однажды в двери местного картинного музея ввалились две беременные ээээээээээ... дамы, купили себе билетики и давай изучать экспозицию (что-то я уже гоню, но искренне надеюсь, что экспозиция - это то, что в музее висит, а не только то, что в фотоаппарате), тобишь разглядывать картины и небольшое количество скульптур, пугая своим видом сонных смотрительниц, и перебегая дорогу пожилым немецким туристам, которых занесло в музей каким-то неизвестным ветром... а потом одна ээээээ... дама сказала другой: они думают, наверное, что это на нас беременность так действует, а мы всегда такие.
- ага, - согласилась вторая эээээ... дама.
и покинув музей, они пошли есть пиццу...

Циперсон
Лев Осипович
Кубизм
1920


Фальк
Роберт Рафаилович
Турецкие бани в Бахчисарае
1915



Гауш
Александр Федорович
Пейзаж
1912

ну и т.д. http://www.radmuseumart.ru/

«...Я люблю цветы не как цветы, но как очаровательные телесные существа; все дни и ночи я провожу в оранжереях, где цветы спрятаны у меня, как жены в гареме.
Кто, кроме меня, знает сладость, безумие, трепетный, плотский, идеальный, сверхчеловеческий экстаз этой нежности? А эти поцелуи на розовом теле, на красном теле, на белом теле, на чудесно разнообразном, хрупком, редкостном, тонком, нежном теле изумительных цветов!
У меня есть оранжереи, куда не входит никто, кроме меня и садовника.
Я прокрадываюсь туда, как в место тайных наслаждений. Сначала иду по высокой застекленной галерее, между двумя рядами сомкнутых, приоткрытых или распустившихся венчиков, спускающихся пологом от крыши до потолка. Они посылают мне первый поцелуй.
Но эти цветы, украшающие собою преддверие моих тайных страстей, не фаворитки мои, а только служанки.
Они приветствуют меня, когда я прохожу, своими изменчивыми красками, своим свежим дыханием. Они грациозны, кокетливы, они поднимаются в восемь ярусов справа и в восемь ярусов слева и растут так тесно, что кажется, будто к моим ногам спускаются два сада.
При виде их сердце мое бьется, глаза загораются, кровь кипит в жилах, душа опьяняется, и руки уже трепещут от желания прикоснуться. Я прохожу. В конце этой высокой галереи три запертых двери. Я могу выбирать. У меня три гарема.
Чаще всего я вхожу к орхидеям, к любимым моим усыпительницам. Комната у них низкая, душная. От горячего и сырого воздуха тело становится влажным, дыхание прерывистым, пальцы дрожат. Эти загадочные девы приходят к нам из болотистых стран, знойных и нездоровых. Они привлекательны, как сирены, смертельны, как яд, они изумительно причудливы, они волнуют, ужасают. Вот они, похожие на бабочек, с огромными крыльями, с тонкими лапками, с глазами! Да, у них есть глаза! Они глядят на меня, они видят меня, эти чудесные, неправдоподобные создания, эти феи, дочери священных стран, неосязаемого воздуха и жаркого света — отца мира. Да, у них есть крылья, есть глаза, есть оттенки, которых не воспроизведет ни один художник, они наделены всем очарованием, всей красотой, всеми формами, какие только могут пригрезиться. Их чресла расширяются, благоуханные и прозрачные, открытые для любви и более соблазнительные, чем любое женское тело. Невообразимые очертания их маленьких тел бросают опьяненную душу в рай идеальных образов, идеального сладострастия. Они трепещут на стеблях, словно собираясь улететь. Хотят ли они лететь, прилететь ко мне? Нет, это сердце мое летает над ними, как мистический муж, измученный любовью.
Ничье крыло не может коснуться их. Они одни со мною в той светлой темнице, которую я построил для них. Я гляжу на них, созерцаю, любуясь ими, я обожаю их одну за другою.
Какие они сочные, глубокие, розовые — того розового цвета, который увлажняет губы желанием! Как я их люблю! Чашечка у них по краям завивается, там она бледнее шейки, и в ней прячется венчик — таинственный, заманчивый рот, сладостный на вкус, показывающий и снова скрывающий нежные, обаятельные и священные органы этих божественных маленьких созданий, которые приятно пахнут и не говорят.
Иногда меня охватывает страсть к одной из них, и страсть эта длится столько же, сколько длится существование ее предмета, — несколько дней, несколько вечеров. Тогда ее уносят из общей теплицы и заключают в крохотной стеклянной комнатке, где по ложу тропического газона, привезенного с Тихоокеанских островов, журчит ручеек. И я остаюсь с нею, пылкий, трепещущий, измученный, зная, как близка ее смерть, видя, как она увядает, пока я обладаю ею, пока в несказанной ласке я вдыхаю, впиваю, срываю ее короткую жизнь».
(Ги де Мопассан. Дело о разводе)

что еще любил классик?..

Однажды был очень дождливый день. Я шла по улице и встретила лошадь. Это было так. На Садовом была жуткая пробка. А пешеходы стояли и ждали, когда машины отъедут, чтобы можно было пройти. И я тоже стояла вместе со всеми. И в кузове грузовика я увидела лошадь. У неё было такое грустное умное лицо. Я смотрела на лошадь, а больше, кроме меня, её никто не замечал. И вдруг я оглянулась и увидела, что рядом ещё один человек тоже смотрит на лошадь. Это был он, космонавт-исследователь, Герой России Валера Затыкайченко. Мы посмотрели друг на друга, и он сказал: "Не думайте о грустном". А я сказала: "Давайте думать, что она просто едет в цирк или в гости". Тогда он спросил: "Кто вы и куда вы идёте?" А я сказала: "Я Шура Дрозд, иду на курсы плетения кружев коклюшечным способом". А он сказал: "Шура, я прошу вашей руки.Только завтра после обеда я улетаю в космос, а сейчас иду в зоопарк кормить моего любимого бегемота". И мы пошли в зоопарк, покормили бегемота и долго гуляли и говорили обо всём на свете. Мы опомнились только поздно вечером, когда зоопарк уже закрылся вместе с нами. И тогда он сказал: "Что бы ни ожидало нас впереди, я никогда не забуду эту ночь". И он накрыл меня своей шинелью, а выход мы нашли со стороны террариума, там дырка в решётке заставлена большим портретом пионерки Кати Лычёвой. Он проводил меня домой и сказал: "Когда я вернусь, мы с тобой, ты и я..."
(Ксения Драгунская Яблочный вор)

Чета любовников в часы живой беседы,
Задумчивый мудрец в дни строгого труда
Равно взлюбили вас: вы - тоже домоседы, Вы также нежитесь и зябните всегда!

И вы - друзья наук и наслаждений страстных;
Вас манит страшный мрак, вас нежит тишина;
Эреб запряг бы вас в своих путях ужасных -
Но вам в удел рабов покорность не дана.

Перенимаете вы позы сфинксов длинных,
Недвижно грезящих среди песков пустынных,
Навек забывшихся в одном безбрежном сне.

Сноп искр магических у вас в спине пушистой;
В мистических зрачках, чуть искрясь в глубине,
Песчинок тонкий рой играет золотистый.
(Эллис)

От книжной мудрости иль нег любви устав,
Мы все влюбляемся, поры достигнув зрелой,
В изнеженность и мощь их бархатного тела,
В их чуткость к холоду и домоседный нрав.

Покоем дорожа и тайными мечтами,
Ждут тишины они и сумерек ночных.
Эреб в свой экипаж охотно впрег бы их,
Когда бы сделаться могли они рабами!

Святошам и толпе они внушают страх.
Мечтая, вид они серьезный принимают
Тех сфинксов каменных, которые в песках

Неведомых пустынь красиво так мечтают!
Их чресла искр полны, и в трепетных зрачках
Песчинки золота таинственно блистают.
(П. Якубович)


Любовник пламенный и тот, кому был ведом
Лишь зов познания, украсить любят дом,
Под осень дней, большим и ласковым котом,
И зябким, как они, и тоже домоседом.
Коты – друзья наук и сладостных забав,
Для них ни тишина, ни мрак ночной не тяжки,
Эреб избрал бы их для траурной упряжки,
Когда бы им смирить их непокорный нрав.
Покоятся они в задумчивой гордыне,
Как сфинксы древние среди немой пустыни,
Застывшие в мечтах, которым нет конца;
Крестец их в похоти магический искрится,
И звездной россыпью, тончайшей, как пыльца,
Таинственно блестят их мудрые зеницы.

(Перевод И.Лихачева)

«Стук колес, сопровождающий каждого из нас с момента рождения до смерти, — это, конечно, самый привычный для нас звук. Ученые подсчитали, что в языках различных народов имеется примерно двадцать тысяч его имитаций, из которых около восемнадцати тысяч относится к мертвым языкам, большинство из этих забытых звукосочетаний даже невозможно воспроизвести по сохранившимся скудным, а часто и нерасшифрованным записям. Это, как сказал бы Поль Саймон, songs, that voices never share. Но и существующие ныне подражания, имеющиеся в каждом языке, конечно, достаточно разнообразны и интересны — некоторые антропологи даже рассматривают их на уровне метаязыка, как своего рода культурные пароли, по которым люди узнают своих соседей по вагону. Самым длинным оказалось выражение, используемое пигмеями с плато Каннабис в Центральной Африке, — оно звучит так:

«У-ку-лэ-лэ-у-ку-ла-ла-о-бэ-о-бэ-о-ба-о-ба».

Самым коротким звукоподражанием является взрывное «п», которым пользуются жители верховьев Амазонки. А вот как стучат колеса в разных странах мира:

В Америке — «джинджерэл-джинджерэл». В странах Прибалтики — «падуба-дам». В Польше — «пан-пан». В Бенгалии — «чуг-чунг». В Тибете — «дзог-чен». В Франции — «клико-клико». В тюркоязычных республиках Средней Азии — «бир-сум», «бирсом» и «бир-манат».

В Иране — «авдаль-халлаж». В Ираке — «джалал-идди». В Монголии — «улан-далай».(Интересно, что во Внутренней Монголии колеса стучат совсем иначе — «ун-гер-хан-хан».)

В Афганистане — «накшбанди-накшбанди». В Персии — «карнак-зебуб». На Украине — «трiх-тарарух». В Германии — «вриль-шрапп». В Японии — «додеска-дзен». У аборигенов Австралии — «тулуп». У горских народов Кавказа и, что характерно, у басков — «дарлан-бичесын».

В Северной Корее — «улду-чу-чхе». В Южной Корее — «дулду-кванум». В Мексике (особенно у индейцев Уичотль) — «тональ-нагваль». В Якутии — «тыдын-тыгыдын». В Северном Китае — «цао-цао-тантиен». В Южном Китае — «дэ-и-чань-чань». В Индии — «бхай-гхош». В Грузии — «коба-цап». В Израиле — «таки-бац-бубер-бум». В Англии — «клик-о-клик» (в Шотландии — «глюк-о-клок».) В Ирландии — «блабла-бла». В Аргентине…»
«Но, конечно, красивее, задушевнее и нежнее всего колеса стучат в России — «там-там». Так и кажется, что их стук указывает в какую-то светлую зоревую даль — там она, там, ненаглядная…»
(В. Пелевин Желтая стрела)

Разложила девка тряпки на полу,
Раскидала карты-крести по углам
Потеряла девка радость по весне
Позабыла серьги-бусы по гостям

По глазам колючей пылью белый свет
По ушам фальшивой трелью белый стих
По полям дырявой шалью белый снег
По утрам усталой молью белый сон

Развернyлась бабской правдою стена
Разревелась, раскачалась тишина
По чyжим простым словам, как по рyкам
По подставленным ногам, по головам

А в потресканном стакане старый чай
Не хватило для разлетy старых дел
Фотографии, там звездочки и сны
Как же сделать, чтоб всем было хорошо

Все что было, все что помнила сама
Смел котейка с подоконника хвостом
Приносили женихи коньячок
Объясняли женихи - что по чем

Кто под форточкой сидит - отгоняй
Ночью холод разогнался с Оби
Вспоминай почаще солнышко свое
То не ветер веткy клонит
Не дyбравyшка шyмит

Янка

Рабиндрана́т Таго́р (6 мая 1861 — 7 августа 1941) — индийский писатель, поэт, композитор, художник, общественный деятель. Лауреат Нобелевской премии по литературе (1913). Автор гимнов Индии и Бангладеш.

Ветеp ли стаpое имя pазвеял?
Hет мне доpоги в мой бpошенный кpай.
Если увидеть пытаешься издали,
Hе pазглядишь меня, не pазглядишь меня...
Друг мой, прощай!

Я уплываю, и время несет меня
С края на край,
С берега к берегу, с отмели к отмели...
Друг мой, прощай!
Знаю, когда-нибудь с дальнего берега
Давнего прошлого
Ветер весенний ночной принесет тебе
Вздох от меня.

Ты погляди, ты погляди,
Ты погляди: не осталось ли что-нибудь
После меня?

В полночь забвенья,
На поздней окраине жизни твоей,
Ты погляди без отчаянья,
Ты погляди без отчаянья:
Вспыхнет ли, примет ли облик
Безвестного образа,
Будто случайного?..
Примет ли облик
безвестного образа
Будто случайного?..

Это не сон,
Это не сон,
Это - вся правда моя,
Это - истина,
Смерть побеждающий вечный закон,
Это - любовь моя,
Это - любовь моя

остатки

а кувшинки отцвели...

Гамлет

Какое бесчувствие. Копает могилу - и поет.

Горацио

Привычка закалила его сердце.

Гамлет

Ты прав. Пока рука от работы не загрубеет, и сердце чувствительно.
(Гамлет)

Золотая осень, последние солнечные деньки, кладбище. Ребята за привычной работой.
Летит из-под лопат песок. Подьехал к свежей яме очередной ничем не примечательный автобус, вынесли дешевый гроб.
Все заняло 3 минуты времени. На ремнях ухнули гроб в могилу, родня бросила по горсти , ребята тут же закидали песочком.
Живо, бодро, на одном дыхании. Не успели утрамбовать холм, как бригадир увидел приближающуюся дорогую машину.
-О, инфинити полетела, ласточка, - сладким голосом заметил, с нежностью.
Машина тем временем подьезжает, из неё выходит блондин, подходит к свежему холмику. Видно, тоже родственничек?
И тут же, не откладывая вдаль актуального, один из работников лопаты обратился к скорбящим .
- ну, и кто тут у вас старший, расплатиться надо бы...
Худощавый родственничек:
- так мы за все уже заплатили.
Бригадир:
- не, четыре тысячи сверху, такса у нас такая.
Орлы...

и снова о хересе

...ходили по близлежащим магазинам, изучали винные полки, бормотали себе под нос: и здесь его нет; все, значит, у них есть, вымя, значит,у них есть, а хересу нет, нам бы хересу 800 граммов... Неожиданно порадовал последний магазин прямо у входа в парк. Он стоял на полочке, сухой, в бутылке с длинным узким горлышком. Схватили его, положили в пакетик и понесли с собой гулять. Расположившись на пенечке, облизывались в предвкушении, доставали его из пакета, шутили... Порвав ключом краешек целлофанового колпачка размотали его серпантинкой и вдруг поняли, что дальше открывать долгожданную бутылку было нечем. Минут пятнадцать пытались пропихнуть пробку внутрь ключами, искрошили половину, но проклятая физика со своими непререкаемыми законами как броня охраняла вино. На грани отчаяния начали рейд по парковым кафешкам, торговавшим одним пивом и не имевшим в своем скромном хозяйстве ни одного штопора. И тут... Он был похож на джина из восточной сказки, вернее стал похож на него, несмотря на молодость и отсутствие всякой растительности на лице, потому что сняв порцию сарделек с жаровни, вынес из вагончика инструменты, закрутил шуруп в остатки пробки и мощным рывком выдернул ее плоскогубцами из бутылки... А потом мы любовались кувшинками в пруду и читали Гумилева, сидя на лавочке, и он казался тебе необыкновенно красивым...

Мореплаватель Павзаний
С берегов далеких Нила
В Рим привез и шкуры ланей,
И египетские ткани,
И большого крокодила.

Это было в дни безумных
Извращений Каракаллы.
Бог веселых и бездумных
Изукрасил цепью шумных
Толп причудливые скалы.

В золотом, невинном горе
Солнце в море уходило,
И в пурпуровом уборе
Император вышел в море,
Чтобы встретить крокодила.

Суетились у галеры
Бородатые скитальцы.
И изящные гетеры
Поднимали в честь Венеры
Точно мраморные пальцы.

И какой-то сказкой чудной,
Нарушителем гармоний,
Крокодил сверкал у судна
Чешуею изумрудной
На серебряном понтоне.

***

Консул добр: на арене кровавой
Третий день не кончаются игры,
И совсем обезумели тигры,
Дышут древнею злобой удавы.

А слоны, а медведи! Такими
Опьянелыми кровью бойцами,
Туром, бьющим повсюду рогами,
Любовались едва ли и в Риме.

И тогда лишь был отдан им пленный,
Весь израненный, вождь аламанов,
Заклинатель ветров и туманов
И убийца с глазами гиены.

Как хотели мы этого часа!
Ждали битвы, мы знали — он смелый.
Бейте, звери, горячее тело,
Рвите, звери, кровавое мясо!

Но, прижавшись к перилам дубовым,
Вдруг завыл он, спокойный и хмурый,
И согласным ответили ревом
И медведи, и волки, и туры.

Распластались покорно удавы,
И упали слоны на колени,
Ожидая его повелений,
Поднимали свой хобот кровавый.

Консул, консул и вечные боги,
Мы такого еще не видали!
Ведь голодные тигры лизали
Колдуну запыленные ноги.

Василий Маркович Купчик, астры и вороны

Лет шесть назад я купила книгу Шпаликова, и каково же было мое возмущение, когда оказалось, что в книге не хватает некоторых листов, и как же оно (возмущение) усилилось, когда оказалось, что это стихотворение было напечатано на отсутствующих страницах...

У лошади была грудная жаба,
Но лошади - послушное зверье,
И лошадь на парады выезжала
И маршалу молчала про нее.
А маршала сразила скарлатина,
Она его сразила наповал,
Но маршал был выносливый мужчина
И лошади об этом не сказал.

или вот это:

У лошади была грудная жаба,
Но лошадь, как известно, не овца,
И лошадь на парады приезжала
И маршалу об этом ни словца...

А маршала сразила скарлатина,
Она его сразила наповал,
Но маршал был выносливый мужчина
И лошади об этом не сказал.

Лают бешено собаки
В затухающую даль,
Я пришел к вам в черном фраке,
Элегантный, как рояль.
Было холодно и мокро,
Жались тени по углам,
Проливали слезы стекла,
Как герои мелодрам.
Вы сидели на диване,
Походили на портрет.
Молча я сжимал в кармане
Леденящий пистолет.
Расположен книзу дулом
Сквозь карман он мог стрелять,
Я все думал, думал, думал -
Убивать, не убивать?
И от сырости осенней
Дрожи я сдержать не мог,
Вы упали на колени
У моих красивых ног.
Выстрел, дым, сверкнуло пламя,
Ничего уже не жаль.
Я лежал к дверям ногами -
Элегантный, как рояль.
(Геннадий Шпаликов)

вот вы все про еду,все омлеты да яичницы...


"Товарищи! Яйцо является одним из наиболее распространенных предметов в социально-трудовой и бытовой практике человека.

Оно представляет собой сложную кривую замкнутую поверхность со сложным органическим наполнением; размером от 20 мм до бесконечности в длину.

Изображается посредством сведения двух рук, сложенных каждая как полусфера. В быту используется как корм для всех видов домашнего скота и человека в сыром виде, в виде яичницы, омлета, в вареном виде и т.п. Историческое возникновение яйца связывают с появлением на Земле вида яйценесущих, что неверно, так как находят гораздо более ранние яйца естественного происхождения.

Часто используют образ яйца как духовно-мистический символ начальной космологической субстанции, что абсолютно неверно с научной точки зрения, так как более правильным было бы считать представление о возникновении мира как акта творчества демиурга в течение 7 дней.

Иногда ассоциируют образ яйца с образом социального класса как некоего вещества и жесткой формы классовой идеологии, что неверно с марксистской точки зрения, так как механизм взаимодействия классов и идеологии принципиально иной.

Из-за сложности кривой замкнутой поверхности и тонкости оболочки предмет практически невоспроизводим. Реальное существование его по вышеуказанным причинам считается маловероятным." (Дмитрий Пригов "Описание предметов")