Говорят, возвращаться трудно. Говорят, для того, чтоб вернутся, нам нужно
победить самих себя. Нужно что-то из себя вырвать, а что-то разбудить - и никто
не скажет, что труднее сделать. Говорят: а впрочем, что они знают? Разве им
самим хоть раз доводилось - возвращаться?
Она ненавидела ночь. Терпеть не могла желтушно-проказный лик луны,
осклабившийся пустыми тeмными глазницами, презирала подхалимисто воющих на неe
бродячих псов, не выносила своих собратьев, часами рассуждавшими о прелестях
ночной охоты.
Наверное, она была немного другой. Может быть, чуть более человечной. Может,
просто неправильной. Возможно, всему виною был еe Сир-неудачник, много лет
пытавшийся найти дорогу в голконду . Он и еe пытался увлечь за собой: жаль
только - не успел. А без него это слово потерло свою магическую
притягательность. Вместо обещанного просветления впереди были лишь мельницы.
Большие ветряные мельницы, и рядом больше не было Рыцаря Печального Образа,
который убедил бы еe в реальности лика далeкой и недостигаемой
Дульсинеи-Голконды. Рыцаря излечили от его привязанности навсегда: солнце,
знаете ли, замечательный врач. А медсeстры-сэтиты прекрасно ему ассистировали.
И, тем не менее, она ненавидела ночь. Хотя бы за то чувство защищeнности,
которое она давала остальным. Которого у ночи не хватило на неe. Ненавидела за
то, что для всех каинитов ночь была матерью, а для неe навсегда останется
мачехой. Не злой. Не терзающей - просто равнодушной.
Она проходила мимо баров и пабов, ночных клубов и казино, чувствуя присутствие
своих. Они наводнили центр города, сбежавшись сюда, будто стервятники на пир.
Пускай пока что падали не было - но она могла ручаться, что к утру трупы
появятся. Маскарад Маскарадом, но многим из них мало утолить жажду. Многие
хотят ещe чего-то. Чего-то - завершeнного. Окончательного. Чего-то, что не
просто насытит, но и удовлетворит их естество.
Они были смертью. И несли - смерть. Какой бы красивой и замаскированной она не
была.
Она давно научилась подавлять в себе желание кинуться между каинитом и его
жертвой, прикрывая последнюю собой. Во-первых, она слишком хотела жить. Пускай
такой жизнью - но жить. Хоть как-нибудь. Хоть немножечко. Хоть прячась с
рассветом. Хоть блуждая по ненавистным ночным улицам, выискивая очередную пару
доноров на сегодня. Не важно - как. Главное - жить. А начни она
донкихотствовать - им сразу вспомнится еe Сир. Они сразу решат, что она
намерилась последовать его путeм. И - с радостью помогут ей закончить путь
точно так же, как закончил его он. Не надо никаких сэтитов, те же Бруджа
помогут. Чего б не помочь? Вон, альтруисты какие - даже Лорду помогать хотели:
когда объявился лишний Гангрэлльский пасынок не понятно кем обращeнный. Только
Лорд рявкнул разочек - так, что стeкла задрожали - и Бруджа тихонечко закивали:
ладно, мол, не хотите помощи - другим поможем. Мы ж не гордые: вон их сколько -
кому помогать надо. Она, например.
Можно, конечно, пристроиться под крыло Лорда. Только вот непонятно, чем это
может аукнуться впоследствии. Нынешний Лорд ничего не делает просто так, она
прекрасно помнила, как он появился на Территории. Совсем недавно появился -
даже по человеческим меркам. Появился - безродным. Нейтралом. До сих пор тайной
остаeтся, кто принял его в Род и чей он по крови. Но первое, что он сделал,
появившись здесь - пошeл к старику Драйзеру. Верховному Вентру. И после
недолгих переговоров, Драйзер просто огласил, что принимает под крыло нового
пасынка. Как любой Верховный принимает в клан переехавшего на данную территорию
каинита. Всe чисто: и почему-то, после этого, разговоры о клановой
принадлежности нынешнего Лорда ведутся шепотом и только с надeжными знакомыми.
Впрочем, тогда он ещe не был Лордом. Просто юнец, молодой, слабый - ей ещe
показалось, что они чем-то похожи. Она было нафантазировала себе, что и он
потерял Сира, что переехал со Старого Света только для того, чтоб забыть. Чтоб
забыться. Хотела подойти и погладить его по светловолосой голове, сказать, что
такое никогда не забудется, просто потускнеет в памяти, отойдeт на второй план,
дабы потом в самый неожиданный момент выползти наружу и с новой силой вцепиться
в твоe сознание. Хотела: подошла. И посмотрела: вгляделась в его ярко-зелeные
кошачьи глаза с металлическим отблеском. Вгляделась: и отошла. И больше не
подходила. Даже говорить не понадобилось. Всe сказали друг другу - тогда. При
первой встрече с глазу на глаз. Глазами в глаза.
А не прошло двадцати лет, как юный европейский выскочка занял трон Территории.
Аккуратно свергнув предыдущего Лорда. Попытавшись подружиться с Носферату -
сделать то, чего до него, по слухам, удавалось считанным лицам. Вентру - те и
вовсе не пытались. А он - смог. И Носферату не просто отошли в сторону, они
поддержали его, когда на трон набросились все. Свято место пусто не бывает - и
каждый клан претендовал на верховное положение. Может, если бы вначале был
совет, если бы на место Правителя Территории заявил себя Драйзер: ан нет.
Сорванец, мальчишка, чужак - и самовольно! Лордом!! Свергнуть!!! Вон нахала!!!!
Бруджа. Тореадоры:. Тремеры повозмущались и быстро затихли. Будто кто
подсказал. Или - заткнул. Гангрэллы сразу присягнули на верность новому Лорду -
ни для кого не был тайной, что Верховный Ганрэлл, такой же мальчишка, был без
ума от европейца, поклоняясь ему, как новообретeнному богу. Говорят,
чужестранец спас его от верной смерти: а ещe говорят, что он приручил
Гангрэлла, как приручают пса. Не посадил на цепь, но приручил. Что востократ
вернее.
Малкавиан на Территории было раз-два и обчeлся: в Совете их не было вовсе. Да
и какое дело безумцам до верховной власти? Два к двум. Гангреллы и Вентру
против Тореадоров и Бруджей. Война. Передел:.
Не было войны. Верховный Носферату взял слово - и стал на сторону юного
выскочки. Его даже не спрашивали - всем известно, что Носферату вмешиваются в
дела каинитов лишь в чрезвычайных ситуациях, а тут назревала всего лишь
небольшая разборка. Тремеры, ненавидящие Вентру на генетическом уровне приняли
бы противоположную сторону, и совершился бы бескровный переворот. И во главе
Территории сейчас была бы сейчас Ренат - Верховный Бруджа. И Вентру бы
проглотили: даже вспыльчивые Гангреллы проглотили бы - численностью и силой они
составляли подавляющее меньшинство.
Но Носферату вмешались. Впервые. Тихо ставя точки над e. Первая точка -
Стефан. Новый законный Лорд. Вторая точка - преданность Стефану клана Носферату
(никто не забыл, как презирал "канализационных крыс" прежний Лорд) и
благодарность Стефана Носферату. Ныне, присно и во веки веков.
Приняли, куда ж им было деться: может, и самой вот так - под крыло? Примет
ведь: но не пойдeт. Останется бродить по противно-насыщенным, грязным и шумным
ночным улицам. Наблюдать за насыщением других и думать, думать, думать:
И пытаться - вернуться.
Наперeд чувствуя: не выйдет: но всe равно - пытаться. Ведь не так уж и много
времени, ведь она ещe совсем молодая, даром, что без Сира, ведь ей
всего-навсего:
Ведь еe настоящая семья ещe жива!
И никакая Семья, никакая трижды проклятая каинитская Камарилья не в силах еe
заменить. И никакой Лорд, будь он даже дьяволом во плоти, не посмеет еe
удержать.
Она вернeтся. Она объяснит. Она всe сделает правильно, не даром же она столько
времени провела, обдумывая, как она вернeтся.
Хватит думать.
Она возвращается.
~~~ ~~~ ~~~ ~~~ ~~~
Огромный холл, казалось, ещe больше разросся с тех пор, как она была здесь в
последний раз. Разросся - и помрачнел. Вроде бы - куда уж больше: а ведь
помрачнел. Она очень тонко чувствовала обстановку, чтобы сомневаться. А ещe она
очень много слышала о деяниях прежнего Лорда. И даже думать не хотела, чем
нынешний Правитель мог переплюнуть предыдущего.
Он сидел в кресле, свернувшись клубочком и задумчиво глядя в камин. Она
тихонько подошла и опустилась на ворсистый ковeр у его ног. Попыталась что-то
сказать: в горле пересохло. Так по-человечески, что даже скулы от нахлынувших
за этим догадок свело: неужели, она - возвращается?!
Он, кажется, не обращал на неe никакого внимания. Смотрел себе в камин: будто
знал, что совсем не к нему она сюда пришла.
А она сидела и никак не могла понять - зачем она села? Что притянуло еe к
камину, к этому креслу, к этому существу, которое наверняка никогда не
вернeтся . Что опустило еe на пол и заставляет теперь прислушиваться к ритму
его медленного дыхания? Что:
- Говорят, ты уезжаешь, Рита? - мягкий, с еле заметной хрипотцой голос вывел
еe из задумчивости. И кинул - в панику. Кинул - своей силой. Своим
превосходством и его осознанием. Своим: проникновением внутрь.
- Да, милорд, - она склонила голову. Почтительно. Как и полагается вассалу.
Главное - чтобы не было видно предательского дрожания ресниц. Главное -
сдержаться: и почему еe вечно тянет в слeзы рядом с ним?
- Говорят также, что ты собираешься кого-то навестить:, - равнодушно брошенная
фраза. Как кость собаке - а она (собака?!) уже встрепенулась, вскинулась,
намереваясь как угодно - но отстоять. Защитить. Не допустить его в святая
святых еe души: говорят, у каинитов нет души. Врут, наверно.
- Могу ли я поинтересоваться, милорд, кто говорит?
Правый уголок губ слегка приподнялся - улыбнулся. Неожиданно запустил руку в
еe пышные коротко стриженые волосы, взъерошил их - как псинку погладил. Точно -
псинку: а внутри почему-то разливается неземное тепло, и хочется, чтоб его рука
находилась там вечно:. Наваждение! :а ведь тепло-то как! Хорошо:
- Разве это важно? - проникает внутрь. В самое святое. А она сейчас просто
разревeтся - от тепла, от того, что так хорошо, и оттого, что понимает всю
нелепость и глупость своего поступка. Села бы на поезд - завтра была бы дома.
Дома . А это - просто холодный, мерзкий холл с маленьким кусочком тепла,
адресованным персонально ей самым холодным каинитом Территории. Просто так -
как косточка псу.
- Важно не это. И даже не то, что кажется важным тебе, - течeт, словно патока,
тихий голос.
Укачивает. Уносит: она цепляется за последний оплот реальности - за еле
ощутимую хрипотцу, пытаясь выкарабкаться из навеянного тепла. Интересно, кто
умудрился так порвать ему горло, что это до сих пор отражается на связках?
- Впрочем, - словно почувствовав еe противостояние, теплота исчезает.
Остаeтся лишь холодный холл, треск дров в камине и устало свернувшийся в
клубочек каинит в кресле. И чeлка смешно падает на кошачьи глаза: а под чeлкой
на виске - еле заметный шрам, - я не держу тебя. Даже учитывая то, что твои
действия могут принести урон Маскараду.
Она не удивляется. Ей только что было слишком тепло, чтобы удивляться: ей
опять тепло. Только сначала теплота шла снаружи, а теперь - изнутри. Ей очень
хотелось сейчас приблизиться к нему - вплотную - и провести рукой по его щеке.
Ей это почему-то казалось очень важным - просто приблизиться. Как она не сумела
сделать тогда, в первую их встречу.
Он поднялся. Одним плавным скользящим движением подошeл вплотную к камину и
опустился на корточки. Пошевелил дрова.
- Ты вернeшься.
Он раздвоился: очертания холла расплылись: нет! Не сейчас! Не реви, дура!!! Он
же только что отпустил тебя!
А ещe - он верит в тебя. Он сказал, что ты вернeшься - и ты вернeшься. И всe
будет хорошо.
- Спасибо, милорд, - выдавила сквозь комок в горле. Голос предательски дрожал.
Повернулся к ней. Поднялся. Поглядел сверху вниз - совсем без интереса.
- Не за что. Ты всe равно - вернeшься.
И неслышными шагами вышел из холла.
И стало очень холодно: зато внутри горел пожар. Отпустил!
И теперь, Рита, ты просто обязана - вернуться .
~~~ ~~~ ~~~ ~~~ ~~~
Эта ночь почему-то не казалась чужой, как все прочие. Как почти тридцать лет
по 364 ночи: эта - была другой. И пахла по-другому. Пахла жасмином. Сиренью.
Свежескошенной травой.
Пахла возвращением.
Рита вдохнула на полную грудь ароматный воздух долины. Отец был прав, ещe
много лет назад покупая имение именно здесь, в двадцати минутах езды от города
- не смотря на близость промышленного центра, тут было тихо и уютно. Сюда можно
было возвращаться каждую ночь, просто для того, чтобы насладиться ни с чем не
сравнимым запахом нетронутых цивилизацией лугов: а она уехала на другой конец
страны, забилась в угол, в норку, как маленькая несведущая мышка среди стаи
котов. Или - крыс. Больших и не терпящих малейшего отклонения от их стаи. Крыс,
которые разрывают собрата, пропахшего человечиной: да они ведь и правда похожи
на крыс! Те, кто никогда не вернeтся к людям, как бы близко от них не
находился. Те, кто всегда будут выделяться из человеческой толпы - запахом,
обликом, взглядом, движением - да чем угодно! Те, кто, не сумев удержать в себе
человеческое естество, вырывают его из немногих, кому это удалось.
Но она не дастся. Она не уйдeт в голконду - сейчас это просто кажется
бегством, даже если голконда действительно существует. Она просто вернeтся. И
как-нибудь потом пришлeт Стефану открытку. С травинкой внутри: наверно, надо
будет пригласить его сюда - подышать этим воздухом. Насладиться этим ароматом:
впрочем, нет. Единственный воздух, который ему нужен - это воздух его дома.
Места, где он жил, когда жил. Когда ещe не был приобщeн, когда ещe мог спокойно
любоваться солнцем, когда не умел скользить, когда не был одержимым пьянящим
карминовым дурманом: когда ничего не знал о каинитах. Когда был просто -
человеком.
Как же это хорошо, просто быть человеком!
Уметь просто стареть, уметь просто питаться, уметь просто спать ночью, и
просто работать днeм:
Родное имение. Родной порог. Родной дверной звонок: новая молодая служанка на
пороге - ваниль! Какой замечательный пряный запах: - непонимающее лицо: "ах,
хозяйку? А она не может: срочно? Сейчас позову: вы подождите тут пока", и
девчоночка скрывается в глубине дома, а она, прислонившись головой к до слeз
знакомому ольховому косяку, тихо улыбается. Как блаженная. Им не понять: никому
не понять. Может, разве что, Стефану - с какой бы иначе радости он дал ей уйти?
- да и то.: Это ведь так просто - уговорить кого-то сделать что-то: простыми
человеческими словами. По-человечески уговорить, не убеждая. Не насылая
наваждения, не забираясь внутрь сознания:. Им не понять. А она - улыбается.
- Здравствуйте: вы что-то хотели? - она настолько задумалась, что не заметила,
как кто-то пришел. Уставший, взволнованный голос немного резанул ухо.
Рита повернулась - обладательнице голоса было под семьдесят. Она ещe сохранила
остатки былой красоты, но заметно расплылась, а когда-то гладкое лицо покрылось
паутиной глубоких морщин. Но запах - запах! - остался прежним. Запах, который
Рита не спутала бы ни с чем другим. Запах матери.
- Здравствуй:те, - само вырвалось изо рта.
Женщина окинула пришедшую нетерпеливым взглядом
- Так чего вы хотели, девушка? Извините, у меня муж: тяжело болен.
Она молчала.
Слова стояли в горле.
Слова душили.
Слова хотели вылететь наружу (мама! Мамочка!!! Это же:Я! Мамочка, Я!!!
Неужели:), но горло отказывалось их выпускать. И язык прилип к гортани. И кровь
прихлынула к щекам: мама. Мамочка:
Женщина перед глазами начала двоиться:
Мамочка:
- Девушка, так чего вам надо?
Мамочка:
Молчала. Главное - держаться ровно. Главное, не упасть ей в ноги. Главное - не
разрыдаться прямо перед ней. Главное - пробормотав какие-то извинения,
вырваться прочь из внезапно навалившегося на неe дома и, шатаясь, дойти до
луга. И зарыться лицом в траву, и кататься по земле в агонии, и, содрогаясь,
тихо скулить побитой брошенной собакой:
Тридцать лет - будто тридцать веков.
Вечной памяти - память вечная
И смеeтся в тридесять ртов
Над моей наивной осечкою
Мнемесина - лгунья беспечная.
И текут слeзы-годы речкою,
Размывая жизни остов:
Тридцать лет - будто тридцать веков.
:и записывать глупые строчки на собственной судьбе собственной кровью:
впрочем, где она - еe кровь? Какая-такая кровь, о чeм вы? Чьей только крови не
текло в еe венах: а своя вся вытекла. Тридцать лет как. Тридцать лет: и мама
раскрыла бы ей объятья, но пришлось бы чуть-чуть, еле-еле, незаметно даже для
себя - убедить. Всех их, родных, которым уже за шестьдесят, и былых друзей,
которым под полтинник - убедить. А так не возвращаются.
Ей вдруг стало холодно. Очень холодно - как тогда, в холле. В огромном, чужом
холле: и поле это - огромное и чужое.
И Стефан - холодный, утончeнный, немигающими глазами глядящий на пламя.
Я не держу тебя. Даже учитывая то, что твои действия могут принести урон
Маскараду.
И вертится что-то на краю сознания, и что-то внутри медленно набухает - как
перед взрывом:
Спасибо, милорд
Не за что. Ты всe равно - вернeшься.
Ты всe равно вернeшься. Назад. От семьи - в Семью.
И поэтому - тебя смело можно было отпускать. Не опасаясь нарушения Маскарада.
Понимая, что ты не сможешь вернуться, использовав навыки.
Не за что
Не за что. Ни за чем. Незачем.
Уйти в свет, что ли? Просто дождаться рассветных лучей где-нибудь на мосту - и
раствориться в этих лучах. Сгореть, как горит сейчас, переплавляя всe нутро
новой правдой. Правдой о том, что возвращаться некуда. А если некуда
возвращаться - то и возвращение теряет смысл.
Да только уже поднимаясь с колен и делая первые шаги по направлению к
оставленной неподалeку машине, Рита чeтко понимала, что никогда не сможет этого
сделать.
Уж слишком она любит жизнь.
Какой бы эта жизнь не была.
И, поэтому, не сумев вернуться, она просто вернeтся. Для того чтобы, по
возможности, никогда больше не заглядывать в манящие кошачьи зелeные глаза
существа, всe знавшего наперeд.
Уже на полпути к машине она резко затормозила. Развернулась. Побежала к дому -
быстро, как только могла, заплетаясь в длинной юбке и то и дело спотыкаясь в
густой траве.
Извините, у меня муж: тяжело болен, сказала мама. Устало и взволнованно,
отвлекаясь на какую-то незнакомку от чего-то, несоизмеримо более важного.
Тяжело:
Болен:
Папа.
Странно - но она до сих пор прекрасно помнила расположение комнат в имении.
Безошибочно нашла нужное окно, открытое настежь, прислонилась к стене,
заглянула внутрь:
Постель. Свет. Люди: знакомые: не очень: возможно, они просто слишком
постарели.
И надрывный мамин плач.
И еле слышный шепот врача.
И прерывистое дыхание умирающего - кто, как не она, чувствует близкую смерть?
Смерть, обнимающую измождeнного, ссохшегося старика на кровати, абсолютно не
похожего на плотного, румяного отца:
И затихающие мамины всхлипывания.
И успокаивающие тeтины слова.
И - на секундочку, на мгновенье - тишина.
И опять предсмертный хрип. И голова на кровати огромным усилием воли
поворачивается к окну
(она еле подавила в себе желание отшатнуться и убежать. Просто ему наверняка
не хватало воздуха).
И - последний взгляд в ночь.
Выдох:
Говорят, труднее всего видеть их смерть. Смотреть, как умирают все твои
близкие, и быть не в состоянии помочь. Чувствовать, как с последним выдохом
отлетает родная тебе душа и не уметь вдохнуть эту душу обратно. Говорят: не
слушайте их. Гораздо сложнее смотреть - и уметь. И, тем не менее, просто
смотреть.
Чистилище.
