(написано мною от мужского лица в 2001 г., за основу взята реальная история)  

Поезд задерживался, но меня это не беспокоило. Стрекотали кузнечики, шелестела трава, пахло мазутом, сладкими цветами и свежеиспеченными пирожками. Я жадно вдыхал всю эту смесь, которая бывает только на станциях и только  летом; смотрел на полосатое, красно-серое от заката небо, и вдруг поймал себя на мысли, что я ждал этого целый год. Каждый август я отправляюсь к своей тетушке, моей единственной родственнице, которая  еще жива. Без жены, без ребенка, без всего, с чем приходилось сталкиваться  каждый божий день. Я люблю семью, люблю работу и, вообще, свой образ жизни, но август для меня особый месяц. Уезжаю на полмесяца в деревню. В настоящую русскую деревню с милым названием Краюшкино, где каждое утро можно пить теплое парное молоко с корочкой домашнего хлеба, где  каждый день нужно топить печь для того, чтобы приготовить еду; где каждый рассвет встречают голосистые петухи; где просто я человек, без обязанностей, страхов, излишеств. Естественный и спокойный, как  само это селенье.

Предупреждающий гудок поезда и стук его колес отвлек меня от приятных воспоминаний, и я поторопился купить те самые пироги, которые издавали  запах дрожжевого печеного теста.

-Вам с капустой, с картошкой или с яйцом и зеленым луком? - спросила полная, с бордовым дряблым лицом тетка.

-Дайте разных, по штуке, - не удержался я от соблазна, расплатился и направился в свой восемнадцатый вагон.

Проводница в синем костюме и пилотке проверила билет и вот я уже в купе. Пока один. Господи, как это все любимо мною. Поезд, дорога, случайные люди с откровенными беседами, особый чай... И свобода! 

-Молодой человек, это какой номер? Не девятка? Очки в сумке. Ничего не вижу. Мне девять нужно.

-Проходи, мать. Твое купе, - говорю я седой старушке.

-Внучек, только мы  с тобой полками поменяемся. Не затащу я своих костей наверх.

-Как скажешь, бабуля.

-Приветствую, дорогие попутчики! - послышался приятный пожилой голос.

В купе зашла женщина в черном свободном платье.

-Я Тамара Михайловна, - представилась она.

-Аркадий, - протянул руку ей, а потом старушке.

-Марья Ильинична, можно тетя Маша, - ответила седовласая старушка на мое пожатие и кивнула женщине в черном платье.

-Вот и познакомились, - заключила Тамара Михайловна, доставая из большой сумки бутылку наливки. -Вы не подумайте чего. С похорон я. Мужа сестры похоронили. Горе-то какое. Сама пережила, похоронила мужа четыре года назад, пьяница хоть был, а все же родной. А Славку, покойника, я любила. Благороднейшей души человек. У меня и рюмочки есть. Ну, давайте, за упокой его души! - разливая горькую, пригласила женщина.

Она залпом выпила, занюхала рукавом, и  замолчала, присев на край кушетки. Мы с Марьей Ильиничной поставили пустые рюмки на стол. Раздался сигнал, и поезд, пыхтя, тронулся с места. Начал стучать колесами, медленно набирая обороты. Какое-то время молчали. Я уставился в окно и ловил глазами темные очертания движущегося пейзажа. Проводница раздала по комплекту белья, рассчитала нас и вышла. Женщины стали доставать из сумок продприпасы, положил и я свои пироги. Получился весьма приличный стол.

-Ну, еще по одной? - ни сколько спросила, а сколько предупредила Тамара Михайловна. - Горе-то какое, горе! Оставил Славка Анну с дочерью. Как без него теперь? Оно, может, и к лучшему. Намучилась Аня с ним, - причитала она , разливая по второй и шустро закусывая. -Простите, дорогие соседушки. Выговориться надо. Горе-то какое.

Она вытерла рот о салфетку, затем руки и опять полезла в сумку.

-Вот, смотрите, - протянула Марьи Ильиничне черно-белую фотокарточку.

-Красавец, нечего сказать, - протянула старуха, - И жена хороша, - и передала снимок мне.

Действительно, красивая пара. Он, лет сорока пяти, с густыми волнистыми волосами, аккуратно зачесанными назад; она с прямыми светлыми, собранными в прическу-ракушку. У него большие темные глаза, уверенный и спокойный взгляд; у нее лучистые, вокруг немного  морщин, но добрые и мягкие,  супружескую  пару  видно по пояс. Его рука обнимает ее плечо, их головы наклонены к другу-другу. Он приподнял один уголок рта вверх, она - оба. В целом его вид напоминает мне офицера из какого-то фильма про  разведчиков, она производит впечатление милой кроткой женщины.

-Это Слава, покойник. А это Аннушка - моя сестра, -На кого он ее оставил? Эта змея ее тоже в могилу загонит. Прости, господи.

-Кто? Разлучница что ли какая? - предположила Марья Ильинична.

-Да лучше б так! Дочь родная - вот что страшно. И как же так получилось? За что их так Бог наказал? Ну, вот, скажите, есть ли справедливость на свете? Анютка всегда считали  лучшим ребенком в  семье. У  родителей нас шестеро. Пять дочерей и сын. Хоть Аннушка не старшая, мама ей доверяла и полагалась на нее, как на себя. Мы повыскакивали замуж, а она все в девицах сидела. Принца что ли ждала. Бабе скоро тридцать, а она ни в какую. Ее уже и звать туда перестали. Повесили ярлык старой девы.

Но вот однажды получаю я телеграмму. К тому времени мы поразъехались кто куда. А у меня муж военный. Таскалась за ним с тюками по всей стране, будь он проклят, даже черт в Германию занес. Ну вот, телеграмма значит: «20 сентября свадьба приезжай Анна». Уж не знала - радоваться или плакать. Думала, взял какой пройдоха. Она ж неопытная. Но успокоилась - какой никакой, а все же рядом. Мать-то не вечная. Ой, что же вы сидите? Кушайте, а я подолью заодно, - спохватилась Тамара Михайловна, опустошила наполненную рюмку без закуски и задумалась.

Колеса тук-тук, тук-тук, тук-тук.....

-Дочка, что дальше? Уважь, расскажи, - нарушила молчание тетя Маша.

-Ой, соседушки, задумалась. А дальше вот что: Приезжаю, а там не пройдоха, а красавец-мужчина. Капитан, и видно что Аньку любит страшно. Все за ней по пятам ходит, а она на него с таким умилением, с таким обожанием смотрит. Ну, думаю - «Вот так  Анька! Дождалась все же принца-то своего. А мы смеялись». Знай я, что такого же встречу, тоже бы ждала. А матушке какой подарок под старость лет. Она говорила, что теперь, мол, и помереть спокойно можно.   Свадьбу отыграли как следует. Нажелали им детей кучу и разъехались по своим местам. А детей все нет и нет. Мы с сестрами сплетничаем: «У Анны все не как у людей». А возраст-то ого-го, и у нее и у Славы. Матушка так и померла не дождавшись долгожданного внука. А как-то от Анны молчок. Я ей письмо, а она - нет, второе - она опять не шлет ничего. Я с перепугу собралась было ехать к ним, как вдруг - телеграмма: «Девочка вес 3 кг назвали Настя Твоя Аня». А молчала, сюрприз хотела сделать. Ну, обрадовала сестренка. Поехала я на племянницу поглядеть. У Славы с Анютой все как прежде. Голубки да и только. Гостить у них приятно. В доме всегда чисто, рюшечки везде нашиты, белье наутюжено. Муж всегда опрятный. Красавец! Актер, как мы его называли. Жену каждый раз обнимет, в шейку чмокнет, слова грубого не скажет. В общем, свет у них в доме, понимаете. От любви наверное. Лежу я у них  ночью. Не спится. И  думаю: «Заслужили они это. Анна у него первая и единственная жена. Поговаривают, он жил с какими-то женщинами ,  но и только лишь. А  Анютку увидел,  и сразу в ЗАГС. Ребенка как он хотел от своей Аннушки. Не мальчика, не девочку, как мужики любят заказывать, а просто дитя, от любимой женщины. Долго ждали они этого, и случилось счастье, наконец. Родилась у них Настенька. Лучше б не случалось этого, да простит меня Господи. Дочка подрастала. У супругов все как прежде - совет да любовь. Слава Настюху обожал, не то слово. Везде с собой таскал, даже иногда в плаванье брал. А дочка - копия папа, ну, копия. Приезжаю как-то на ее именины. Вот время-то летит. Семнадцатый год девчонке пошел. Много воды утекло с тех пор. У меня уже второй муж.  Пьяница, алкаш, лентяй, всю кровь выпил... Давайте-ка еще по одной нальем, - остановила свою историю Тамара Михайловна.

А колеса тук-тук, тук-тук, тук-тук....

-Может вы спать хотите. Время - начало первого, - забеспокоилась она.

-Нет уж, голубушка. Дорасскажи, а потом пойдем по полкам, - отозвалась бабуля.

-Действительно, Тамара Михайловна.

-Ну, ладно. Рассказывать особо нечего. В общем, на дне рождения Насти смотрю на их семью, завидую, нарадоваться не могу. Дочка в отца влюблена безгранично. Вот же красавец. У Насти собрались друзья. Она весь праздник: «Папа, да папа». Гордится, хвастается, только и говорит про него. Отец улыбается, неловко себя чувствует, что дочка все о нем, да о нем, молодым ведь развлечься хочется. А самому, видно, приятно. Да и девчонки-подружки смотрят на него с восхищением, глаз оторвать не могут. Говорю актер, да и только. На следующий день мы с Настенькой пошли выбирать  подарок. Думаю, куплю что-нибудь не нужное, и сказала: «Голубушка, что тебе понравиться, то и купим». Утомила она меня в тот день. Как заевшая пластинка, что ни слово - все про Славку. И папка математику ей помогает решать, и от мальчишек защищает, и корабли показывает, и что только не делает. Мне уже назад надо, а уезжать не хочется. Светло у них, понимаете. Не только потому, что порядок везде, а от любви светло. Не то что у меня. С работы ноги так и поворачивают в другую сторону, - Тамара Михайловна откусила огурец, прожевала, помолчала с  минуту, достала из сумки потрепанный конверт и продолжила, - Год назад я получила это письмо от Анны. Вот что она пишет:

«Дорогая моя сестрица, прости, что долго не писала и что не спрашиваю о твоем здравии. Хочу поскорей горе поведать. У Славы 8 месяцев назад случился  инсульт. Парализовало правую руку. Сначала чувствовал себя хорошо, но вскоре стал стесняться своего недуга. Везде помощь нужна посторонняя, где одеть, где раздеть... Замкнутый стал, сидит часами на диване и молчит. Пытаюсь его раззадорить, а он выходит из себя. Однажды говорит: «Ты отдай меня в дом престарелых». А я ему возьми, да и выскажи все. Мол, у людей и похуже несчастья бывают. Подействовало. Стал на улицу ходить, по дому помогать. Все время просил, чтобы массаж ему делала, иглами руку колола. Надеялся избавиться от паралича. Встрепенулся...,  но я чувствую, что это для нас с Настей. Показать хотел, что не обуза. В нашем доме теперь не людно. Раньше Настенька подруг звала, шумно было..., вдруг стихло все,  и сама она из дому все время бежит куда-то. Бывало девчонки позвонят, она выглянет в дверь,  скажет: «Щас», на порог не запускает. Спросила ее: «Что в гости не приглашаешь?» А она молчит в ответ. Поняла я потом - отца стеснялась. Со Славой случился второй инсульт. С каждым днем все хуже и хуже. Прежде он сам справлялся со всем, только помощь небольшая требовалась, а теперь никак без нее. Ходить перестал  (ногу правую тоже парализовало),  кушал прямо в кровати. В туалет только вставал. Как тяжело, Тамарочка, представить себе не можешь. У меня работа, прошу Настю помогать. А она: «Мне некогда. Я экзамены учу. И потом я отдыхать должна.  Сколько можно дома сидеть». Я ей говорю «Сиди, учи свои экзамены спокойно. Кто мешает? Приду с работы - иди куда хочешь». Вот так мы и живем. Приду с работы, а Слава то раскрытый, то крошки вокруг него, то вода разлита. Как-то раз пришла, а он на полу. Спрашиваю, что случилось? «Насти нету, в туалет хотел сходить». Подняла  его еле как, тяжелый все-таки.  Как мне его жалко стало. Приду с работы, он лежит и глазами в потолок. Понимаешь каково ему. Потолок - единственное развлечение. Настю прошу, чтоб читала отцу книги какие, газеты, а она все свое: «Некогда, да некогда». А два месяца назад совсем плохо говорить стал: медленно, окончания съедает. В туалет тяжело таскать, теперь ходит в утку. Вчера кормлю его утром, а он отказывается, не жует и все. «Слава мне же на работу. Настя только в обед будет». Оделась, уже выходить, подхожу к нему, думаю может поест. А он плачет. Слезы текут, подушка мокрая. Тамара, двадцать семь лет живем вместе - ни разу не видела, чтобы плакал. Я ему: «Слава, Славочка, что произошло? Тебе больно стало?» Он головой в разные стороны матает и говорит: «М-м-м На-а-а-стя б-бъет ме-меня. Не не у-у-уходии». Без ножа зарезал. На работу не пошла, легла ему на грудь, реву. Так и пробыли вместе до обеда.    Пришла это змея, я ее в комнату заволокла, и говорю тихо, чтобы Слава не слышал: «Ты что делаешь?»  «Твой муж - ты и ухаживай» - говорит она. «Он твой отец!» «Нет. Это не мой отец!  Мой был красивым, сильным, умным, а не этот инвалид, который еле ртом шевелит и под себя гадит. Думаешь, приятно за ним говно убирать?» Не выдержала я, пощечину влепила, а у самой сердце схватило, села на кресло, наклонилась вниз, думала - смерть моя пришла. Она: «Мама, мамочка, может воды?» Я слово вымолвить не могу, так плохо мне стало. Взяла отпуск за свой счет. Врачи говорят - долго не протянет. Целую, твоя Аня».

-Ну, попутчики дорогие, давайте по последней, - Тамара Михайловна разлила остатки настойки, поставила бутылку под стол, выпила без закуски, и заговорила снова, - Неделю назад получила я телеграмму: «Похороны вторник. Аня»

Приезжаю, а моя Анька вся седая. Настя в глаза не смотрит, и я ее видеть не могу. Даже не поздоровалась с ней. Вот так все изменилось в этом некогда счастливом доме. Вынесли гроб, поставили у подъезда. Народу собралось. Любили люди Славку, да и было за что. Очень изменился он. Очень. Лицо желтое, морщинистое, какое-то искаженное. Хоть и мертвое, но печать страданий на нем. Оно и понятно. Умер-то как. Дочь родная хуже чужого человека поступила. На похоронах Анюта ни на шаг от гроба. Дождик мелкий прошел, а Анюта все говорит, говорит со Славой, то на грудь ему ляжет, то руку поцелует, то губы: «Видишь Слава, даже природа по тебе плачет. Чувствуешь дождик тебя омывает». Понимала Аня, что последние мгновенья вместе. Настя всё в стороне. Попыталась раз к матери подойти, а та как глянет.  Настя всё поняла и занялась гостями. Когда в могилу гроб опускали, она поодаль стояла с подругами. Ни слезинки на ее лице. Только спокойствие. Обрадовалась, что все  хлопоты закончились. А после похорон укатила на машине с парнями. Мы с Анютой всю ночь просидели, вспоминая былое. Так вот,  достойные люди, недостойно умирают. Что   дитя любви такое могло сотворить, до сих пор поверить не могу. Спрашивается, есть справедливость на свете? Ну, Марья Ильинична,  вы совсем спите, да и Аркадий тоже. Спасибо, выслушали, на сердце полегчало.

Мы разлеглись по своим местам. Я на верхней полке, а женщины внизу. Наливка подействовала успокаивающе, поезд качался в одном темпе, и скоро это убаюкало меня, как младенца. Разбудил стук проводницы. Предупредила, что сейчас Краюшкино. Я тихонько слез, взял свою легкую поклажу.

-В добрый путь, Аркаша, - прошептала тетя Маша.

-В добрый! Извините, что разбудил.

-Да, что ты! Я и не спала вовсе. Старость - не радость. Ну, счастливо!

-И Вам, - попрощался  я со старухой.

Выпрыгнул из вагона, встретил глазами рассвет. Воздух-то какой! Такого в городе нигде не встретишь. Вдохнул я носом что есть силы, вобрал этой чистоты столько, сколько смог. Аж дурно стало, с не привычки.

Иду по зеленой траве, роса сквозь сандалии мочит ноги, запоздалые петухи орут во все горло. Вдруг я вспоминаю историю Татьяны Михайловны. Мне стало жутко. Не оттого, что муж ее сестры умер нехорошо. За Настю страшно стало. Как же она, бедная, жить дальше будет. Придет час, осознает поступок, захочет прощенья попросить, а уже поздно. Воспоминания будут возвращать ее то в счастливое детство к любящему отцу, то к беззащитному    телу, молча принимающему удары. И вспомнит девочка еще похороны, где даже там она не пожелала быть прощенной. Я уверен, будь отец жив, он обязательно простил бы ее. Но теперь у нее нет такой возможности - замолить свой грех. Никогда! Да, прости ее Господи, говорю словами Тамары Михайловны, и молюсь за нее.

27.05.01