детоводства.  Не додуматься до наших Материнской и Отцовской Норм. Так смешно, так неправдоподобно, что вот я написал и боюсь: а вдруг вы, неведомые читатели, сочтете меня за злого шутника. Вдруг  подумаете,  что  я просто   хочу   поиздеваться  над  вами  и  с  серьезным  видом  рассказываю совершеннейшую чушь.