Золотой дождь

Мне снилась темнота и холод
Но сон был синевой расколот
Золотой золотой дождь падал
Золотой золотой дождь падал

Разрезав целофан хрустящий
Пей ветер ярче дня и слаще
Чем вино, чем нектар измены
Уплывут окна вдаль и стены

Дождем золотым смыты дороги
Мне плыть суждено в легкой пироге
Туда, где найду новое имя
Где вещие сны станут моими

И ангел из шелков и стали
Протянет нежных рук детали
Поцелуй он как лед и пламя
Желестит небосвод крылами

Мне снилась темнота и холод
Но сон был синевой расколот
Золотой золотой дождь падал
Золотой золотой дождь падал

Освобождение

Нечто свежее... Очень нужны мнения... Че-т здесь как-то вроде не так....

Освобождение

Ты смотришь, как швыряют бомбы
Смеешься, зная – не в тебя.
Со страха здесь сорвали пломбы,
Горит забытая земля.

Запомнив лица умиравших,
Со смехом поднимаешься с колен.
Освобожден, очищен, успокоен, вечен –
Теперь тебе уже не страшен плен.

Ты жил в окопах сумрачных кошмаров,
Скрывался в городской пыли.
Сгорал в сияньи радостных пожаров,
Тонул в глубинах пламенной земли.

Но все закончилось, как надо –
Сама судьба явилась мстить.
Получишь ты свою награду –
Нигде и никогда не жить.

От 24.03.2008 г.

Белый стих, или история в шести частях о превращении снега в кокаин, ангелов в крыс, а человека - в мрамор.

 

I

 

Мы все начинали с заснеженных троп,

Предчувствие Мечты сбивало с толку.

У каждого – калейдоскоп,

Когда-то найденный под ёлкой,

Но путь не сложишь из его осколков.

Не знаю, почему не крикнул Стоп,

Когда мы подошли к финальной...

 А у Фемиды вытекали глаза,

И кто-то уже примеривал гроб.

Как могли мы быть так наивны!

Компасы дома – в тупиках трущоб,

А наши карты смяли резко ливни,

И мы свернули на дорожки кокаина,

Хотя начинали с заснеженных троп.

 

 

Я не порвал мечту, она меня.

 

II

 

Мы все видали ангелов с крылами,

Свет душ их преломлялся на закате

С последним из романов Мураками

И становился божьей нитью... На цитаты

Мы рвали строки к высшим адресатам,

Чтоб сохранить суть хрупким оригами.

В Японии, как верят  синтоисты,

Посредник между богом и людьми - листы бумаги.

Спустившись с девятиэтажной выси,

Мы ждали писем и считали наши шрамы,

Мы время мерили шагами – ждали писем...

Но нет. Скрепившись тонкими руками,

И стаи молча с крыши. В пользу драмы. -

На землю падали подопытные крысы,

Хотя мы знали ангелов с крылами.

 

Я веру не предАл, она меня.

 

III

Еще вчера я опускал шелка фаты

Под сводами миров, рехнувшихся в тревоге.

Так мало времени с тех пор, как мы на ты,

А нас бьет током, нежные ожоги.

Но от любви недалеко до патологий,

Я не заметил – сменены шрифты,

И, кажется, весь бег вдоль циферблата

Смешал филии-фобии в одно.

Кардиограммы наши схожи до черты –

Рисунки сердца писаны Лукавым.

В такси, в метро – под плетью суеты,

Что неизменно влечет с собою травмы –

Тебя касается холодный белый саван,

Хотя сейчас я опускал шелка фаты.

 

Я не убил любовь, она меня.

 

IV

Мы души рвали перед балериной,

И сами на пуантах скользили в лезвии ножа.

Разбитое стекло в мартини –

Заставь кричать, заставь дрожать

Того, кто на последних виражах

Взволнованно глотает витамины,

Чтоб сузить свой зрачок и успокоить нервы.

Не это ли и есть то самое искусство?

Но нам твердят эксперты и эстеты:

Профнепригодность, нарушение доктрины;

Рвут грязными руками нить сюжета...

Вся пластика и четкость легких линий

Ломается под внешним. И не меняя цвета,

Взметнется белою змеей в случайном пируете

Та, что рвала нам души, балерина.

 

Я не забыл талант, но он меня.

 

V

Мы все рождались в атласе белых лент,

Наивное добро и чистота - в значении идеи.

И я не помню главный change-moment,

Когда Красивое и Важное сменили свои цели,

Приобретя иную форму и акцент,

Они - под кайфом под откос в желании за цент

Продаться декадентской лживой фее.

За неделимостью страданий и регрессов

Мы любим то, что не должны любить.

Картины Гогена заменит твой рентген,

А по-французски даже смертный приговор

Звучит красиво из уст стареющих гиен.

Мы назовем эстетикой-романтикой террор,

И медицинские бинты в нас вызовут восторг,

Хотя мы рождены в атласе белых лент.

 

Я идеалы не губил, они меня.

 

VI

Молчи, я помню себя человеком.

По узорам царапин на виниле пластинок,

Паутинкам морщин на нижнем веке,

А жизнь вся на шкале «смертельно» и «терпимо».

Я знаю, знаю... Все необратимо,

И «Angel Schlesser» перебьет вкус из аптеки,

Пойдет гулять в пустых и ржавых венах,

Я слышу его эхо внутри себя на утро.

Безмолвный белый траур,

Плечами пожимает местный лекарь;

Ты, чудо, спишь, свернувшись, в портсигаре -

Одним шагать без музыки да в пекло

В унылых и промокших тротуарах.

И тонкие черты лица сменяет грубый мрамор,

Скажи, ты помнишь меня человеком?

 

Я не...