Истомин

ТУРОЧАК

Рассказ

Как известно, каждое место, где поселяется человек, имеет свое сердце. Им может быть первый столб, к которому путник привязал коня,или первый шалаш, построенный путешественником на новой земле,или, как чаще всего бывает, уютное место в устье реки.Но у каждого селения обязательно есть его сердце – то место, где впервые человек разжег свой костер и установил очаг.

Посвящается празднику алтайского народа Чагаа Байрам.

Часть 1.

Кедр над речкою стоит,
Мой джапаш корою крыт.
Мясо в котелке бурлит.
Чайник над костром парит.
Что еще алтайцу надо?
Вот тайга – моя отрада,
Вот ружье, а вот мешок –
Это очень хорошо!

Следы марала тянулись вдоль берега. Конко, бурча под нос веселую песенку, шел по ним уже второй день, но марал и не думал уставать.Идти по мягкому глубокому снегу было тяжело, хоть лыжи и были обтянуты камусом. Но Конко не умел уставать, шел он размеренно, не торопясь. Впереди шел марал, он знал, что человек идет за ним не зря. Человеку нужно было мясо, а маралу нужно было спастись. В прошлую ночь они оба ночевали под кедрами, где снегу было намного меньше, а подстилка из опавшей хвои не пускала холод от земли.

Из низинки было видно, что впереди берег поднимается, а на нем стоит большая гора. Конко надеялся, что марал упрется в гору, и там будет место, где их пути сойдутся. Потому Конко уверенно топтал лыжню, зная, что нынче мясо от него не уйдет. Потому и тянул за собой тюльку, чтоб тащить мясо обратно в стойбище.

Берег поднимался все выше, кедры сменились соснами. Почему марал выбрал путь к скалам, Конко не знал, но одно он знал точно – там был тупик. Так и получилось – марал, дойдя до тупика, встал. Конко снял с плеча лук, и зайдя справа, занял удобное место, мимо которого марал, возвращаясь назад, никак не пройдет. Марал постоял, осматриваясь и прислушиваясь, но западный ветер не нес запаха человека, а шум реки подо льдом был не опасен. Так и не решившись спуститься вниз по скользкой скале, марал повернул назад и… напоролся на стрелу. Встав на дыбы, он получил и вторую стрелу, которая беспрепятственно вошла в сердце.

Конко свежевал тушу долго. Разделка подходила к концу, мясо, завернутое в шкуру и обвязаное веревкой, лежало на тюльке. Тяжело, подумал Конко. Но теперь надо искать место, где можно было бы заночевать, тем более, что из-за гор поднималась туча. Быть бурану, потому место ночевки должно быть заветренным. А учитывая, что ветры притянут морозы, надо, чтоб место было между валунами, тогда тепло от костра будет греть долго.

Конко потянул лыжню вдоль скал. Темнело. Спасибо, Ай уже выглянула из-за вершинки горы и помогала путнику двигаться дальше.

Там айу в тайге орет,
Там марал кору дерет.
Под горой туман встает,
А ко мне наджы идет.
Арачки попьем, закусим,
И дымок из трубки пустим.
Без тревоги день прошел,
Значит - очень хорошо!

Мурлыкая песенку, Конко неожиданно почувствовал запах дыма. Принюхался. Где-то впереди человек жжет костер. Но где? Пройдя еще немного, Конко увидел это место. Между скал посверкивали блики огня. Кто бы это мог быть? Из своего стойбища сюда ушел только он, Конко, а вблизи, по берегам Бия и Куу, насколько он знал, люди на зиму поднялись вверх, чтобы весной не попасть под половодье. Чужак? Но откуда он здесь?

-----------

Конко - имя, в переводе на русский "колокольчик".
Джапаш - шалаш.

Камус - шкура с голени копытного животного.

Тюлька - деревянное приспособление в виде большой ложки.

Марал - копытное животное типа оленя.

Айу - медведь.

Наджы - друг.

Арачка - алтайское вино.

Бий (Бия) - река, вытекающая из Телецкого озера.

Куу (Лебедь) - река, текущая параллельно Бие.

Часть 2

Чужак? Но откуда он здесь?

Стоя на бережке озера, Конко из-за сосны некоторое время наблюдал за скалами, среди которых, конечно же, должен быть человек.

В тайге бывает всякое, но человека встретить можно было редко, тем более, из чужого стойбища. А уж в этом месте, удаленном от человеческого жилья, мог быть только тот, кто пришел снизу, поднимаясь по Бию. Он не был из племени «дубо» (тубалары), потому что кроме Конко вниз по Бию не спускался никто, а соседям по реке Куу до этого места было далеко. Тогда кто этот человек?

Конко решил понаблюдать еще немного, но неожиданно почувствовал, что ему в бок ткнулось что-то твердое. Мгновенно перестав дышать и ощутив холод в животе, он замер. Одновременно с этим он понял, что лук и стрелы из колчана кто-то резко выдернул.

- Эй! – Услышал он чуть ли не рычащий голос. Обернувшись, Конко увидел направленную в его сторону стрелу его же лука. Удивило, что человек был устрашающего вида: под шапкой в космах волос, даже в свете Ай, лицо едва просматривалось, одет он был в лохмотья, ноги были обмотаны травой и обвязаны березовыми ветками, руки были настолько грубы, будто были сделаны из дерева. Но это был человек, иначе бы он не держал лук и не говорил «эй». Человек-то он человек, но чего он хочет?

Конко почему-то его не боялся, но пошевелиться не мог до тех пор, пока страшный человек не повел луком в сторону и не махнул головой, из чего стало ясно, что нужно идти.

К костру они так и шли – Конко топтал лыжню впереди, а следом, с трудом шагая в глубоком снегу, брел его пленщик. В свете Ай они вышли к скальным развалам, среди которых горел костер, а под одним из громадных валунов просматривалось лежбище, то ли сооруженное человеком, то ли заимствованное у зверя.

Чужой, как назвал его Конко, показал на место между скалой и костром, куда, как было понятно, нужно было сесть, а огромный кулак, поднесенный к самому носу, ясно показывал, что шевелиться, тем более, удирать было не надо. Пока Конко усаживался, подложив под себя ногу, человек метнулся к тюльке, в одно мгновение разорвал веревки, увидел мясо, издал победный рык и начал рвать мясо руками, активно помогая им зубами. Сырое мясо он даже не ел, а глотал куски, не жуя.

Наевшись и срыгнув, чужой уставился на Конко, затем, подойдя, показал на мешок, висевший за спиной охотника. Было понятно, что мужик хочет проверить мешок, нет ли там еще чего-нибудь вкусненького. Несколько сухих лепешек и берестяную бутылку с арачкой он засунул себе за пазуху, затем сел напротив и снова уставился на Конко. Молчали долго. Наконец, чужой прохрипел: - Дубо? Затем показал на мясо, показал, будто он стреляет из лука, и поднял кривой палец вверх. – Хорошо! Это "орус", понял охотник. Кроме него, быть было некому.

Дров у чужого было припасено много, потому из-за холодной ночи переживать было нечего, оставалось или сидеть молча, или пытаться поспать. Оба выбрали последнее, потому как Конко набегался за день, а чужого клонило в сон от сытости. Мужик улегся на лежбище, а охотник нашел теплое место между нагретой скалой и костром. Сводить счеты с орусом было лень, да и усталость прижимала к земле. Он до сна еще сумел поджарить на раскаленных камнях куски мяса, поел и уснул. Ни храп чужого, ни усиливающееся завывание вьюги, сдерживаемой скалами, ни холод не могли удержать от сна ни того, ни другого.

------------------------

Орус - русский.

Часть 3.

Но пару раз ночью пришлось все же проснуться.

Орус, глотавший вечером сырое мясо кусками, вовсю маялся животом. То и дело он уползал за камень и рыгал там, бурно комментируя этот процесс.

Да и в костер нужно было подкинуть очередную корягу, потому как ветер развоевался не на шутку. Если бы не высоченная скала, закрывавшая стоянку от ветра, то людям пришлось бы туго. Но место было настолько удачно сложенное, что меж огромных валунов, оторвавшихся в свое время от скалы, можно было пережить и не такую пургу.

Ко времени, когда запах жареного мяса, шкварчащего на раскаленных камнях, и аромат баданового чая со стебелечками сухой черной смородины, добрался до ноздрей, орус, видимо, силой заставил себя подползти к костру, сжевать кусочек мяса и немало отхлебнуть из котелка. Конко ел спокойно .

Он думал. Мяса много, вдвоем мы не съедим его столько, чтоб совсем ничего не осталось сородичам. Но если мужик захочет забрать все мясо себе, то станет худо, стойбище ждет добычи. Если же орус отпустит Конко, то придется опять выслеживать марала, а это займет несколько дней. А ведь еще и тетиву для нового лука надо из чего-то делать.

Меж тем орус стал оживать. Он сумел доползти до костра и привалился к горячей стене. Углядев нож в руках охотника, он протянул к нему руку: – Дай! Взяв нож, он неожиданно ухватил себя левой рукой за волосы, а правой начал отсекать космы. Ножик только мелькал в его руках. Остановился орус только тогда, когда отсекать уже было почти нечего. Он хотел было волосы швырнуть в огонь, но Конко его остановил – это же готовый материал для плетения тетивы! Длинные волосы как нельзя лучше годились для плетенки. Не конский, конечно, но все же.

Утро показало, что ни сегодня, ни даже завтра двинуться обратно к стойбищу не имелось ни малейшей возможности. Немного порыскав по округе, Конко убедился, что проблем с топливом для костра не будет. Сухая сосна, торчавшая поодаль, надолго обеспечит их дровами. Кроме того, мужик, увидев, как Конко набивает берестяной котелок снегом, выхватил его и убежал куда-то. Вернулся он с котелком, полным воды. – Озеро! – Показал он вниз, и Конко, хоть и не знал языка оруса, понял, что внизу то ли родник, то ли озерко. Мужик, видимо совсем ослабев после ночной рвоты, показал рукой на тюльку и костер, дав понять, что Конко должен пожарить мясо.

Конко глядел на оруса и поражался. Только недавно перед ним было волосатое страшилище, а теперь на него смотрел и ухмылялся совсем еще молодой Эр кижи! Бабушка Араты, конечно, смогла бы получше обрезать волосы оруса, но сейчас оставалось любоваться только на то, что получилось.

Алтайский аил (юрта)

----------------------------------------------

Араты (женское имя) – лиса.

Эр кижи – мужчина.

Часть 4.

А полюбоваться было на что! Орус, как ни было ему тяжко после переедания, скинул с себя рубище и начал обтираться снегом. Это не удивило Конко.

Он и сам любил с утречка обтереться снегом. Это ему придавало бодрости на весь день.

Больше удивляло то, что эр кижи был высоким, широкоплечим, но исхудавшим так, что кожа висела на нем как белье на просушке. Как бы он жил дальше, если бы случайно к его становищу не подошел Конко с мясом на тюльке? Сгинул бы, наверное, как и некоторые из бродяг, забредших в тайгу без умения в ней выжить. То, что этот орус тоже бродяга, Конко не сомневался. Как же можно голодать в черневой тайге, если ты здоров, а руки вполне могут сделать лук и стрелы? Живности много. Ставь силки, делай самострелы, устанавливай ловушки, гоняй маралов – да мало ли чего можно сделать, тем более если наступает голод? Но орус этого то ли не знал, то ли был к охоте не приспособлен. Вот и оголодал, только кожа да кости остались.

Но кто же он такой? Откуда прибрел сюда? Что его погнало в тайгу? Догадаться трудно, а спрашивать бестолку, по-русски Конко не говорил, а орус, похоже, не знал языка дубо.

Конко дымил трубкой и думал. Но его размышления прервал орус. Он достал из-за пазухи вчерашние лепешки и бутылку, осмотрел их, ухмыльнулся и отдал, сказав: - На! Конко удивился «щедрости» чужого, но тут же протянул лепешку и бутылку обратно орусу, сказав коротко тоже по-русски: - На! Мужик хохотнул, но откусил от лепешки, вынул пробку из бутылки и отпил. – Оо! Вино! Во взгляде его были удивление и радость. Сделав еще глоток, он вернул бутылку Конко. Тот отпив, тоже сказал: - Оо! Вино! Оба рассмеялись. Контакт налаживался.

Обучение языкам пошло как обычно. Сначала, показывая пальцем, выспросили имя друг друга, потом стали показывать на предметы, на костер, на нож, на небо и землю, стараясь запомнить их произношение.

Оруса звали Боря, но Конко произнести это имя никак не удавалось правильно, и он стал называть парня более понятным словом Боро (бурый), что было, в общем, правильно, потому как у Боро на самом деле лицо было бурого цвета, то ли от грязи, то ли от загара, хотя туловище было светлое.

Понемногу они стали понимать кое-что, но узнать, откуда здесь взялся орус, Конко так и не смог.

Между тем, пурга не унималась. Да и ветер стал холоднее. Надо было пополнить запас дров. Конко уже было вознамерился взобраться на сухую сосну, чтоб наломать веток, но Боро остановил его, нырнул куда-то под валуны и вытащил оттуда… топор! Это предмет тоже был в стойбище Конко, но почитался как дар небес – нашли его на покинутой кем-то стоянке – и хранился у шамана сеока Кузен, к которому принадлежали жители стойбища Конко, Казакопа.

Потому, увидев топор в руках чужака, Конко преклонил колено и с трепетом взял топор.

Вскоре, не без помощи Боро, запас дров заметно увеличился. Можно было не бояться ни метели, ни морозов. Тем более, Конко, облазив валуны, нашел более удобно место для житья – небольшую пещерку с площадкой перед ней. Раскидав снег и перетащив сюда костер, они уже смело могли назвать свою пещерку домом.

-----------------------------------------------------------

Алтайский шаман

Сеок – род. У тубаларов сеок «Кузен» считал родовой гору Салог-тын (близ с. Турочак на правом берегу Бии), которую он и почитал.

Часть 5.

Раскидав снег и перетащив сюда костер, они уже смело могли назвать свою пещерку домом.

И Конко и Боро были молодыми, потому алтайские и русские слова запоминали быстро.

На третий день они уже могли, пусть с помощью жестов, но объясняться. Да и место, которое они постепенно обживали, становилось все уютнее.

Метель все же «наметелила» мороз. Костер уже полыхал постоянно, запас дров нужно было постоянно пополнять. Смерзшееся мясо порубили на куски и запрятали в каменные щели, чтобы незваные гости не смогли его достать. Боро с помощью Конко из маральей шкуры смастерил себе дошку, которая была все же теплее, чем его рубище.

Не смотря на то, что метель закончилась, снег все же шел постоянно, потому приходилось, не переставая, отбрасывать его в стороны. Скоро вокруг костра образовалась снежная стена, ставшая как бы прихожкой к пещерке.

Конко, в очередной раз поджаривая мясо на нагретых камнях, вспоминал свой чадыр, в котором они жили впятером: отец, мать, он и две сестры. Утепленный шкурами, чадыр не промерзал зимой, хотя в сильные морозы, конечно, было холодно. Эх, было бы лето, они бы с Боро обязательно соорудили бы такое жилище!

Но что им мешает сделать это сейчас?

Конко подозвал Боро и, махая руками, стал втолковывать парню, что надо соорудить над костром крышу. Боро быстро понял, чего хочет Конко, но пожал плечами – а из чего делать крышу? В ответ Конко даже рассмеялся – вокруг столько снега, что из него не то что крышу, из него можно аил слепить! Только надо нарубить жердей и облепить их снегом.

Друзья, а за эти несколько дней они на самом деле сдружились, не откладывая, занялись рубкой жердей, складыванием чадыра и кладкой снежной кровли. Снег был холодным от мороза, постоянно осыпался, но стенка, обращенная к костру, подтаивала и становилась крепкой. Постепенно снежный чадыр поднимался все выше. Боро от чадыра до грота придумал сделать тоже из жердей и снега коридор, чтобы тепло не уходило.

К вечеру чадыр был готов. Взобравшись на высокий валун и осмотрев новое жилище, Конко с довольным видом запел:»Турачак, турачак…». Долго Боро не нужно было объяснять, что такое «турачак», и он тоже стал подпевать: «Турачак, турачак…».

Внутри чадыра друзья по привычке подкинули охапку хвороста, но скоро стало так жарко, что Боро скинул шубу, а Конко свою дошку.

Достав последние две лепешки, они бережно съели их и запили арачкой из фляжки – праздник! У них есть теперь теплый дом, пусть сделанный из снега, но в нем тепло, а это главное!

Конко закурил трубку, оперся спиной о жердь стенки и мечтательно прикрыл глаза. Был бы сейчас топшуур, он бы спел. В своем племени не было другого мастера играть на топшууре как Конко. Часто по вечерам возле их чадыра собирался народ послушать его кай. Его уже стали называть кайчи. Никто другой этого не заслужил!

Но топшура нет, потому Конко отложил трубку и запел кай без топшура.

Видимо, Боро, ни разу не слышал подобное пение, потому что сидел и слушал будто завороженный.

Конко пел о том, как он гнался за маралом, как свежевал тушу, как нашел это место и Боро, как они соорудили турачак, как теперь тепло и хорошо в снежном чадыре. Он пел и думал: место здесь очень красивое, скала защищает от злого ветра, кругом кедровые, сосновые и пихтовые леса, а это орехи – корм для зверья, совсем рядом две большие реки, полные тайменя и хариуса, потому голода здесь не будет.

-------------------------------------------

Чадыр – конусообразная юрта из жердей, покрытых корой.

Аил – срубное сооружение, покрытое корой деревьев.

Турачак – маленький, новый домик.

Кай – горловое пение.

Кайчи – сказитель, исполняющий историческое сказание с помощью кая.

Часть 6.

Фото: Кайчи исполняет кай под аккомпанемент топшуура

Конко пел и думал: место здесь очень красивое, скала защищает от злого ветра, кругом кедровые, сосновые и пихтовые леса, а это орехи – корм для зверья, совсем рядом две большие реки, полные тайменя и хариуса, потому голода здесь не будет.

Видимо, Боро ни разу не слышал подобное пение, потому что сидел и слушал будто завороженный.

Конко пел о том, как он гнался за маралом, как свежевал тушу, как нашел это место и русского друга Боро, как они соорудили турачак, как теперь тепло и хорошо в снежном чадыре. Он пел и думал: место здесь очень красивое, скала защищает от злого ветра, кругом кедровые, сосновые и пихтовые леса, а это орехи – корм для зверья, совсем рядом две большие реки, полные тайменя и хариуса, потому голода здесь не будет.

А почему только их чадыр? Сюда можно переселиться и всему стойбищу. Места, зверя и рыбы хватит на всех, вода в озерке чистая – живи да радуйся!

Да-а-а, хорошие мечты, но согласятся ли переселиться сюда соплеменники, захочет ли шаман Казакоп перебраться в это урочище? Сможет ли он камлать на новом месте?

Хорошее место надо обязательно пометить кыйра. Конко нырнул в рюкзак за ленточкой, и вдруг рука наткнулась на маленькую коробочку!

О, да это же комус!

Ведь сейчас по всему Алтаю идет праздник Чагаа Байрам, праздник нового года! Как же он забыл про него, ведь ради этого он взял с собой комус, чтобы в красивом месте сыграть на нем! А сейчас самое время для комуса.

Конко схватил ленту и выбежал из чадыра. Связал две ленты, за себя и своих родных, и привязал к кедровой ветке. Затем уселся на вершине большого валуна, и комус Конко зазвучал! Божественный звук полетел над урочищем, рассказывая, что здесь обрел радость новый хозяин прекрасного уголка тайги Конко – великий охотник и первооткрыватель новой земли!

Боро стоял внизу, возле чадыра, улыбался, но не мог понять, чему радуется Конко. Но радость друга передалась и ему, он схватил топор и стал ритмично стучать по нему камнем. Звон металла в морозном воздухе сливался со звучанием комуса, и оба они оглашали окрестности низинки необыкновенной праздничной музыкой. Боро понимал, что друг радуется чему-то такому, что больше, чем радость от постройки жилища.

Спустившись к костру, Конко долго объяснял Боро, какой сегодня праздник. Друг до конца так и не понял смысл праздника, но то, что сегодня самый настоящий праздник, понял хорошо. Они сделали по паре глотков арачки, и Конко продолжил петь кай и подыгрывать на комусе. Он мог это делать бесконечно, но постепенно умолк, и оба с Боро завалились спать, но теперь уже в новом, теплом жилище…

Мороз тем временем спал, и утром Конко засобирался назад, к своему семейному чадыру, к своему стойбищу. Часть мяса он оставил Боро, а остальное упаковал в заспинный мешок. В тайге может случиться всякое, потому на прощание друзья крепко обнялись, а Конко сказал, что будет стараться как можно быстрее вернуться сюда. Удастся ли привести с собой одноплеменников, он не знал, но то, что он приложит к этому все силы, был уверен.

-----------------------------------------------------

Камлание – шаманский обряд, во время которого шаман вызывает духов и общается с ними.

Чагаа Байрам – праздник алтайского Нового года, празднуют в конце февраля - начале марта, когда начинается новолуние.

Кыйра – белая ленточка для подвязывания к веткам в священных местах, знак поклонения Алтайдын ээзи — хозяину Алтая.

Комус – одноязычковый музыкальный инструмент.

Часть 7.

Удастся ли привести с собой одноплеменников, Борис не знал, но то, что Конко приложит к этому все силы, был уверен.

Долго спать я не могу.
Завтра мне топтать тайгу.
Без охоты не могу -
Стрельнуть надо кабаргу.
Диетическое мясо!
Надеваю опоясок,
Дробь и пороху мешок.
Это тоже хорошо!

Конко топтал лыжами снег, и чем ближе становилось его стойбище, тем радостнее было на душе.

Борис, проводив нового друга, опять остался один. До встречи с Конко он уже подумывал лечь под скалу и замерзнуть. Говорят, что смерть от мороза легкая. Уходя от погони, Борис старался как можно дальше уйти в тайгу. Там, на руднике, недалеко от Бийского острога, жить бы ему оставалось совсем немного. К политзаключенным той статьи, по которой его сослали, отношение было не просто зверским. Но спасибо здоровью и подвернувшемуся случаю. Удалось бежать. Но погоня за ним была такой, что избавиться от нее было нереально. Пришлось уходить в ту сторону, куда мог уйти только сумасшедший – в Прителецкую тайгу. И он выбрал ее.

Летом прятаться было легко, листва хорошо скрывала его. Питался ягодами, корнями и хвоей. Иногда удавалось забить дичь. Двигался, стараясь далеко не уходить от реки, которую, он знал, называли Бий. С приближением осени он ушел довольно далеко. Еды пока хватало. Но ближе к зиме стал ощущаться голод. Двигаясь от заимки к заимке, он все же добрался до этого места. Спасали самодельные лыжи. Но проблемы с одеждой и едой все больше обострялись. Наступило отчаяние. Но вдруг нежданная встреча...

Конко шел вперед, не останавливаясь. Его размышления о том, как уговорить соплеменников сменить место стойбища, не прерывались ни на секунду. На скалке в тупике, где река вплотную приближалась к горе, он снял кабаргу. Мяса в ней, конечно, было мало, но зато оно было таким, что его можно было есть сырым, а струйку можно было подарить сестрам.

Борис стал ждать Конко сразу, как только тот скрылся за скалой. Оставалась надежда, что если племя не пойдет за ним, то он хотя бы сам вернется к турачаку. Теперь в чадыре было тепло, зиму можно было переждать, пригодятся и способы ловли дичи, подсказанные Конко с помощью рисунков на снегу. Но пришло нежданное чувство одиночества…

На второй день пошли знакомые места, приближалось стойбище. Конко убыстрил шаг. Ему вдруг пришла мысль, что все удастся. На этой стоянке они были уже несколько лет, потому сменить место было велением времени.

Первыми встретили его собаки. Коротко облаяв, они отступили, потому что из стаи выскочил Аян, белый большой пес. Он кинулся на грудь хозяину, облизав лицо.

Из чадыров выбежали люди и окружили Конко. Радостно и возбужденно приветствуя его, они прямо тут же требовали рассказать, где он был так долго. Но Конко не торопился выболтать свои думы. Он обнял родителей и сестер, отдал добычу, – сами поделятся с другими – съел лепешку, запил чаем и скорым шагом двинулся к шаману Казакопу, жившему отдельно.

Шаман Казакоп давно уже думал о том, что стойбище пора переносить в другое место. То займище, на краю которого стояли чадыры, уже обеднело, оленям и быкам для пастьбы приходилось уходить все дальше. Нужно было снимать стойбище. Но куда идти? Охотники пока не находили такого удобного места, чтоб осесть там надолго.

Потому приход Конко с его рассказом про турачак возле скалы, про озеро, две реки, про богатую дичью тайгу обрадовал шамана. Конко, увидев в глазах Казакопа интерес, начал еще более живописно рассказывать про открытую им землю.

Борис ждал. Вот только недавно ему никого было не надо, а теперь он скучал. Вспоминал улыбающуюся узкоглазую мордашку алтайца, его удивительные, хоть и непонятные, песни, его комус, то как он изображал походку женщин, его рисунки на снегу. И ждал…

-------------------------------------

Кабарга – горный козлик.

Окончание.

Борис ждал. Вот только недавно ему никого было не надо, а теперь он скучал. Вспоминал улыбающуюся узкоглазую мордашку алтайца, его удивительные, хоть и непонятные, песни, его комус, то как он изображал походку женщин, его рисунки на снегу. И ждал…

Ждать пришлось долго. Или может показалось, что долго.

Солнце поднималось все выше, днем становилось тепло так, что снег сверху подтаивал. За ночь он смерзался, образовывался чарым, и можно было ходить по нему, не проваливаясь. Благодаря этому Борис разжился мясом. Марал неосторожно вышел из леса и провалился сквозь ледяную корку. Как он ни бился, выскочить из снежного плена не удалось. Борис узнал об этом, услышав странные крики птиц. Пойдя на их голос, увидел умирающего марала. Добив зверя топором, разжился мясом. Теперь голода до самой весны можно было не опасаться. Кроме того, по совету Конко, Борис жевал хвою, чтобы не болели и не выпадывали зубы.

Но всегда, когда возвращался с охоты к своему турачаку, - Борис уже иначе и не называл свое убежище - вспоминал нового друга. Где он? Дошел ли до стойбища? Приведет ли с собой племя?

Только лишь когда сошел снег и отшумело весеннее наводнение в реках, Борис, возвращаясь от реки Куу, заметил столб дыма на турачаком.

Конко сидел с трубкой во рту и жарил мясо. Рядом лежала большая белая собака. Друзья обнялись так крепко, будто были родными братьями. Да они и были, пусть не братьями, но побратимами. Боро спас Конко от холода, а добо спас оруса от голода. Друзья теперь навсегда были вместе и каждый был для другого наджы.

Шаман ведет племя сюда. Идут медленно, а Конко спешил сюда как горный козлик. Тоже соскучился. Собирать пожитки для переезда пришлось долго, пока сидели в урочище, накопили немало мелочей.

Шаман шел впереди, вниз по правому берегу реки, по пути, указанному Конко. Где находится турачак, ему было ясно. Впереди показалась невысокая гора, перед которой река резко сворачивала влево. Да, так и говорил Конко. От этого места нужно было огибать гору справа. То, что виднелось впереди, радовало Казакопа. Берег высокий, лес сосновый, много пихты - значит, воздух здесь чистый. Справа, не так далеко, текла еще одна большая река. Низина между двумя реками была обширная, для выпаски скота в самый раз. Это радовало.

Боро и Конко уже слышали шум приближающейся массы людей и скота: мычали быки, посвистывали бичи, слышны были крики загонщиков, лаяли собаки. Друзья стояли возле турачака и вглядывались в лес справа от горы.

Через какое-то время первыми из леса выбежали собаки, и их лай эхом отозвался в низинке.

Конко громко свистнул и поспешил идущим навстречу, показывая рукой на берег вокруг озерка. Высокий человек, одетый в шкуры, украшенными перьями, тоже быстро оценил обстановку и стал направлять людей в ту же сторону, куда показывал Конко. Люди и их олени, везшие тюки барахла на нартах и волокушах, постепенно расползались по берегу. Не мешкая, мужчины побежали в лес и вскоре стали возвращаться, таща связки жердей. Соорудить чадыры нужно было как можно быстрее, а женщины и их помощницы из числа девочек споро обозначали место кострищ.

Смотря, как люди спешно, но без суеты, обустраивались на берегу, Борис утвердился во мнении, что эти люди чувствуют себя как дома именно в лесу. Они обустраивались сразу надежно и прочно. Возможно, чуть позже они сменят место своих чадыров, но даже и сейчас они обосновывались будто навсегда. К вечеру стойбище обрело вполне жилой вид.

Высокий в шкурах человек, ведомый Конко, подошел к снежному чадыру друзей. При обмене рукопожатиями человек назвал себя Казакопом. Видя за его плечами бубен, Борис понял, что это и есть шаман. Видимо, он был одновременно и вождем племени, потому как никого другого с собой не привел. Не тратя лишних слов, шаман взобрался на самый большой валун, поднял бубен и несколько раз ударил в него. Было видно, что люди на берегу прекратили работу и уставились на шамана. Что-то им прокричав, Казакоп спустился вниз, к снежному чадыру, и раскурил трубку.

Конко начал Борису что-то быстро объяснять, но удалось понять лишь одно – это место, куда переселился табор, теперь будет называться Турачак. То ли Конко посодействовал, чтоб шаман дал именно это имя, то ли Казакоп сам так решил.

Чуть позже Борис осознал, что присутствует при рождении нового поселения, имя которому отныне и на века – ТУРАЧАК. Как будут развиваться события дальше, что будет происходить с местом и людьми, было неведомо, но то, что название селения, произнесенное шаманом, останется за этой землей навсегда, было несомненно.

------------------------------------------

Чарым - подтаявший за день и замерзший за ночь верхний слой снега.

Наджы – друг.